Кто – то в шапке

Кто–то в шапке шёл по заснеженной ночной улице, что–то тихо напевая себе под нос.
Впереди, сквозь многочисленные огни города, из покон веков страдающего бессонницей, виднелся Кремль, каким-то странным образом до сих пор вписывающийся в сумасшедшую, всё больше удаляющуюся от земли, жизнь Москвы. Искусно подсвеченный разноцветными огнями, он, особняком от других гигантов купался во влажной серой дымке, от чего складывалось ощущение, что ещё пара мгновений, и он оторвётся от земли, печальными глазами обнимет эту грешную Землю и улетит в мир вечной красоты и гармонии.
Чуть правее темнела Болотная Площадь. В те летние дни, когда мой герой, впитывая в себя капли от многочисленных фонтанов, стоял на мосту, взрастившем чудные стальные деревья, он и подумать не мог, что пройдёт ещё пол года и это место полностью сгниёт и иссякнет. Тут больше нет цветов, куда-то исчезли маленькие деревца, под которыми он укрывался от солнца, целуясь с той, которой доверял больше чем самому себе, а грустный памятник Репину так и норовил припасть к земле, подавленный тяжестью снежной грязи и птичьего помёта.
На правом берегу реки стояла очередь в Театр Эстрады, в котором, по всей видимости, проходил очень интересный спектакль для «людей, любящих очень интересные спектакли».
И холод, царивший вокруг всего этого, незаметно и плавно наполнял его душу, совсем недавно охладевшую ко всему происходящему. Ей было стыдно за свою безразличность.
Он давно уже привык к переменам в своей жизни, но удар, что постиг его неделю назад, больно вылился свежей кровью на ещё не улежавшийся ноябрьский снег. Вокруг тихо стонала вьюга, пронзительно скрипели колёса сумасшедших машин, а свет из окон, освещавший тихую улицу, навевал беспричинную меланхолию на всех прохожих.


Все наши страдания напрямую связаны с нашими желаниями. Чем больше мы мечтаем, тем больше из мечтаемого не случается. Отсюда и боль и неопределённость поступков. Действительно, если нет желаний.., если их совсем нет, то нет и разочарований. И будто бы всё не сложно,- дескать, не мечтайте, и не будете страдать. Но нет. Сложно то, что это правило вряд ли сможет распространиться на людей, ведь если люди не мечтают и не хотят, то они не люди.
К такому выводу пришёл и кто-то в шапке. Да и вообще, открывая для себя новые истины, он понимал, что всё это ему уже давно известно. От резкого ощущения того, что он знает всё, ему становилось не по себе.
На фоне конечных событий, окружающих и сопровождающих нашу жизнь, беспристанно маячит бесконечность их чередования. И я думаю, что это чередование и есть единственная бесконечная вещь в жизни. Ведь до самой старости человек не успевает удивляться тому, с какой скоростью ломаются его взгляды на жизнь, его интересы, и как вообще ломается его жизнь. Всё разбивается на маленькие временные интервалы, несущие в себе конечность, а сумма этих интервалов и есть единственная бесконечность жизни.
Он понимал и это, но легче не становилось. Стабильность, уже много лет сопровождавшая его во всём, вдруг неожиданно начала уступать место дерзкой и неумолимой нестабильности.
Он давно уже нарисовал в своей голове картину будущего, в ней всё разложил по полочкам, всё украсил и пытался дополнять. Всё было настолько крепко, что, казалось, разрушить всё это можно было лишь взорвав основание, то есть разрушив самого человека.
И вот одним обычным, совершенно безсобытийным вечером неугомонная нестабильность без стука зашла к нему в гости и своими изящными руками начала орудовать на его полках, будто она сопровождала его всю жизнь. Это возмутительно! Это не возможно! Но это есть и этого так сильно хочется…
Наперекор всему он собрал волю в кулак и с накрученной серьёзностью сказал ей:
-Уходи! Немешай мне, ты мне не нужна! ,
А она в ответ робко улыбаясь и с какой-то обиженной ноткой в голосе ответила:
-Хорошо..но я так хотела узнать тебя поближе..
После этих слов он впервые за последний год почувствовал, что он жив. Он впервые почувствовал как быстро внутри него течёт кровь. Он слыша всё – всасывающее и толкающее сердце, ржавые от табака лёгкие, вечно бурлящий от недостатка здоровой пищи желудок и несчастную печень. Все ощущения были настолько острыми, что ему стало больно.
Он тихо сказал:
- Стой, подожди. Я могу тебя понять, ты мне тоже очень интересна, но я тебя боюсь. И всё же.., можешь будешь изредка заходить ко мне в гости?
- Да, да, конечно, я…
- Но только прошу тебя – не хозяйничай на моих полках. Это моё, это только моё.
- Хорошо.. да, хорошо, мне главное лишь бы видеть тебя. Хотя бы иногда.
На этом и закончили. И несчастный, гуляя в своей старой шапке, уже думает только о новой встрече в своей посреднической голове. Он ждёт только того момента, когда вновь завяжется этот великолепный, тайный диалог.
И вот он новый вечер, и вот она опять стучит в его стальную, доселе неприступную, дверь:
- Привет.
- Привет.
- Как твои дела?
- Хорошо. А твои?
- Тоже.
Пауза. Ни кто из них не знает о чём бы ещё спросить, ведь они совершенно не знакомы, но даже от этого молчаливого конфуза он испытывает неизмеримое удовольствие и, кажется, он готов молчать целую вечность.
Так повторяется снова и снова, с каждым днём они узнают всё больше и больше друг о друге, и тут он начинает понимать, что полочки в его голове пустеют на глазах, предоставляя свободное место для другой жизни.
А он всё шёл и шёл дальше. Только находясь в движении он мог думать. Этот процесс приносил ему огромное удовольствие, хоть и выдумать он ничего не мог.
Так часто бывает. Вещи идут своим ходом, ты всячески пытаешься проявлять себя в них, чего-то от этого ожидая, а в результате понимаешь, что ничего не получил. Всё как было так и осталось. И, кажется, надо бы пожалеть время, ушедшее на эти старания, оплакать жертвы, принесённые во знамя ничего, но всё это уже не важно и не интересно.
Теряя голову находишь сердце. Но какое же сердце сможет выдержать такой эмоциональный шквал? И что делать, когда голова потеряна уже давно, а сердце рвётся на части, изнемогая от жажды выбора? И всё же мучения эти прекрасны, как прекрасно всё то, что заставляет нас мыслить, думать и страдать…


Его шапка давно съехала на бок. Да и вообще, давно уже наступило лето. Но движению его не было конца, как не было конца всему, что творилось в его голове.
Единственное, что огорчало его мысли, - это покорность, с которой люди в результате смиряются со всем происходящим. Его огорчало то, с каким спокойствием они возводят новые идеалы на обгоревших обломках прошлого. Его огорчало то, с какой простотой он постепенно избавился от жизни, которая когда-то была для него абсолютно всем. Он вспоминал прежнее счастье, - его трясло от этих воспоминаний, и, закрывая глаза, он постепенно растворялся в эликсире будущего.
Так и вы, мои друзья, может нарочно, а может совсем и не замечая того, забываете всё то, что вы не хотите помнить. И пусть весь мир с пеной у рта будет твердить вам о вашей неправоте, вы не оступитесь, - вы решите, что мир сошёл с ума. Но так надо. Поверьте, - так надо.
А в тот тёплый июльский вечер, когда его душа вновь чувствовала себя счастливой и нужной, в маленьком парке в центре Москвы своей крылатой листвою тихо звенели есенинские тополя. Сквозь них неиссякаемым потоком струился свет новой надежды и, казалось, сама природа была в согласии и смирении с происходящим…