Автор: Лил-Раи
Название: Рука скорби
Часть 1
Бета: Ворд
Пейринг: Итачи/Саске
Рейтинг: ПиДжи
Жанр: ангсто-романс
Состояние: в процессе
Предупреждение: инцест, ПОВ Саске, АУ.
От автора: написан под впечатлением песни Hand of sorrow от Within temptation. И да, я не считаю Саске самовлюбленным эмо. Комментарии и тапки приветствуются (благо окопчик вырыт, каска надета, а пулемет в руках)
Часть 1
- Зачем, Итачи? Зачем, Нии-сан? – беспомощный, отчаянный всхлип. К чему объяснения? Мне и так понятно, почему улицы квартала Учиха залиты кровью, а на небе расцветает такая же кровавая луна. Семилетние дети зачастую оказываются наблюдательнее взрослых – об этом все позабыли. А теперь так больно от этой наблюдательности и не по годам развитого ума…
Аники что-то говорит – так глупо, бессмысленно. О нет, он хороший актер, капитан Анбу и не может быть плохим, и монолог о ненависти кажется столь реальным… не для того, кто знает правду. Скрытое принять труднее – и одновременно легче, потому как знаешь – слова горькой правды не предназначались тебе, это тайну, узнать которую можно лишь прихотью случая, игрой судьбы. А судьба врать не умеет.
- Это ведь он приказал, да? Хокаге приказал тебе вырезать клан, чтоб не допустить мятежа и гражданской войны? – первое слово дается с трудом, язык не поворачивается выговорить такое кощунство – зато остальные все легче и легче. Хочется верить. Не хочется верить. Хочется любить брата. Не хочется ненавидеть родную деревню и безумных родителей, бессмысленным мятежом навлекших такую участь на клан. Итачи спотыкается на полуслове, неверяще смотрит на ребенка перед собой. Но голос опытного шиноби все так же наполнен издевкой, на лицо застыло все в том же выражение легкого презрения. Уже осознавая, что проиграл, что все пошло не по сценарию, пытаешься переиграть? Братик, что же ты с собой делаешь…
- Что за бред ты несешь, бака?
- Я, может, и ребенок, но уши-то у меня есть! И глаза… На меня никто никогда не обращает внимания, а я ведь все-все слышал – и про готовящийся переворот, и про папу во главе, и про то, что ты шпионишь в Анбу! Все-все! И тебя я знаю! И сделать выводы сумел… - под конец уже кричу, сам понимая, что все бесполезно, что только делаю тебе больно, что вот теперь тебе только и остается, что перерезать мне горло, ведь я знаю страшный секрет – как же тебе больно, человеку, отдавшему все за мое беспечное будущее и теперь с ужасом понимающего, что жертва была напрасной.
- Вот как… - от горечи этой улыбки сводит скулы… - значит, ты знаешь. – не хочу видеть эту горечь, эту боль. Не осталось уже злости на убийцу. Когда смутные подозрения и нелепые догадки облеклись плотью, стали реальностью, пусть даже такой вот кровавой реальностью – не осталось. Что бы ты ни совершил теперь – не смогу ненавидеть. Даже если долг перевесит и попробуешь убить – сам подставлю горло. Пошатываясь, встаю – ох и крепко же ты бьешь, нии-сан – медленно бреду к тебе. Сведенная судорогой эмоционального напряжения фигура, скрюченные пальцы, вцепившиеся в плечи – ты будто мерзнешь. Как же можно жить в таком аду? Как ты смог сделать выбор – и удержать рассудок, приняв решение? Наверное, я действительно еще слишком маленький, потому что не понимаю, как можно не сломаться и довести ТАКУЮ миссию до конца… почти. Ты ведь так и не убил меня. А все, что могу сейчас я - попытаться хоть как-то, хоть немножко облегчить твои страдания. Подхожу совсем близко – не замечаешь. Кроваво-алые глаза смотрят куда-то внутрь, в этот твой мир Красной Луны, наверное. Ну не смотри ты туда, Итачи! Не для людей этот мир – для демонов, для проклятого тэнгу, вместе с Хьюгой наш род породившего! А ты человек, братик. Человек! Точно знаю! Дергаю за руку – наверное, слишком сильно, потому что приходится подхватить валящееся вдруг на колени тело. Смешно – убийца целого клана далеко не слабых шиноби склоняется перед перепуганным ребенком – но я не смеюсь. Глаза, так неожиданно оказавшиеся вдруг на уровне моего лица – колодцы боли, столько отчаяния и неистовой, болезненной любви плещется сейчас в красных завитках Мангекьо. «Саске…» - искривленные в гримасе губы. Сжимаешь мои плечи – резко, до боли, до синяков и похрустывающих косточек – а по щекам стекают слезы. Поддаваясь порыву, обнимаю тебя, прижимаюсь как можно плотнее – пусть больно, и не такое стерплю, только не держи все в себе, уж лучше плачь навзрыд, только не смотри этими мертвыми глазами. Ворот рубашки уже намок – рыдаешь, уткнувшись мне носом шею, такой вдруг бессильный, хрупкий – и все, что я могу, это обнимать, приглаживая неловко шелк черных волос, лепеча что-то. Но ведь действует – успокаиваешься постепенно, не корчишься уже так судорожно, а глаза, хоть и заплаканные, отчаянные, не отдают уже мертвечиной демонического мира. Живые это глаза! Смотришь внимательно, неотрывно – и вдруг меняешься как-то резко, обретаешь утраченное равновесие, взгляд становится решительнее, тверже. Что, что ты решил так внезапно, аники?
- Саске, послушай меня… - голос прерывается, сглатываешь, но продолжаешь все так же серьезно, - ты никому, повторяю, никому и никогда не должен говорить о том, что догадался… о том, что знаешь об этой ночи. Никогда. Никому. Понял? Я уйду, а тебе здесь жить… - под конец твой голос едва слышен, но последние слова заставляют замереть, сжаться в недоверии.
- Уйдешь? – умом я понимаю, это разумно, ты не можешь остаться здесь, преступник, за одну ночь вырезавший целый клан – но ужас от перспективы остаться совсем одному среди всего этого кошмара захлестывает, - ты уйдешь?
- Да. Саске, пойми, я не могу остаться… И не могу взять тебя с собой.
- Но почему? – с тобой. Уйти с тобой. Куда угодно. Это единственное, чего я сейчас желаю. Только не одиночество.
- Деревня…
- Да плевать мне на деревню! Ну пожалуйста… .позволь пойти с тобой… - шепчу беспомощно, с трудом не срываясь на совсем уже детское хныканье, знаю ведь, что откажешь, что буду лишь обузой, у тебя ведь теперь новая миссия, тебе некогда будет отвлекаться на мою защиту.
- Саске, это невозможно, - голос тверд, но глаза умоляют замолчать, не просить, не заставлять разрываться между любовью и долгом. – Ты должен остаться здесь. Притвориться, что ничего не знаешь. Жить, учиться, становиться сильнее…
- Я стану, если ты хочешь! – прерываю на полуслове. Теперь понятен смысл речи о ненависти – ты хотел дать мне цель, мотивацию, - и останусь, если таково твое желание… - вот это сказать уже сложнее, так не хочется расставаться – но выбора нет. В конце концов, я привык слушаться умного и всезнающего аники, даже если решение и не по вкусу. Больно… эту боль придется терпеть годами, - Но могу я хоть иногда тебя видеть?
Борьба желаний и долга в твоих глазах – истинная мука. Уже готов взять слова назад, когда ты наконец выдавливаешь – Сегодня. И на твой день рождения. Каждый год. Помнишь полуразрушенный храм на горе? В полдень, хорошо?
Киваю радостно. Сейчас – ранняя весна, день рождения – 30 июля, так что еще пять месяцев ждать – но плевать! Главное – увижу! Хоть ненадолго, хоть на денек – но смогу посмотреть в такие родные, такие любимые глаза. Нежно проводишь кончиками пальцев по щеке – ловлю руку, целую сбитые костяшки. Улыбаешься слабо, наклоняешься и целуешь – в лоб, кончик носа, касаешься мимолетно губ. Жаркое дыхание обжигает кожу, тянусь непроизвольно за теплом, лаской, нежностью твоих прикосновений. Отстраняешься и смотришь в глаза – черные запятые Шарингана сливаются вдруг в причудливый узор, тихий шепот «Мангекьо Шаринган, Тсукиеми» - последнее, что я слышу перед тем, как провалиться в тьму кровавых кошмаров.

… Пробуждение приятным не назовешь. Умом понимаю, что тобою двигала необходимость, что все должно быть правдоподобно – но боль мира кровавой луны въелась в мысли так крепко, что тело сжимается от даже от малейших воспоминаний. Аники… Настоящее наваливается тяжелым одеялом, душит, и так больно, так хочется кричать – но нельзя. Ты прав, братик, чтобы выжить, я должен молчать. А выжить я должен для тебя. Чтоб принесенные жертвы не оказались напрасными.
… С этой мыслью предстоит жить. Хотя бы до июля.