Название:Джунинский цикл

Автор: Ero-Jounin Hatake Kakashi

Фанфик: Naruto

Рейтинг: NC-17

Персонажи: Какаши, Генма, Ирука, Райдо, Котетцу, Изумо и другие.

Классика жанра: все права на Naruto принадлежат создателям сериала

Предупреждения: нецензурная лексика и гомосексуальные отношения. Ну, и кажется, там кто-то даже умер.

   
   ссылка на двевник Автора http://www.diary.ru/~roy/
  
  
   ПРОЛОГ
  
   Гемма стоял у плиты и флегматично ковырял лопаткой готовящийся омлет. Он входил в число утренних зомби, - вне боевых условий разум ниндзя высшей специализации просыпался после завтрака, а поставлять связные мысли начинал лишь к обеду. Это была расплата за холодную собранность, которую Генма проявлял на миссиях.
Впрочем, неотложных миссий в последнее время случалось совсем мало, - лето всегда приносило небольшую передышку, создавая короткую иллюзию спокойной, мирной жизни. Задания, требующие немедленного выполнения, оказывались исключительно простыми, конечно же, они использовались для тренировки новичков. Новичкам было полезно, а сильные синоби позволяли себе маленький отпуск.
Вчера случился понедельник, и Генма с Намьяши Райдо пришли на распределение.
Их встретил сидящий за заваленным бумагами столом Умино Ирука, улыбнувшийся устало, но как всегда дружелюбно. Мирное лето оборачивалось временем бюрократической волокиты, до которой обычно не доходили руки, занятия в Академии Ниндзя продолжались круглогодично, и учитель устало опирался кулаком на щеку, очевидно, просматривая сочинения своих обожаемых маленьких монстров.
-Парни, - Ирука отсалютовал им кружкой чая, - Хокаге дала вам трехнедельный отпуск. Потратьте время с умом, что ли. - Он привычно потер шрам, возвращаясь к своим бумагам, шурша и перекладывая их с места на место, целые кучи скучнейшей макулатуры. - А, вот приказ, - нашел, наконец, документ, протянул его остолбеневшим напарникам.
Райдо неуверенно протянул руку, взял, и тотчас на лице его вспыхнула счастливая улыбка:
-Твою мать, правда!
Генма молча заглянул в приказ через плечо напарника, замер, прочитав приписку. Райдо, видимо, тоже ее заметил:
-Тут написано, что после лимитированного времени отпуска свободное время продлится вплоть до приказа Хокаге.
-Лето, - сказал Ирука, как будто это все объясняло.- Рад за вас, парни, вы заслужили нормальный отдых. А теперь валите отсюда, потому что вид ваших довольных физиономий делает меня несчастным.
-Хех, - ухмыльнулся Генма, перекидывая сенбон в другой уголок губ. - Завистливая канцелярская крыса.
Ирука беззлобно послал ему в лоб каменное пресс-папье, специальный джунин лениво поймал фигурку, поставил ее на место.
На том они и распрощались.
После душной атмосферы здания, которую не могли развеять даже распахнутые настежь окна, было приятно оказаться на теневой стороне улицы. Температура пока еще была не настолько высокой, чтобы заставлять ниндзя потеть в своей форме, но воздух уже загустел, влажный и плотный, не желающий забираться в легкие.
-Что будешь делать? - Спросил Райдо. Счастливая улыбка не сошла с его лица.
Генма сплюнул кровь на землю. Видимо, в кои-то веки он поранился собственным сенбоном, даже не обратив внимание на острую боль, так сильно подействовала новость об отпуске.
-Охренеть!- Воскликнул Райдо, - Ты наконец-то это сделал! Ну, что я говорил?
Генма улыбнулся, не спеша вытаскивать железку изо рта.
-Угу. Как всегда, ты прав, мой большой и умный напарник, а теперь дай мне пройти в лечебку, чтобы я мог насмешить своей травмой весь персонал.
У врачей была собственная букмекерская контора, доктора делали небольшие ставки. Синоби травмировались самыми изобретательными способами, капитал медленно перетекал из кабинета в кабинет. Ширануи знал, что слишком много народу ждет - не дождется, когда он что-нибудь распорет любимым оружием, привычка перекатывать во рту смертельно опасный предмет не могла оставить равнодушными добросердечных врачей.
-Нагноения не будет? - Серьезно спросил Райдо. Генма глотнул кровь, ощущая, как она пузырится на губах.
-Не стоит внимания, обработаю дома самостоятельно.
-Пожалуй. В больнице с такой фигей лучше не показываться, доктора будут плясать от восторга в гребаных своих коридорах. Так что планируешь делать?
-Не знаю, - честно ответил Генма, начиная наконец ощущать тупую боль, которая стремительно расползалась по левой стороне лица. - Тренироваться, наверное.
-Приходи к нам в воскресенье, устроим небольшой обед.
-Приду.
-О времени позже сообщу.
Райдо ободряюще сжал плечо напарника, махнул рукой и поспешил домой, молнией перескакивая с крыши на крышу. Ему не терпелось скорее обрадовать доброй вестью родных.
Генма вздохнул и потер ладонью затекшие мускулы шеи, глядя вслед мгновенно превратившемуся в точку товарищу.
Они работали в тандеме почти пять лет, дружили с Академии.
Райдо был лучшим человеком, которого Генма знал в своей жизни.
Ширануи не раз благодарил судьбу за то, что она послала ему такого напарника, и гораздо чаще - что напарника не убили. Ради спасения Намьяши Генма, не задумываясь, жертвовал собственной жизнью. Только окончательно умереть не получалось. Вскоре напарник возвращал долги, рискуя собственной задницей и вытаскивая друга из самых немыслимых ситуаций.
Так они и работали.
Еще, Райдо был наделен всем, что было недоступно Генме и, как ни странно, Ширануи ни разу не почувствовал укола зависти. Он был счастлив за напарника и немного им гордился.
Намьяши умел свободно общаться с людьми, ему не нужно было прятаться за стенами едких ухмылок и показного пофигизма, он никогда не чувствовал себя уязвимым.
Райдо не потерял эту способность даже когда пламя сожрало часть его лица, вместе с доброй половиной кожи, и нес собственное уродство, по-прежнему способный прямо смотреть в глаза.
У Райдо была семья, дружная, любящая, и было куда возвращаться. Иногда он приглашал на домашние вечера Генму, тот наслаждался непривычным ощущением теплоты и доверия.
Несколько лет назад, с еще розовыми, недавно затянувшимися шрамами от ожогов, Намьяши встретил девушку, которую по-настоящему полюбил, вскоре они поженились, Ширануи, разумеется, был назначен свидетелем на свадьбе. Жена Райдо, невысокая, спокойная и симпатичная женщина, в которой с первого взгляда чувствовалась внутренняя сила, работала учителем коноичи в Академии. Более достойной супруги для ниндзя нельзя и придумать.
Сейчас они ждали ребенка, который должен был родиться в сентябре.
Наконец, когда Райдо узнал тайну Генмы, то не перестал его уважать и не отвернулся брезгливо, как сделал бы любой другой мужчина. Ширануи по-прежнему был вхож в его дом, а через несколько лет они стали работать в паре.
Генма развернулся на пятках и, заложив руки в карманы, медленно поплелся в сторону своего жилища. Прыгать по крышам не хотелось.
Он знал, что случится в скором времени.
Этим летом ему исполнялось тридцать, напарнику - тридцать два. В глазах простых жителей селения они еще выглядели молодыми парнями, но что понимали эти степенные торговцы и рабочие...
Для ниндзя, Генма и Райдо прожили долгую жизнь, вплотную подходя к рубежу, перешагнуть который могли лишь единицы. Имена почти всех одноклассников Ширануи уже нацарапаны на Камне Памяти, рядом с сотнями других.
Ниндзя первой категории вздохнул.
Райдо следовало отказаться от опасной работы на миссиях в пользу выполнения других обязанностей. Он заслужил. Рождение ребенка должно было осветить эту возможность со свойственной новой жизни прямотой.
Пусть в поле жертвуют собой те, кому нечего терять, кроме мира в родной деревне.
Путь ниндзя суров, жесток и, как правило, обрывается на середине.
Генма не знал, что станет делать, оставшись без напарника.
Ему было жаль отошедших от дел ниндзя, кто не был способен выстроить отношения.
Всех, кроме напарников из двоек.
Они были самыми счастливыми после семейных. Изуродованные войной внешне и внутренне, эти люди замыкали существование друг на друге. Они боролись с одиночеством и старыми ранами, делили квартиры напополам, вспоминали старые битвы и товарищей, ухаживали друг за другом. Конечно, они всегда уходили от рефлексивных смертельных ударов, которыми награждали неожиданно потревоженные синоби. Гражданские часто не успевали увернуться. Гражданские, слишком хрупкие и слишком иные, не были хорошими спутниками для нинздя.
Но больше всех он жалел стариков, чьи напарники ушли раньше, оставив только пустоту и одиночество.
Райдо всегда был с семьей, и только потом - с Генмой, а Генма был с Намьяши, и больше у него никого не было. Такая вот фигня получалась.
И против этой фигни Генма был бессилен.
Впрочем... Можно попытаться стать более умелым джунином, если все остальное рушится на глазах. С Райдо он показывал значительно лучшие результаты, чем когда был один, - такое положение вещей следовало исправить.
Впереди ждал долгий ненужный отпуск. Следовало убить его тренировками.
Занятый этими мыслями, он подошел к подъезду небольшого дома на окраине Конохи. Квартира, конечно, крошечная, но Генма купил ее сам, недавно выплатив ссуду.
Да, она была первым собственным жилищем Ширануи, всю жизнь мыкавшегося по приютам, общагам, съемным комнатам и больницам, а так же обладала неоспоримым достоинством, - Генма рассудил, что с покупкой недвижимости в его существовании появилось нечто фундаментальное.
Значит, он вроде бы не собирался спиваться или сходить с ума.
  
  
   ЧАСТЬ 1-2.
  
  
Омлет.
Точно.
Ширануи по-прежнему переворачивал лопаткой омлет, который почти высох на сковородке.
Генма неслышно выругался и высыпал желтую массу на тарелку.
Сердито потянул за собранные в короткий домашний хвостик волосы, прогоняя сонливость.
Утро первого дня отпуска. Это событие стоило отметить чем-то типа замечательной полуторачасовой пробежки по селению. К Камню Памяти, например.
Жевать было не больно, - он умел применять простейшие медицинские дзюцу.
Точно.
Ширануи все еще переворачивает лопаткой омлет, почти высохший в своем темном блюде сковородки. Омлет напоминает человеческий жир.
Эпидермис, дерма и подкожный жировой слой.
Он думает о трупах. Потом о матери.
Семьдесят пять килограмм подкожного жира. Еще мозг и кости. Кишки. Ногти. Волосы. Почки. Печень. Селезенка. Зубы.
Ничего не забыл?
Нужно положить ей денег на счет.
Генма неслышно ругается, перемещая желтую массу на тарелку.
Жевать не больно, - он ведь умеет применять простейшие медицинские дзюцу.
Хех... Больно? Жевать липозный омлет?
Сердито тянет за собранные в короткий домашний хвостик волосы, - по-своему приятное ощущение.
Хвост тоже раздражает: парикмахер обкорнала задние пряди непривычно коротко.
Здравствуй, утро первого дня отпуска.
Это событие стоит отметить чем-то типа замечательной полуторачасовой пробежки по селению. К Камню Памяти, например.
Когда ты бежишь как обычный человек, без использования чакры и многометровых прыжков, чувствуешь себя очень сильным и настолько же уязвимым.
Чувствуешь себя удивительно живым.
Генма неторопливым кроссом пересекает деревню, изредка здороваясь со знакомыми. Он старается держаться теневой стороны; полуденное светило с поразительной упертостью целится в черную бандану. На небе - ни одного облака. Даже самого маленького, уродливого и грустного, даже такого клочка влаги не находится.
От горизонта и до горизонта.
Светло-синее небо выглядит плоской глиняной подделкой. Деревня в горшке, а горшок - в печи. И рыжие стены.
Несанкционированное пересечение городской черты приравнивается к дезертирству.
Воздух плывет, словно в гендзюцу-бреду, размываются очертания предметов. Впереди, на некотором отдалении, плещутся сгустками масляной краски силуэты Зеленого животного Конохи и его любимого ученика. Старый и малый, оба в обтягивающих чресла трико цвета травы.
Логика наряда Майлто Гая не особенно сильно волнует Генму, как большинство ниндзя Скрытого Листа, он имеет несколько консервативный вкус, но не склонен осуждать чужие представления о прекрасном.
Заметка: если Ширануи хорошенько напоить, он расскажет скучную историю о паре-тройке смазанных галлюциногенных ядом кунаев, добравшихся до его шкуры. Ширануи удалось продержаться в сознании несколько часов, почти полностью посвятив их размышлениям о наличии логики у Гая. И не свихнуться, что само по себе уже замечательно, можно начинать гордиться, если не принимать во внимание тот факт, что мозг выбрал темой лихорадочных размышлений манеру одеваться Майлто, этого Зеленого Животного деревни, в размере яиц которого не сомневается даже крошка Масака, та еще недотрога.
Ничего Генма не расскажет.
Он давно не пьет дозы достаточные, чтобы начать бездумно болтать языком.
"Саке - это яд", - молчит он.
"Саке - это пойло скотов", молчит он.
"Умри", молчит он, втыкая сенбон в глаз вражескому ниндзя.
Обычно он знает, о чем молчит.
Хороший парень Гай и пугающе круглоглазый мальчишка, как родной сын похожий на сенсея, идут по солнечной стороне на руках, поджав для баланса ноги. Крошки дорожной грязи отрываются от сандалий и падают на одинаковые черные шевелюры.
Генма, ускорившийся достаточно, чтобы обогнать парочку любителей идиотских способов тренировки, в целях самосохранения сворачивает в первый подвернувшийся переулок. Стотысячепятая лекция о цветении юности его не прельщает.
Цветение...
Ширануи ненавидит лето.
Расплавленная желтая пакость лихорадки.
Но только это время года удивительным образом украшает Коноху.
Деревня - как лавка продавца бисквитов на ежегодной ярмарке. Толстенькие, недавно отштукатуренные дома из песчаника, зеленые сады, буйно распустившиеся клумбы, пестрые вывески центральных улиц, разноцветная одежда мирных жителей - все наполнено ленивой радостью бытия.
Такой образ деревни Скрытого Листа живет в сердце каждого ниндзя.
Может быть, Ширануи и не любит лето, но он не чужд патриотических мыслей.
Воздух около Камня Памяти всегда ощущается влажным и плотным. Шматок горестной пустоты на фоне ярких естественных красок, - вот что такое этот гранитный монумент самопожертвованию.
Из-за гнетущей духоты честное завершение пробежки дается нелегко, - сосуды Ширануи не особенно дружат со своим владельцем. Они не заинтересованы, хотят эмигрировать в прохладное место, наивные. Сердце составило подлый план по превращению головы в забавный фонтанчик, еще немного, и кровь хлынет симпатичными алыми брызгами прямо из ушей.
Весело-то как...все предатели.
-Что, случился отпуск? - Спрашивает знакомый голос.
Гекко Хаяте стоит рядом, щурясь и пощипывая нижнюю губу. Мерзнет в зимней форме дзенина высшей специализации и в шерстяном шарфе.
Гекко, когда отлеживался или настигала бессонница, развлекался вязанием. У Ширануи тоже есть шарф, длинный, темный, с удивительно аккуратными петлями и узорами - снежинками.
Подарок.
Хочется подойти и расправить складки черной узловатой пряжи, закутать его потеплее.
-Ага. - Вместо этого выдыхает Генма.
-А она уже не приходит. Только ты, - невыразительно констатирует парень.
-Нашла другого, забудь.- Отвечает Ширануи, упираясь руками в колени и переводя дух. -Это ведь ее право и вообще нормально, так? Жарко сегодня, достала погода, у песочников наверняка прохладнее!.
-Спасибо, мать твою, за участие - беззлобно цедит в ответ Хаяте, вглядываясь в черноту Камня памяти. Наверное, выискивает глазами мелкие иероглифы своего имени.
Ему не идет ругаться.
Гекко не спрашивает, как зовут того, другого, нового, в жизни девушки его мечты. Какая разница?
Поэтому Генма садится на вытоптанную траву у подножия монумента, скрестив ноги.
-Только ты меня теперь помнишь. - Приятель растягивается во весь рост по соседству, лицом к изнанке черепушки голубого неба, бессильные руки подмяты собственным затылком...
Слышно, как с каждым вздохом хрипят его сломанные легкие.
Иногда они встречаются у Камня Памяти.
Наверное, это значит: Ширануи прощен.
Наверное, это значит: Ширануи понят.
Но скорее всего - просто благодарность за память.
Трогательный, хрупкий парнишка, талантливый, но совершенно бесполезный ниндзя, постоянно заходящийся кровавым, выворачивающим нутро кашлем.... Семь лет разницы. Семь долгих лет боевого опыта.
Утром не было похмелья.
Хаяте сидит рядом, у стены, скрючившись и завернувшись в простыню, наверняка голый, со спутанными, торчащими в стороны черными волосами, и мелко трясется. Он жалкий.
Ты лениво отмечаешь, что Гекко снова кашляет, еще сильнее чем прежде, ободряюще тянешь к парню руку. Тот неожиданно отодвигается, и это нервное, резкое движение выдергивает тебя из дымки полусна. Фокусируешь взгляд на лице Хаяте.
Хаяте беззвучно рыдает. Черные круги болезни - канва вокруг глаз, кажется растекшимся гримом.
Внутри обрывается и ухает вниз, в образовавшуюся пустоту рвется поток липкой дряни.
Бл**.
Воздух в комнате наполнен затхлой вонью, его молекулы отравляют тело с каждым вздохом, впитываются порами кожи и хитином волос.
- Ты что? - Глупый вопрос.
-Не знаю. - Сквозь зубную дробь отвечает жалкий Хаяте.
-Ты в порядке? - Задаешь второй глупый вопрос.
-Не знаю. - Повторяет Хаяте, комкая в руках простыню. С его щеки прямо на светлую ткань падает капля. Потом еще одна. И еще. - Не смотри на меня, - просит сломанным голосом.
Ты не знаешь, что делать. Несколько раз в жизни видел, как плакали женщины, это зрелище превращало тебя в растерянного и бесполезного суетливого олуха, видел непроизвольные слезы мужчин, врагов и друзей, корчащихся от боли. Ничего нового...
Ты привык к слезам.
Но не к таким. Эти - хуже всего.
Хотя похожи на все остальные - тоже кровь глаз.
Ты - виноват. Хочется воткнуть сенбон себе в ухо. Достойная смерть...
Спрашиваешь:
-Тебя не тошнит?
Хаяте только зыркает мимо блестящими черными глазами-пуговицами и еще сильнее трясется.
Живая маслобойка.
Сам сделал его таким, грязный говнюк.
До тебя, наконец, доходит, что ты все еще в чужой кровати, в углу залитой солнечным светом, дружелюбной холостяцкой спальни, стены которой завешаны фотографиями в узких рамках, расписаниями занятий и сложными таблицами для запоминания техник.
Поаплодируй собственной сообразительности, говнюк - ублюдок.
Лет семь назад эта клетушка в общежитии была твоей комнатой. ...
Встаешь, прикрываясь одеялом, как будто зрелище вялого стручка может сильнее травмировать Хаяте.
В теле живет сладкая истома, она осталась после секса, безмозглая голова, и та болит приятно. Ты даже чувствуешь себя выспавшимся. Вот мудак!
На простынях - пятна крови.
-У меня отходняк, - извиняющимся тоном шепчет Гекко. Заходится в кашле, как всегда, прикрыв кулаком губы.
Гекко - исключительно воспитанный молодой человек.
Быстро принимаешь душ, одеваешься, ткань липнет к влажному телу.
Удается загнать под струи горячей воды Хаяте, - он совсем перестал понимать слова.
Скажи себе: "молодец".
Скажи.
Молодец.
Хорошо сказал.
Потом принеси чистую одежду и оставь парня одного. Займись приготовлением завтрака. Не знаешь, вправе ли это делать?
После того, что ты уже сотворил, распахивание створок чужих кухонных шкафчиков выглядит насмешкой.
Успеваешь трижды вскипятить чай и сотворить полноценный завтрак прежде, чем из ванной выходит Хаяте. Душ подействовал, лицо у пацана приобрело осмысленное выражение, слезы вроде бы перестали катиться. Мокрые волосы облепили череп, акцентируя внимание на безобразно заплаканных, обрамленных чернотой болезни, глазах.
Шея - сплошь в синяках. И запястья. И ладони. И на нижней губе - темная корочка.
Остальное скрыто одеждой
-Все в порядке.- Почти шепчет Хаяте, аккуратно садится за кухонный стол. Кашляет, разбитые губы под ладошкой.
Несмотря на изуродованное здоровье, он - подающий надежды ниндзя.
Такие всегда находят силы, чтобы восстановиться. Ты сам - из их числа. Ты ведь его понимаешь...
Путь шиноби.
Слышишь? Знаешь?
-Прости. - Такое маленькое, не способное помочь слово-игрушка.
Гекко молча тянется за чашкой. Его рука дрожит. Чай почти выплескивается через бортик, и чунин, коротко выдохнув через зубы, ставит сосуд на место.
Начинаешь болтать:
-Умоляю, прости, я никогда больше... Не знаю, как это получилось. Что на меня нашло... Я проклинаю себя, не хотел, честно. Ты ведь не только мой подчиненный, ты друг, честно....не повторится больше никогда...если не захочешь...
Слышишь?
- Доедай свой завтрак и уходи. Пожалуйста...
Это "пожалуйста" звучит совсем жалко.
-Хаяте, послушай...
Гекко отрывается от созерцания нетронутой тарелки с завтраком, поднимает голову. Серьезно, не мигая, смотрит этими своими вороньими глазами.
У него шрам над бровью.
-Не хочу ничего слышать... Никогда больше. Я буду тренироваться и учиться. Если ты кому-нибудь расскажешь об...этом... или попытаешься снова сделать такое, я убью тебя, как только сам стану джунином. Обещаю.
Ты сделал его жалким.
Ты.
Предатель-ты.
Раны на теле затягиваются уродливыми рубцами. А те, другие?...
Как затягиваются они?
Уходишь из квартиры Хаяте, прихватив с собой первый интимный опыт парнишки и смятое воспоминание о дружбе и доверии.
Всю дорогу до дома чувствуешь на затылке обманчиво ленивый, пронизывающий насквозь взгляд. И много дней после - тоже.
Наверное, ты и правда тот, кем себя считаешь: сошедший с катушек от воздержания насильник-педераст.
А похмелье так и не пришло.
Следующие несколько лет Гекко избегает тебя, пересекаясь исключительно в целях служебной необходимости. В остальное время обходит по широкой дуге.
Хотел, чтобы он был твоим другом? Это так называется?
Это вот.
Теплый жалкий друг всегда под боком?
А он стал джунином высшей специализации.
Кто бы сомневался.
Мотивация - сильная вещь.
Ну, помнишь, чтобы тебя убить?
Гораздо позже, чем остальные его ровесники, и даже младшие ребята, парень находит свой клочок спокойствия в компании суровой девушки - АНБУ, имя которой ты никогда не старался запомнить. Это действительно хорошо.
Для тебя и твоей совести.
Но для него все быстро заканчивается.
-Сюда идет любовь всей твоей жизни. - Хаяте чешет в затылке, пальцем под косынкой.
-Уймись. - Жестко отрезает Генма, тотчас застигнутый врасплох позорным желанием смыться немедленно, - первым, интуитивным, практически осязаемым. Но настолько сильный джунин, разумеется, уже почувствовал присутствие неприкрытой чакры. Внезапное исчезновение другого шиноби выглядело бы слишком настораживающим, так что он остался сидеть у подножия камня, пожевывая сенбон с традиционным для себя невозмутимым видом.
Бывший экзаменатор ненавидит незрелые поступки.
По странной иронии судьбы, именно такие его всегда тянет совершать.
-Мой лучший друг - педик. - Отмечает Хаяте, поднимаясь. Смешно взмахивает руками для равновесия. Взметнувшийся кончик шарфа почти хлещет Генму по носу.
-А у меня два настоящих друга. Один вечно занят, а другой совсем труп. Какой вариант предпочтительнее?
-До встречи. - Вместо достойного ответа тянет Гекко, наверное, ему лень изобретать что-то забавное. Просто улыбается этой своей уютной маленькой ухмылкой, открытая ладонь - в благословляющем жесте прощания.
-Маленькая туберкулезная сволочь. - Громко, с расстановкой шепчет в спину мертвецу Ширануи.
"Лучший друг"... Мать вашу...
Этот парень - какой-то святой недоделанный, да?
Святой показывает средний палец, крутит им у виска и уходит.
Через несколько минут в поле зрения появляется Хатаке Какаши, погруженный в чтение пошлой книги. В том, что все его книги - пошлые, сомневаться не приходится. В свое время Генма не удержался и купил пару райских томиков, дурной пример заразителен, пролистал и отложил в долгий ящик. Брошюры были абсолютно невменяемыми, второсортными и гадкими. Трепетное к ним отношение Копирующего ниндзя так и осталось загадкой: тот не стеснялся появляться с книгами в обществе, даже при детях, и читал запойно, без перерывов, - самый настоящий книжный джанки.
Джанки, повернутый на дерьмо - литературе.
Обложки были одинаковыми, красными, с наивными картинками, поэтому Ширануи казалось, что другой джунин всю жизнь перелистывает один и тот же том.
Хотя, правда заключается в том, что Генму эти книги не возбуждают.
Какаши, единственным глазом уставившись на ровные столбцы иероглифов, или даже непотребные анатомические рисунки, идет прямым курсом в ствол дерева.
Любопытное зрелище.
Ширануи грызет сенбон, пялясь на погруженного в перипетии сюжета седоволосого ниндзя, как делает это с самого детства, сколько себя помнит.
Генму передергивает.
Он вспомнить не может, когда это началось.
Гребаный Хатаке Какаши.
Огромный транспарант с иероглифами, радугой раскинувшийся над головой. Бирочка с именем на каждой вещи, каждом растении и каждом человеке, словно оранжевый ценник из супермаркета.
Хатаке Какаши.
Дерьмо собачье.
Не разболтать бы в бреду.
Или уже разболтал? Лучше об этом не думать.
Райдо знает.
Почему ты превращаешь мужчину в жалкого подростка с потными ладонями, мучительно подбирающего слова, с сердцем, подскакивающим в глотку?
Ты, Копирующий ниндзя Шаринган Хатаке Какаши.
Человек, которого Ширануи всегда носит с собой. Или в себе, поди теперь разбери.
Столько лет носит... Десять? Пятнадцать? Двадцать?
Тягостно. Привычно.
Когда есть тот, кого ты любишь... Это ведь хорошо, да?
Блядь, слово-то какое.
"Любишь"...
Хатаке Какаши.
Человек, с чьим существованием Генма смирился так же, как в свое время поступил со своей болезнью Хаяте.
Этот Хатаке Какаши, который вот-вот встретится сучковатым стволом дерева. Гениальный, и от этого, наверное, такой невыносимый...
Седой человек без лица, с разными глазами, своим и чужим.
Дерьмо собачье, определенно.
С деревом Какаши разминулся. Все-таки, он непростой ниндзя.
Поэтому Хатаке неспешно подходит к подножию монумента, на ходу закрывая книгу и пряча ее в сумку. Здоровается придушенным маской междометием, Генма коротко кивает в ответ.
Копирующий сильно сутулится, теперь ладони в карманах, наверняка сжаты в кулаки, видимый глаз тусклый, - темно-серая монетка с незаметной окружностью зрачка. Очевидно, настроение у него даже более дерьмовое, чем у убитого отпуском Ширануи.
Вблизи легендарный дзенин не кажется ни высоким, ни сильным, ни даже крутым, обычный мужик ростом, пожалуй, с самого Ширануи, и уж точно не крупнее - под формой наверняка сухое жилистое тело, приспособленное для драк, печатей и убийств, много шрамов и ничего особенно поражающего воображение. Ну, волосы слишком светлые, - интересно, в паху они тоже седые? - ну, лицо всегда под маской...
Маска эта - вообще фактор отрицательный, приятное под ними обычно не попадается. Генма видел под масками только голые зубы, вырванные ноздри, заросшие дыры от откусанных клочьев мяса, ожоги, швы, последствия проклятий, штопанную плоть, посиневшую от гангрены, с кораллами красных сосудов кожу, струпья и всякое другое разное.
Любить Какаши подобное знание не мешало.
"Блядь", в который раз отмечает бывший экзаменатор, ощущая, как задрыгалось сердце. Косится на Хатаке, тот, сощурившись, смотрит вовсе не на камень Памяти, - безвольно понурив голову, разглядывает пальцы ног, перебирая ими весьма неприятным способом.
Генма успокаивает ритм сердцебиения, делает пару незаметных вдохов - выдохов и решает, что, пожалуй, стоит продолжить тренировку.
Самое время. Ага.
Но теперь, когда импульс свалить по быстрому решительно подавлен, уходить не хочется.
Избыточное желание торчать рядом, пожирая живьем энергию присутствия, как долбанная энергосберегательная солнечная батарея на крыше дома.
-Жаркое лето будет.
Епт? Вы тоже это слышали?
Генма чуть не выронил сенбон.
Он давно смирился с тем, что не входит в сферу интересов Копирующего. Какаши не спешил сближаться с кем бы то ни было и, определенно, не испытывал в этом потребности. Команду, и ту несколько лет подбирал...
Выбрал, селекционер.
И вдруг это "жаркое лето", банальное выражение, которое с неделю циркулирует по Конохе бесполезным напоминанием неотвратимости погодных явлений.
У Какаши тепловой удар в своей маске, что ли, случился?
Или день настолько не задался?
-Да, - просто отвечает Генма. Голос вроде нормальный, не дрожит, все указывает на то, что к тридцати годам джунин обрел-таки способность держать себя в руках и к скорой пенсии сможет гордиться собственной выдержкой. - А у меня - отпуск. Спорить с Пятой бесполезно. Наверное, свихнусь раньше, чем пройдет месяц, ни одной планирующейся миссии, кроме доставки писем и прополки огородов.
-Я тоже в обойме летних неудачников, - вроде бы, вздохнул Хатаке. И тотчас напрягся. - Йо. Сюда направляется Гай, да еще вверх ногами. Наверное, пытается слиться с растительностью, но эти чудесные гетры..., - не договорил, кивнул в сторону.
Сквозь проплешины в листве виднелись оранжевые пятна.
-Валим, - неожиданно предложил Какаши.
Они двумя молниями снялись с места.
- Какаши, какая недостойная шиноби трусость.
- Инстинкт самосохранения.
- Твой вечный зеленый конкурент этого не простит.
Они стояли на широкой поляне в минуте ходьбы от первых домов.
-Ну, ты ведь не станешь трепаться.
-Я в этом не уверен. Носящийся по деревне Гай, декламирующий очередной монолог на тему "о гениальный Какаши, мой вечный конкурент" - скудное, но развлечение для такого подыхающего от скуки и жары старпера, как я. А эти замечательные последствия ваших пари ... Предложи ему прокопать канал в пятом районе, хоть польза будет.
Хатаке снова устало вздохнул. Размял шею длиннопалой рукой в перчатке.
Сощурился, то ли в улыбке, то ли от головной боли.
Влюбленный мальчишка внутри Ширануи умылся соплями.
-Ну что ж... Позиция ясна. В обмен за молчание предлагаю как-нибудь вечером посидеть в баре, будем давить отпуск своими силами. Я пошлю пса. - Он что-то еще сказал, наверное, слова прощания, потому что в следующее мгновение на месте Шарингана колебалось лишь облачко белого дыма.
Определенно, Хатаке перегрелся.
  
  
   ЧАСТЬ 3.
  
  
   Ширануи свернул с главной улицы на широкий проезд, ведущий в его район. Квартал был симпатичным, с ладными домами, обсаженными чудом сохранившимися после нашествия Лиса старыми вязами. И люди там жили ладные, тихие и работящие, те самые, что составляли костяк населения страны Огня.
Настоящие люди - вязы.
Дни отпуска ползли изнурительно медленно, словно карабкался на верхушку дерева неумелый шиноби - малец, который и чакрой толком владеть не может, и с мозгами не дружит.
Омлет был таким же липозным. По телевизору показали две новых постановки, одна скучнее другой. В супермаркет завезли свежих креветок. Райдо не звал в гости, его жена чувствовала слишком сильную слабость, и традиционные посиделки за большим столом отменились. Они прислали пару банок солений в качестве компенсации.
Соленья отбивали вкус жира у омлета.
Вкус матери.
Тренировки продолжались, Генма, сцепив зубы, безуспешно пытался развить те техники, в которых традиционно преуспевал напарник.
Занимаемый статус джунина высшей специализации оказался пределом возможностей.
Невесело.
А особые техники Райдо по-прежнему оставались особыми техниками Райдо, хоть головой об учебный пень бейся.
Тоже невесело.
В один из таких дней на учебную полянку вышел пес в синей попоне. В зубах он сжимал свиток - приглашение.
Уже веселее.
Какаши, гений, уникум и, если говорить начистоту, большой, целых 182 сантиметра плюс копна волос, бонус для усиления боевой мощи Конохи, пригласил его на воскресную выпивку....
Ширануи сходил с Копией в бар, но общение получилось неприятно тяжеловесным. Специальный джунин шел на встречу в приподнято-выжидательном настроении, до ушей заполненный темами возможного трепа, надави - полезут слова, но Хатаке ощущался вежливой пустой оболочкой, словно явился теневой клон.
Разговор не клеился, даже хорошее саке не смогло его спасти.
Может, это и был теневой клон?
И в тоже же время в пустом, как суп бедняка, времяпровождении нашлась своя прелесть. Какаши поглядывал на собеседника, по птичьи, склонив голову набок, будто прикидывал сумму, за которую его можно продать на органы. И странно шутил.
Пожав протянутую на прощание руку в перчатке - большинство ниндзя настолько сильно приросли к форме, что не стремились, да и не умели, носить гражданское, - Ширануи подумал, что, возможно, не будет испытывать угрызений совести из-за глобально просранного шанса нащупать близкое знакомство с предметом своих юношеских мокрых снов.
Последний был на той неделе.
Навязываться и пресмыкаться он не любил, хотя, лишенная гордости сопливая сторона очень этого хотела.
Другая часть собственного "я" желала набить Хатаке морду и заставить его забыть свои идиотские порно - книжки прямо здесь, посреди тротуара.
Хаяте стоял на противоположной стороне улицы и молча смотрел на них. Сегодня у него были глаза - пуговицы, невыразительные окружности с шерстяными крестами посередке.
В руках - ветка омелы.
Перед тем как исчезнуть в традиционном облачке молочного пара, Какаши пообещал, что скоро опять посягнет на личное время джунина. Наверное, его устроило это уродливое общение.
Странный тип.
Бывший экзаменатор коротко улыбнулся и ответил: "Жду пса".
Хаяте на заднем плане сосредоточенно обрывал у своей ветки листики.
Одиночество. Одиночество. Одиночество.
Одиночество - большая пустота внутри, что-то из живота и вверх, к горлу, потом из груди - наружу, больничным надкроватным столиком для кормления тяжелораненых. Генме столики эти хорошо знакомы.
И многие цвета, смешанные в грязный комок, - тоже одиночество. Ты опускаешь глаза и видишь эту темную массу, она зреет, растет опухолью, обволакивает и расцветает прозрачным стеклянным сосудом, сделанным точно по фигуре, как правильный гроб, - вот он аквариум для одного тебя.
Одиночество.
Почувствуй это слово.
Больно. И странно жаловаться. И некому.
Такое длинное слово: одиночество. Вот еще одно: привычка.
Он ни о чем не мечтал и уже ничего не ждал.
Генма несет документы в приемную Цунаде. Там, наверное, по-прежнему коротает время Умино Ирука, отличный парень, мается от скуки в душной комнате, заваленной бумагами.
Поэтому Генма рад заглянуть в приемную. На фоне Ируки он чувствует себя живым.
Если там нет учителя, в документах с одинаково флегматичным видом смирившихся с собственной участью людей разбираются Изуми и Котетцу, два приятных в общении чуунина, всегда работающих в паре. Вот уж кому одиночество точно не грозит, - они даже квартиру делят напополам. Ребята из тех, у кого одни мозги на двоих, хотя, Цунаде искренне считает, что имеющихся в наличии тоже недостаточно, о чем напоминает при каждом удобном случае, чтобы не забыли, этими своими мозгами.
Через приемную распределяется большая часть миссий, поэтому, в обычные дни до пары десятков ниндзя томились в ожидании задания, курили, общались, хвастались, и сплетни, рассказанные, чтобы скоротать скуку и покрасоваться, росли в поистине невероятных масштабах.
Генма сплетни не любил, но внимательно слушал.
Сегодня комната пустынна и гола, как бритый лобок героини цикла "Ичи Ичи Рай".
Фотография в раме на стене, для повышения командного духа.
Выпуск позапрошлого года с сенсеями и невысокой фигурой Третьего по центру.
Парад жизнерадостных мертвецов, - так грустно.
А на темной искусственной коже скамеек лежит тонкий слой пыли.
Все в отпуске. Лето.
Ширануи родился летом.
Генма раздраженно дергает ручку дубовой двери на себя, со стуком бьет ей по лбу. Хорошо, сенбон указывает противоположное амплитуде двери направление, и Ширануи в который раз отмечает: носить убийственно острую железку во рту - действительно идиотская привычка.
Мать, она тоже это говорит, выблевывает слова своим жирным ртом.
"Не носи спицу, мой мальчик. Спицами вяжут" - говорит она.
"Сдохни, толстая сука-предательница" - молчит Генма.
Видимо, у кого-то куда-то дошли руки, ночью дверь сняли с петель, подтянули, и хорошенько смазали, теперь она непринужденно открывается, как и положено двери в приемной Хокаге.
В глазах дрыгаются отвратительные темные точки, хороводы жуков клана Абураме.
  
   Камизуки Изуми сидит за полупустым столом, в такую жару даже бюрократическая волокита - и та плодится медленно и лениво, неожиданно вменяемое количество служебных записок разложено аккуратными стопками, ручки в стакане, бенто-ланч ждет положенного часа.
На окне - старая подклеенная ваза с полевыми цветами, Генма не помнит их название.
Цветы пахнут.
На полу журавлик - оригами, свернутый из ненужного документа. Забился Изуми под ноги.
Парень без банданы, но темно-каштановые волосы в обычном идеальном порядке, уложены, чтобы наглухо закрывать правую часть лица, и не увидеть - не прочесть, что скрывает этот вежливый, невысокий чунин.
Дурак.
Понятно что, - свою боль.
И себя.
"Он не пришлет пса, мой сладкий малыш", - говорит мать в эту минуту.
Голос у нее, как у древесной жабы из телефильмов.
Косынка Изуми в руках у Котетцу, тот прилаживает на место металлический защитный налобник с листом Конохи.
-Добрый день, - говорит парень губами, вспухшими от поцелуев.
И приходит злоба, вваливается злоба, настигает злоба комнату вместе с порывом душного ветра из окна, кружит по помещению, кружит, цепляет бумажного журавлика, поражает Генму в самое больное место.
-Я доложу в трибунал о вашем недопустимом поведении, - цедит ядовитые слова.
Потому что он сын древесной жабы.
Птичка - документ смятой бумагой корчится на полу.
-Вы работаете с детьми и заключенными, такое извращение - недопустимо, вы позорите Коноху и делаете свою деревню уязвимой. Им стоит проверить, не являются ли ваши...отношения...следствием влияния Орочимару.
Чунины смотрят на него, каждый со своего места, замерев и не меняя позы, пялятся, как загипнотизированные мыши на говорящую змею.
Изуми стремительно бледнеет, видимый глаз его становится огромным, темным, как пуговичная радужка Хаяте. Котетцу молчит, только пряди волос, кажется, поднимаются шерстью на холке у готовящейся к прыжку собаки.
Бинты, неестественные, ярко - белые, на покрасневшем лице.
Раньше, чем чуунины успевают что-то предпринять, он цепляет взглядом приготовленные для него бумаги, меняет на свои и стремительно отбывает.
Пока не придушил их собственными руками.
Этих детей.
Красные занавески.
Душно.
Красные занавески.
Ткнулся в дверь личного кабинета Хакаге, и только потом разглядел написанную небрежным почерком Цунаде записку: "Вернусь не скоро".
Подергал ручку.
Так нестерпимо душно.
-Генма, ты чего ломишься? - Спросил знакомый голос.
Он подумал, что если сейчас не выйдет на воздух, его вырвет прямо на роскошные груди Цунаде.
-Что-то случилось? - нахмурилась женщина.
-Я считаю, что трибуналу необходимо возбудить дело относительно неуставных отношений чунинов Котетцу и Изуми в срочном порядке.
Душно.
Сенин нахмурилась, свела брови на переносице.
Красная метка опасно горела на ее гладкой коже.
-Генма, нам следует зайти в кабинет.
Он последовал за ней, хокаге предпочла сама запереть дверь.
-Повтори то, что ты сказал. Не уверена, что поняла правильно.
- Докладываю: между чунинами Котетцу и Изуми развиваются неуставные отношения. Я считаю, что это может быть спровоцировано разлагающим влиянием Орочимару - повторил он, ничего, кроме духоты, не чувствуя.
Песок в легких, как тогда, в пустыне, когда губы лопались под палящим солнцем.
Цунаде моргнула. Стремительным, неуловимым глазу движением вскинула руку и отвесила пощечину. Ширануи отбросило назад, с неприятным стуком впечатало в стену, лязгнул металлический налобник о штукатурку.
-Генма, ты в своем уме? Ты же только что предал двух хороших знакомых! Вы пять лет бок о бок работаете! Зачем? Что тебе с этого? Чем они мешают? Думаешь, я не знаю? Знаю, знаю и молчу, и стану молчать, сколько понадобится, - прошипела Хокаге, очевидно, опасаясь, что могут услышать. - Если будет предъявлено обвинение, их же в тюрьму посадят, по крайней мере, до выяснения контактов, ты даже представить не можешь, насколько все это затянется. Помочь я уже не смогу.
Кажется, он сглотнул кровь. Левая сторона лица онемела.
Но духота отступила.
-Генма, если уж об этом зашла речь, тебе самому давно пора завести как минимум невесту, не находишь?
Он понял, что не может поднять голову и взглянуть ей в глаза.
-Идиот. - Прошептала женщина, опустилась перед ним на колени, потянулась к разбитой щеке. Сквозь ладони хлынула чакра, чакра самого сильного медика на этой части суши. - Не хочу, чтобы у людей возникли вопросы из-за твоего лица. Если проболтаешься насчет моих мальчиков, я тебя этими вот самыми руками придушу, или еще что страшнее сделаю, можешь не сомневаться, ты же веришь мне, правда? Правда, веришь?
Он верил. Поэтому кивнул.
-И найди себе мужика, - выплюнула Цунаде. - Давно пора, чтобы крыша не ехала. Вас тут точно не три таких на всю деревню.
-Я....
-Генма, просто заткнись и вали отсюда.
Закрыл за собой дверь и устало опустился на стул в маленькой прихожей, медленно стягивая сандалии и освобождая икры от обмотки.
Потом разделся, по пути к душу сбрасывая одежду на пол, не радуясь ощущению маленькой наглости - в приюте и студенческом общежитии его всегда заставляли складывать одежду в аккуратные скучные стопки.
Вода пахла гнилью и какими-то органическими примесями, но это была прохладная вода и она уносила, прогоняла из тела сонную вялость и дерьмовое настроение. Как всегда, с самого детства, Генма скорчился в душе, сев на пятки, и долго поливал себе на голову. Ополоснул кондиционером, вытерся, и только затем услышал звонок в дверь.
Наскоро натянул штаны и бросился открывать.
Без приглашения являлись только Райдо, в данный момент зацикленный на семье, и вестники, информирующие об экстренных сборах джунинов и неожиданно случившихся поводах для миссий. Генма, собирая кожей мокрых ног каменную пыль с пола, лягушкой -переростком пошлепал открывать дверь.
На досках остались мокрые следы.
Неужели работа?
На пороге стояли Котетцу и Изуми, застегнутые на все пуговицы серых роб. Разные - Котетцу, словно дикая тварь, порывистый и всклокоченный, ему бы в клане Инудзука родиться, да не повезло, и Изуми, мистер нездоровая аккуратность. Разные, - и в то же время настолько неуловимо похожие, что кажутся нераздельными, как части одного организма.
Мать сводит его ума. Определенно.
Сегодня он уничтожил бы их. Несколькими словами разломал бы.
Этого симпатичного безобидного уродца из двух тел и одной души.
Спасибо Хокаге, женщине с сильными кулаками и большим сердцем.
Генма отстраненно отметил, что, пожалуй, парням стоит его убить, убрать единственного человека, разгадавшего их отношения, - нормальная ведь судьба для свидетеля.
Они такие же слабаки по сравнению с ним, как он на фоне Хатаке Какаши.
Сил не хватит.
Изуми и Котетцу - ниндзя страны Огня, из деревни Коноха, самого правильного и утопичного из всех военных поселений, которые Генма встречал за годы своих путешествий по карте материка.
Поэтому они рухнули ему в ноги, прямо на давно не мытую плитку лестничной клетки.
-Умоляем тебя. Не рассказывай никому!
Он молча смотрел сверху - вниз на чунинов и думал, кто из них кого чаще трахает. Ширануи не захватил с собой ни одного сенбона, и это было непростительной оплошностью. Во рту ощущалась голая беззащитная недостаточность.
Мать засмеялась надрывно, истерически, потом зашлась в астматическом кашле и заткнулась. Стало приятно тихо. 
   
Продолжение в коментариях...