Прекрасный Сонет гениального Петрарки!:heart:
[698x699]

Инга, я не сомневался в том, что Вам понравится этот шедевр мессира Франческо! Хвалы и моления Святой Деве-это одно из его последних творений. В конце жизни он обратился к Богу, и стал высказывать сожаления в том, что посвятил свой гений воспеванию смертной женщины а не Мадонны. Эти стихотворения-одно из выражений этого переворота призошедшего в его душе. Инга, чьей кисти принадлежит эта изумительная картина? Я от неё просто в восторге!!!:angel:

Интересно, но для нас мессир Франческо остаётся прежде всего поэтом, воспевшим красоту прекрасной Лауры!
Артур, эта картина принадлежит кисти Жана-Огюста Доминик Энгра! И называется "Le culte de la Vierge Marie"!:heart:

Инга, я обожаю творчество Энгра, но это замечательное полотно увидел впервые. Вот, пожалуй, самая известная его картина-"Большая одалиска", хранящаяся в Лувре:
[699x407]

Да, Артур, "Одалиска" хорошо известна и мне!
А вот этот шедевр Энгра называется "Руджьер, освобождающий Анжелику"!!!
[640x512]

Инга, спасибо Вам за этот замечательный подарок! "Руджьер, освобождающий Анжелику" создан на основе эпизода из поэмы "Orlando furioso", принадлежащей перу гениального итальянского поэта эпохи Ренессанса Лудовико Ариосто. Вот отрывок из песни VIII:

29

Синьор, мне должно взять в пример живую
Игру на звонких струнах ловких рук,
Что трогают одну, затем другую,
Сменяя низкий на высокий звук.
Меж тем как про Ринальда я толкую,
Анджелика припомнилась мне вдруг,
Которая, бежав пред ним от страха,
Среди долины встретила монаха.
30

Я говорил, ведя рассказ о ней,
Что вопрошала старца в то мгновенье:
Как ей проехать на берег скорей?
Ей мнилось, что лишь за морем — спасенье,
Что ей грозила смерть в Европе всей;
Страх перед Ринальдом ей внушил то мненье.
Отшельник медлит отвечать о том:
Ему приятно с девой быть вдврем.
31

Кровь у него воспламенилась в жилах,—
Он без ума от редкой красоты;
Но увидав, что с ним в местах постылых
Не хочет оставаться до беды,—
Сто раз пинка дал ослику, не в силах
Его рысце прибавить быстроты;
Ногами погоняет и руками,
Чтоб он спешил, не дал исчезнуть даме.
32

Но так как дева скрылась от него
И скоро б след ее пропал всецело,
Он вызвал, в ход пуская волшебство,
Толпу бесов из мрачного предела;
И, выбрав из их сонма одного,
Отшельник объяснил ему, в чем дело,
И вслед за тем в коня его вселил,
Что сердце старца с дамой уносил.
33

Как пес, которого берет лесничий
Травить волков и зайцев по горам,—
Увидев, что бежит она от дичи
Другим путем, след бросив, мчится сам,
И вскоре рвет, терзает грудь добычи,
Наперерез промчавшись по кустам,—
Так и отшельник наш другой дорогой
Догонит всадницу спустя немного.
34

Анджелика путь направляет свой
По берегу Бискайского залива,
Держась все время близ волны морской,
Где влажный ветерок бодрит на диво;
Вдруг бес конем так овладел лихой,
Что в воду бросил, где поплыл тот живо.
Не знает девушка, что делать ей,
И только держится в седле плотней.
35

Не повернуть коня девичьей силе,—
Все дальше в море им увлечена;
Разбившись, кудри плечи ей покрыли.
Водой и воздухом осаждена,
Одежду подняла от водной пыли
И ноги вверх подобрала она.
Затихли ветры буйные, как море,
Щадя красавицу такую в горе.
36

Слезами затопляя лик и грудь,
К земле напрасно обращала очи.
Вдали ей берег виден был чуть-чуть,
Все уже становясь и все короче.
Конь, вправо до сих пор державший путь,
Вдруг к суше круто повернул, где к ночи
Меж устрашающих пещер и скал
Уже сгущаться сумрак начинал.
37

Тут дева, увидав себя в пустыне,
Чей вид внушал ей ужас, дик и наг,
В тот час, как скрылся Феб в морской пучине,
И твердь и воздух погрузив во мрак,
Оцепенела так, что кто бы ныне
Ни увидал ее обличье, всяк
В сомненьи б был, то женщина ль живая,
Иль камню форма придана такая.
38

В сыпучем неподвижная песке,
С распущенными, сбитыми кудрями,
Сложила руки, онемев в тоске,
И к небу обращенными глазами
Как бы упрек шлет богу, в чьей руке
Жизнь обернулась для нее скорбями.
Затем полились слезы из очей,
И жалобы уста отверзли ей.
45

Отшельник видел, стоя на вершине
Скалы, ввысь поднимавшейся, крутой,
Анджелику, в испуге и в кручине
Достигшую долины под скалой.
Уже шесть дней он пребывал в пустыне:
Не торной бес его принес тропой.
И к ней сошел, святых, казалось, правил
Держась, как встарь Илларион и Павел.
46

Лишь старика завидела она,
В неведеньи утешилась немного,
И, хоть была еще лицом бледна,
В ней постепенно улеглась тревога.
И молвит: «Отче, я в беде, одна.
О, сжалься надо мною, ради бога!»
И повесть, всхлипывая, повела,
Что новостью для старца не была.
47

Благочестивым словом и умелым
Отшельник деве утешенья лил;
То влажных щек, то персей между делом
Касаясь дерзко, он свое твердил;
Вот обнимает, становяся смелым.
Полна негодованья, из всех сил
Монаха в грудь отталкивает дева,
Вся зарумянясь от стыда и гнева,
48

Тогда раскрыл отшельник свой мешок
И вынул фляжку с жидкостью оттуда;
И в очи дивные,— в чьем взоре жег
Амура яркий факел,— из сосуда
Он брызнул зельем тем, которым мог
Свершить над нею усыпленья чудо.
Вот навзничь уж в песке лежит она,
Желаньям хищным старца предана.
62

Для низких и безжалостных людей —
Добыча слишком ценная святая!
Кто дал тебе, Фортуна, власть над ней,
Дела людские все тебе вверяя?
В пасть обрекла ты зверю из зверей
Красу, из-за которой, в край Катая
От дальних врат Кавказа к ней прибыв,
Пал Агрикан и не один с ним скиф.
63

Краса, которая для сакрипанта
Ценней, чем трон и честь его была,
Которая властителю Англанта
На славу светлую пятном легла;
Краса, которая царей Леванта
Всех друг на друга властно подняла,—
Теперь, средь одиночества такого,
Не слышит ободряющего слова.
64

Красавицу, что в сон погружена,—
Не дав очнуться ей, цепь оковала.
С ней взяли и монаха-колдуна
На тот корабль, где много жен рыдало.
И всех их, парусом окрылена,
На остров гибельный ладья помчала,
Где в башню деву заперли, храня
До рокового для плененной дня.
65

Но красотою, над сердцами властной,
Она разжалобила злых людей,
И смерти медлили предать ужасной,
Щадя ее, в теченье многих дней.
Когда ж не стало ни одной несчастной,
Чья гибель смерть отсрочила бы ей,—
К чудовищу была она однажды
Отведена, и вслед ей плакал каждый.
66

Кто описал бы плач, тоску, испуг
И к небу возносившиеся пени?
Дивлюсь, как берег не разверзся вдруг,
Когда осталась на скале без тени
Ждать гнусной смерти средь ужасных мук,
В цепях, без помощи, без утешений...
Я промолчу о том: велит печаль
Стихи направить мне в иную даль,
67

Ища не столь мучительного лада,
Чтоб дух усталый оживился мой.
От боли сжались бы сердца и гада,
И тигра в ярости его слепой,
И тварей, что, исполненные яда,
Кишат в пустыне Африки сухой,—
Узрев Анджелику, к вершине голой
Прикованную цепью столь тяжелой.