[480x626]
Луиза Шарли – Лабе (1522-1566) родилась близ Лиона, в усадьбе Парсье – ан - Домб в семье богатого канатчика Пьера Шарли и его жены Этьенетты Компаньон. ( из-за профессии её отца Луиза в дальнейшеи получила прозвище "Прекрасная Канатчица") Через три года после рождения девочки, мать скончалась, а малышка и ее старший брат Франсуа Шарли воспитывались на руках отца и мачехи, Антуанетты Тейяр. Пьер Шарли достаточно большую часть своего состояния потратил на то, чтобы дать дочери блестящее, по тем временам, образование. Это было необычно даже для свободолюбивого Лиона, впитавшего в себя в себя культуру, искусство и дух итальянского Возрождения - в граничащем с Италией Лионе жили целые колонии итальянцев – поэтов, писателей, художников, свободомыслящих граждан, часто спасающихся от преследований карающей длани инквизиции и указующего перста церковной, папской цензуры. (Именно в Лионе вышли первые книги Франсуа Рабле и Франческо Петрарки, запрещенные в Италии.)
Луиза Шарли, как явствует из воспоминаний современников, была природно одарена не только пленительной внешностью, музыкальностью: - она играла на нескольких музыкальных инструментах, - но и весьма острым умом. Владела в совершенстве греческим, латинским и итальянским языками. Круг ее чтения, весьма обширный, составляли гуманисты эпохи Возрождения и древние авторы; она читала не только не только литературные, но и философские, исторические труды. Воспитанная на манер знатных итальянских матрон эпохи Возрождения: гордых, свободолюбивых, блистающих знанием языков и поэтов, свободно держащих в руках не только вышивальную иглу, но и кисть художника, а то - и копье рыцаря, Луиза Шарли – Лабе не только «очаровывала своих друзей утонченным искусством пения и игры на разных инструментах» , (Антуан Вердье «Библиотека» Лион. 1585 г.), но и потрясала восхищенных зрителей свободным владением приемов гимнастики, фехтования, искусством верховой езды!
Она могла держать в своих слабых ручках оружие мужчин – шпагу и копье, узду и арбалет, и не однажды почти на равных участвовала в рыцарских турнирах,устраиваемых сенешалем Лиона да и самим королем Франциском Первым и дофином Генрихом (будущим королем Генрихом Вторым). Дофин Генрих, восхищенный ее мужеством, в 1542 году позволил ей принять участие в турнире - спектакле, после которого она получила «опасное» прозвище «капитана Лоиза» Как сие было возможно - не очень понятно, ведь в те достославные аремена считалось нарушением всех христианских добродетелей, ежели дама облачалась в мужской костюм! Кстати, позже, это пристрастие Луизы к верховой езде и ношению мужского платья станет одним из главных пунктов обвинения ее отцами церкви и добрыми согражданами в « неподобающем для благородной дамы образе жизни»!
Луиза была очаровательной собеседницей, очень тонкой и умной, умеющей вести спор и философскую беседу и лионцы не могли не знать, что во время посещений города беседами с нею не пренебрегал сам дофин, впоследствии - король Генрих Второй, а не только ученые мужи и дипломаты его пышной свиты! Принц, например, с восторгом прочел изящный философский трактат Луизы «Спор Безумия и Амура» , изложенный в форме небольшой пьесы – безделицы или остроумного диалога - дебата, вещи, в которой отразились все основополагающие взгляды Луизы Шарли - Лабе на нравственность, этические устои, и на отношения мужчины и женщины. В 1553 году прозошло главное событие вв жизни Луизы Лабе-она встретила свою Любовь. Когда Оливье де Маньи, рыцарь – поэт, секретарь Жана д Авансона, французского посла при папском дворе, возник в в ее жизни, она удивила все лионское общество, но удивила, пожалуй, вовсе и не своим скоропалительным и мучительным романом с баловнем судьбы и блестящим придворным , а строками пылких сонетов, которые стала посвящать оставившему ее вскоре возлюбленному.. Эти сонеты, пронзительные по чувству и совершенные по форме потрясают и сейчас, пять столетий спустя.

***
О черные глаза, взор безучастный,
О вздохи жаркие, о слез ручей,
О мрак напрасно прожданных ночей,
О свет зари, вернувшийся напрасно!

О жалобы, о зов желаний властный,
О дни пустые, череда скорбей,
О мертвецы в сплетениях сетей,
О пытки, мне сужденные несчастной!

О смех его, о кудри, лоб, рука,
О голос, о виола, вздох смычка,—
Чтоб в женщине зажечь такое пламя!

Тебя виню: меня воспламенив,
Все сердце мне ты опалил огнями,
Ни искры в грудь к себе не заронив!


***

О тщетные надежды и желанья!
О вздохи, слезы, вечная тоска!
Из глаз мои бегут ручьи; река,
Блестя, рождается от их слиянья.

О боль, суровость, мука ожиданья!
Взгляд милосердный звезд издалека.
Страсть первая, ты, что острей клинка,
Умножищь ли еще мои страданья?

Пускай Амур, испытывая лук,
Разит меня, жжет, как огнем, мне тело
И худших множество готовит бед.

Изранена, терплю я столько мук,
Которым нет ни счета, ни предела,
Что новым ранам больше места нет.


***

Со дня, когда жестокая любовь
Меня своим гореньем отравила,
Ее священного безумья сила
Воспламеняет разум мой и кровь.

Какой удар судьба мне ни готовь,
Какие бы мне беды ни сулила,
О сердце, пламенея, как горнило,
Уж ничему не удивляйся вновь.

Чем яростней Амур нас осаждает,
Тем больше наши силы пробуждает
И в бой любовный гонит нас опять.

Тот, кто являет и к богам презренье,
Нам посылает снова подкрепленье,
Чтоб сильными пред сильными стоять.


***

Венера, проплывая в Небесах,
Услышь ночную жалобу мою,
Когда я песнь печальную пою
Об этих долгих, бесконечных днях!

Тогда смягчится боль в моих глазах,
И больше мух в рыданьях изолью,
И всю постель слезами затоплю,
Тебе поведав о своих скорбях.

Чтоб поскорей забыть о тяжком дне,
Покоя ищут люди в сладком сне,
А я при Свете дня хожу, тоскуя.

Когда ж в постели я найду покой,
Беда, как верный страж, идет за мной,
И, болью обожженная, кричу я.

***

Смотри, ведь все живое умирает,
Коль связь души и тела разорвать:
Я только плоть, ты — суть и благодать.
О, где теперь душа моя витает?

Не дли мое беспамятство — кто знает,
В живых меня успеешь ли застать?
Душа, не надо телом рисковать:
Земная часть высокой ожидает.

Вернись, мой друг! но сделай, чтоб свиданье
Мне не сулило нового страданья,
И не суровостью облечь сумей,

А дружественной лаской непритворной
Мгновенье встречи с красотой твоей,
Жестокой прежде, ныне благотворной.


***

Лишь только мной овладевает сон
И жажду я вкусить покой желанный,
Мучительные оживают раны:
К тебе мой дух печальный устремлен.

Огнем любовным дух мой опален,
Я вся во власти сладкого обмана,
Меня рыданья душат непрестанно,
И в сердце тяжкий подавляю стон.

О день, молю тебя, не приходи!
Пусть этот сон всю жизнь мне будет сниться,
Его вторженьем грубым не тревожь!

И если нет надежды впереди
И счастью никогда уже не сбыться,
Пошли мне, ночь, спасительную ложь.


***

Пока способны счастие былое
Глаза мои слезами поминать;
Пока мой голос в силах прозвучать
Хотя бы сквозь рыдание глухое;

Пока любовь, владеющую мною,
Рука способна лютне передать;
Пока мой разум не желает знать
Иных желаний, чем дышать тобою —

Еще я не хотела б умереть.
Но если слезы станут вдруг скудеть,
Рука изменит, голос мой прервется,

И больше в бренном разуме моем
Любовь уже ничем не отзовется —
Пусть лучший день мой станет смертным днем.


***

Целуй меня, целуй опять и снова!
Мне поцелуй сладчайший подари
И поцелуй крепчайший повтори.
Тебе — жар поцелуя четверного.

Ты жалуешься? Боль смягчить готова:
Вот самых нежных десять — все бери.
Так счастливы, целуясь до зари,
Мы будем радовать один другого.

И насладимся жизнью мы двойной:
Мы будем и в любимом и собой.
Внемли, Амур, безумному признанью:

Мне скромницею жить невмоготу.
И чувствую я страсти полноту,
Лишь если волю я даю желанью.