В стакане грёз луна всходила, В кастрюле мук кипели страсти, И, улыбаясь очень мило, Нож злости резал всё на части. А макароны заблуждений Ползли к пустым тарелкам буден, И миксер праздных предречений Вещал, что было и что будет. На сковородке угрызений Шипел блин жизни, ставший комом. Приправы острые сомнений Дрались с рецептов счастья томом. Им чайник трезвости суждений Трубил напрасные призывы. На блюде чётких убеждений Дремали предрассудков сливы. И в раковине жизни вечной, Средь грязных чашек воплощений Тянулся след кефира млечный Душевных странных излечений.

Печаль меня весь день томит Горой невымытой посуды. Но я-то сам, ведь я-то - мыт, А значит, пачкаться не буду! Я буду весел, и улыбкой Разворошу тарелок грусть, И рыбкой проплыву меж вилок Депрессий, стрессов... Не боюсь! Черпак разладов в ссор кастрюле, Весь перемазанный в слезах... Прочь, морок, прочь быстрее пули! Ни ложки слёз в моих глазах! Махну златым хвостом, и люди Престанут день за днем молиться Своей невымытой посуде, А будут только веселиться!

Однажды летом, в час ночной, Сидел я хмурый и хмельной У брега озера пустого. Кружился звёздный хоровод, И гладь спокойных чёрных вод Блестела блюдом заливного. Шептал камыш во тьме молитву, И лунным золотом налита Под горлышко бутылка-ночь. Хрусталь небесного сервиза Сверкал повсюду - сверху, снизу, И улетала скука прочь. Туман клубился белой тенью, И, перепутав чёрта с елью, Схватился я за свой стакан. Сковало ужасом уста, Но, как на грех, бутыль пуста, Как пуст у нищего карман. Чу! Меж ракит густых - движенье! И, словно чудное виденье, Нагая дева предстаёт. Бела как снег, и зелен волос, И так чарующ нежный голос, Что слово не передаёт. Подходит, что-то объясняет, Глаза прекрасные сияют, И за руку меня берёт, И достаёт графин хрустальный, Налитый влагою багряной. При этом - холодна как лёд. Коньяк хорош! Хоть пахнул тиной, И всё же, славная картина - Под звёздами с русалкой пить. Кто предо мной, я понял сразу, Да только не моргнул и глазом: Не вечно же на свете жить! Вот только, посидев минутку, Не попытавшись даже в шутку, Меня под воду пигласить, Красавица поднялась грустно, И сгинула. И стало пусто, А я остался вновь хандрить. Нет, я не мучался вопросом, Зачем не взят был к сонным росам, И не заплавал как дельфин. Одно меня лишь занимало, Всю ночь покоя не давало: ГДЕ прятала она графин? :)

Одухотворённая поэзия механического слова. Люди, как статуи на перроне из окна гусениц-вагонов, Все они - застывшие куклы мира, стоявшие на портале, На границе, на срезе каких-то там городов… Просыпающиеся при стуке колёс: известном для них сигнале. Медленно лижет шпалы ленивый поезд, На задуманной остановке вобрав в себя человеков-еду, Пища в желудках на кожаных койках простынных гнёзд Устраивает немыслимых куч ерунду. И повсюду свёртки улитоподобных матрасов С жёлтой начинкой сладкой подушкой, – Этакая несложная схема каркасов, - Смотришь, и жизнь кажется ничтожной игрушкой… И вся залитая маслом машинным, Снизу кована из тяжеленного чугуна; Едешь, как в крошечном коробке длинном И как мальчишьей рукой трясёт словно жука.

Моя подружка- одна лишь кружка, Моя соседка- уличная беседка. Сижу в ней часами Пью чай с чудесами. Причесываю волосы вилкой, Подпиливаю ногти пилкой. А вместо шляпы одеваю кастрюлю, Нынче смело острю я:) Считают меня чудачкой, Но это совсем не задачка. В любое время года Фужер ношу с собой я. Нос высоко задираю, И в чайник заварку насыпаю. Вот какая я веселушка Блюдечкина Манюшка.

Я пришёл не очень рано, И жена была не рада. Увернулся от стакана, Что разбил стекло серванта. После вилка и три ложки Дверь пронзили в коридоре, Ножик, чайник и сапожки- Всё погибло в нашей ссоре.

Нынче в доме кавардак: соберем с тобой рюкзак. Знает каждый супермен: надо взять ка-лэ-эм-эн – кружку-ложку-миску-нож. Пенку круто завернешь. Не забудешь котелок, и палатку, и мешок. Спички, соль, пилу, топор… Нет, еще не кончен сбор! До того набьем рюкзак, что и не поднять никак. Это присказка – к тому, что остались бы в дому, средь привычных старых стен – все равно ка-эл-эм-эн и другую ерунду носим в сердце по пуду. Ведь по жизни тащит всяк свой невидимый рюкзак, надрывает вновь живот грузом мелочных хлопот. А была бы так легка нам тропа без рюкзака!

Чашка с блюдцем спорили упорно, Чайник чаем их не остудил, Ложка в танце взвизгнула задорно, Но не усмирила пар и пыл. Все вокруг казалось столь неважным, Столь чужим для спорщиков двоих... Только нож разрезал торт вальяжно, Спор отвлекся, чавкнул и утих.

Разрезана жизнь, будто тортик, ножом, Судьба вся разлита по чашкам. Нас всех пригласили на чай с пирогом, И то, что чай горек - не важно... Мы будем вести разговор ни о чем, Нарезав лимоны терпенья, И сливки в стакан заструятся ручьем, И шлепнется с ложки варенье... А месяц, уныло висевший на вилке, Качнувшись, упал в перламутр кастрюли. Как ломтики яблок сверкнули улыбки, И мысли в чаинках бесед потонули... Восславим же стол- бытия необычность, Крахмальную скатерть - мечтанья без края! Ну ладно, прощаюсь. Хоть ради приличья! Пойду, а то стынет дискуссия чая!..