Период предельных виражей и зигзагов судьбы бросил меня прямо в объятия Морозова: я видел, что друг озабочен моими проблемами и искренне сопереживает мне. «А иначе как объяснить, что Вова так интересуется моим душевным состоянием, пытается помочь и находит для меня различные варианты выхода из создавшейся ситуации? Только тем, что он – друг!»

Морозов тем временем развернул бурную деятельность по выведению меня из состояния фрустрации.

– Мне тебя просто жалко! – говаривал он, не уставая во время застолий исподволь, ненавязчиво рекомендовать мне, «раз уж ты испытываешь такой дискомфорт», поставить вопрос ребром, посмотреть в корень, докопаться до сути.

– Как?!! – в отчаянье вопрошал я, понимая, что он говорит правду: ведь меня больше всего донимает неизвестность.

Последовавшие вскоре события являли собой кульминацию процесса исполнения программы, написанной программистом Свяжиным, в которой люди-файлы открывались, считывались, копировались, соединялись, вырезались и стирались. В них вносились новые данные, константы и переменные, числа и знаки, ипсилоны, альфы и омеги, ставились точки и расставлялись многоточия. Старший лейтенант СБУ категорично и недвусмысленно посоветовал мне обратиться в… Я не поверил услышанному, настолько предложение друга прозвучало невероятно. Он настоятельно рекомендовал мне обратиться в… детективное агентство.

Уговоры Морозова пойти на «детективный» шаг продолжались достаточно долго. Вова под различными предлогами обыгрывал возможность прибегнуть к помощи сыскного агентства, связывая своё обращение к этой теме с самыми различными аргументами и иллюстрациями. Даже своим анестезированным рассудком я осознавал: так – нельзя! Поэтому вежливо, но твёрдо отвергал эту мысль.

– Но почему? – мой эсбэушный друг не выдержал и опустился до прямых вопросов.

– Да потому… Потому что… – я и сам не знал, отчего мне так претит идея Морозова. Что-то мне казалось предосудительным в простом и действенном плане друга.

Наконец я нашёлся, кое-как отыскав причину, выглядящую пристойно:

– Да потому что… идти со столь щепетильным вопросом… к абсолютно незнакомым людям… Кто знает, как они распорядятся информацией, собранной о девушке…

Увы! Это моё высказывание было последним бастионом в попытках отбиться от «спасающего» Морозова. Больше аргументов для отказа у меня не оставалось, и уже очень скоро в ответ на настаивания друга я лишь молчал. Он оценил это как хороший знак и вскоре принёс мне список сыскных агентств, который я взял без особого энтузиазма. Взял из вежливости, внутренне всё ещё не соглашаясь последовать совету друга (см. фото: http://h.ua/story/73781/).

Шло время, драгоценное для тех, кто привык планировать свои действия, составлять графики и схемы создаваемых событий, по-военному чётко определять задачи и цели операций, а я всё не прибегал к помощи заветного списка.

И вдруг, снова неожиданно и немотивированно, на горизонте появился мой сводный родственник А. В. Ефимчук. Причиной его явления и на сей раз стало гипотетическое желание получить высшее образование. Уже при первой встрече племянник ввёл в застольную беседу тему, которая вскоре превратилась в рефрен всех наших последующих встреч. Его содержание формулировалось предельно просто: у Саши есть друг, оставшийся без работы и весьма нуждающийся, – он был отцом грудного ребёнка.

– Что твой друг умеет делать?

– Всё! – прозвучал странный ответ: Саша Ефимчук не отличался особой эрудированностью, но даже на этом фоне относительного косноязычия и сумбурной неорганизованности речи его ответ выглядел более чем странно.

Я удивлённо посмотрел на него, и даже Саша понял, что высказывание требует пояснений. Он и пояснил:

– Мой друг может всё. Например, выбить долги… Может охранять кого нужно… Может проследить за кем-либо и сделать при этом необходимые фотографии…

Я лишь подивился: в описании умений Сашиного знакомого налицо была градация. Я и сам почти всегда к самому важному для меня высказыванию подводил собеседника постепенно, произнося кульминационную фразу в финале, предварительно выстроив мостик из нескольких посылок-ступеней. Точно такая градация была налицо и в повествовании родственника об «универсальном» друге. А каскад умений этого «универсала» венчал как раз столь рекомендуемый мне офицером Морозовым специфический навык. Я задумался.

Нет, не о том, что нужно сразу же воспользоваться таким заманчивым (из-за исключительной дешевизны услуг Сашиного товарища) предложением, не о том даже, по каким мотивам Саша рассказывает мне всё это. Нет. К тому времени уже прозвучало противоестественное «муфлон», уже два землекопа из детской задачки прорыли в моём сознании тоннель, полностью разрушивший саму возможность взаимодействия между родственником Ефимчуком и другом Морозовым.

Увы! Я задумался о том, что налицо какое-то мистическое совпадение, проявилась скрытая взаимосвязь совершенно не связанных на первый взгляд событий – увещеваний Морозова и «неожиданной и спонтанной, как сама жизнь», просьбы моего родственника. Просьбы о помощи для попавшего в беду человека, наделённого редкостными «функциональными возможностями». Уловив мой интерес к этой теме, Саша поведал, что этот «универсальный» человек – «офицер-афганец, контуженный в бою с душманами».

Картина «униженного и оскорблённого» боевого офицера оказалась настолько удручающей, что мысленно я уже согласился прибегнуть к услугам новоявленного сыщика. Оставалось лишь сочинить для него какое-то задание: «Не давать же ему деньги просто так – он наверняка гордый, ещё обидится...»

* * *

В оговорённое время я уже стоял неподалёку от УСБУ по Одесской области. Племянник ждал моего звонка и сразу же вышел, как всегда, радостно улыбаясь, и бодрой походкой направился ко мне, на ходу протягивая руку для приветствия. Мы отправились на условленное место и уселись на скамейку. Саша начал с того, что провёл нечто наподобие инструктажа: он произнёс несколько вводных фраз по поводу моего предстоящего общения с исполнителем, – я ещё и сам не знал, исполнителем чего. При этом он добавил, что человек уже здесь…

Я опасливо посмотрел по сторонам, стараясь не выдавать своего изучающего интереса к мужчинам, сидевшим на расположенных поодаль скамейках. Все сто процентов сидевших здесь людей были лицами мужского пола – сказывалась близость здания УСБУ. Я внимательно посмотрел налево, затем – направо: «Кто же он, этот таинственный незнакомец, этот незаурядный универсал?» Может, этот театрально скучающий субъект с высоким сократовским лбом, пышными усами и маслянистыми глазками-буравчиками?.. Или вон тот мрачный интеллигент в классическом костюме и с причёской, как у героя какого-то мультфильма? А может, качок-атлет, готовый лишиться целостности своих джинсов под натиском выпирающих наружу мышц, на лице которого запечатлелись все факты его штангистско-гиревой биографии?»

Я совершенно не обратил внимания на сидящего неподалёку невзрачного человека, силуэт которого из-за внушительного роста напоминал не до конца сложенный перочинный ножик. Только неординарный рост мешал назвать его «человечком», хотя его убогость казалась какой-то деланной, искусственной.

Мы с Сашей подошли к скамейке незнакомца и сели рядом. Человек даже не шелохнулся. Племянник обратился к «ножику» со словами приветствия, тот пробормотал в ответ нечто нечленораздельное, цедя сквозь зубы слова и упорно глядя прямо перед собой: так по мере сил нескладный человек пытался подчеркнуть, что осведомлён о секретности мероприятия, для которого приглашён.

Его когда-то импозантное лицо Павки Корчагина, какими в советские времена наделяли плакатных знаменосцев, отражало следы жизненных ударов и своим землистым цветом наводило на мысль о болезнях внутренних органов. Саша нас представил, и «перочинный» повернул голову в мою сторону. Человека звали Андрей. В фас его лик с огромными залысинами и поникшими кончиками усов производил ещё более жалкое впечатление.

Кто-то весьма опытный потрудился над новым знакомцем: ситуация предполагала в потенциальном наёмнике наличие черт, способных вызвать острый приступ жалости. Мной и в самом деле был отмечен внезапный прилив сострадания: «афганец»… контужен… грудной ребёнок… инвалид… хозяйка выгоняет… В этот момент я вдруг ощутил какую-то общность с «несчастным»: тот, кому плохо, наиболее способен понять другого, кому тоже плохо. И я решил: обязательно сделаю для него хоть что-нибудь…

Саша вскоре оставил нас и с чувством выполненного долга ретировался, а мы с «наёмником» пошли в кафе. Постепенно в моём сознании начало формироваться задание, которое дало бы возможность обиженному судьбой собеседнику заработать хоть небольшую сумму. Наконец после многочисленных попыток я постепенно сформулировал суть задачи. Офицер такой-то служит в Одесском военном училище на должности то ли начпрода, то ли замначпрода. Необходимо выяснить, встречается ли он с данной девушкой – я извлёк из нагрудного кармана фото, которое всегда носил с собой. Сформулировав таким образом задачу, я сразу убивал целое семейство зайцев: а) давал возможность заработать воину-герою; б) выполнял рекомендации Морозова; в) исключал возможность причинения какого-либо вреда О. Л., вообще выведя её за рамки проводимого «расследования».

Андрей немедленно, даже не дослушав до конца, спросил: «А может, сразу – за девушкой?!» Я лишь подивился ничем не мотивированному единодушию новоявленного знакомца и автора идеи – старшего оперуполномоченного СБУ Морозова, который также настаивал на наблюдении именно за Оксаной…

Андрей подпил немного, и вскоре его речь полилась плавно и расковано. Через час общения я уже знал, что фамилия его Титомир и что он в данный момент живёт в общежитии… этого самого военного училища…

* * *
Целую неделю ни одно событие не всколыхнуло моего повседневного существования; в эти дни они, события, сокрытые от моего взгляда умелой рукой, происходили где-то глубоко внизу, у самых оснований человеческого бытия. Однажды на выходе из общежития, как казалось, случайно, мне повстречалась Настя, соседка Оксаны по комнате (на то время Морозов уже вовсю занимался устройством Анастасии... в аспирантуру). Мягко, но настойчиво девушка напросилась в гости, чего раньше никогда не бывало, и я в очередной раз подивился странностям, посыпавшимся на меня в последнее время. Заинтригованный, я пригласил даму, хотя только что покинул свои апартаменты. Мы сидели у меня, пили пиво, и я чувствовал, что Настя мучительно ходит вокруг да около какой-то темы и никак не решится озвучить её.

Я вдруг почему-то ощутил необъяснимую тревогу. От недоброго предчувствия какая-то слабость овладела мной, и я отчётливо почуял, как что-то сжимается внутри. «Что за мистика? Предвосхищение? Но предвосхищение чего? Что плохого я услышу сейчас?»

Наконец почувствовав, что засиделась и скоро правила приличия заставят покинуть моё жилище, Настя решилась. Она набрала в лёгкие побольше воздуху и спросила, выдохнув:

– Олег Фёдорович, а как ваша болезнь – уже прошла? – вопрос прозвучал натянуто, диссонируя с животрепещущей тематикой предыдущей беседы ни о чём.

Настя одним ударом вытолкнула вопрос из себя, будто исполняя некую неприятную обязанность перед кем-то. Фраза по поводу моей гипотетической болезни прозвучала настолько искусственно и вымученно, что я внимательно посмотрел на гостью:

– Какая ещё болезнь – я не болен!.. Что ты имеешь в виду?

– Оксана! – выстрелила Настя. – Она выходит замуж! – визитёрша выпалила фразу, скидывая разом безумно тяготивший груз неведомой обязанности. Её лицо даже как-то разгладилось, как после внезапного освобождения от непосильной ноши.

«Так вот что так долго не решалась произнести гостья!» Её слова доносились до меня, как электронные сигналы на другую сторону Земли, с запаздыванием и звуковым шлейфом, с каким эхо постепенно затухает в горах. Я не сразу осмыслил сказанное.

– Кто… выходит… – не понял я сразу.

– Оксана Караган!

– Когда?.. – почему-то вдруг очень вяло поинтересовался я.

Настя замешкалась с ответом. Наконец нашлась:

– Вы же знаете, как бывает у молодых – всё денег не хватает...

Я помимо воли отметил, что девушка на ходу конструирует ответы на мои вопросы.

– …поэтому свадьба будет… или в августе, или в сентябре!

– За кого… выходит? – как-то по инерции поинтересовался я. – За… военного?..

– Да, за офицера! И она уже живёт у него!

* * *

Я не мог сидеть в бездеятельности, надо было что-то делать… Мне не пришло в голову ничего лучшего, как пойти к Мимозе с разоблачением, с доказательством того, как сильно она ошиблась в прогнозировании моего «счастливого будущего».

Дело принимало нешуточный оборот: психологически я вошёл в сконструированный Мимозой мир, я комфортно чувствовал себя в нём, и это было нечто наподобие наркотического опьянения. Своим в мельчайших подробностях достоверным рассказом о нюансах моей личной жизни ясновидящая внушила мне величайшее доверие к её прогнозам.

Я пришёл к ней преисполненный претензий. Гадалка категорически отвергла все мои аргументы: дескать, это всё выдумки, козни и интриги. «Не выходит твоя Оксана замуж и уже не выйдет. Кроме как за тебя…»

Я уходил от неё успокоенным…

* * *

На следующий день ко мне пришёл А. Назарко. Зашёл он как бы случайно и бесцельно, «просто проходя мимо», но чувствовалось, что Алексей преследует какую-то цель. В отличие от Насти он недолго ходил вокруг да около и не мучался вопросом, как же начать мучительное для собеседника повествование. Мой бывший студент сразу же заявил:

– Олег Фёдорович, Оксана замуж выходит…

– За военного?.. – только и сподобился отреагировать я: так смиряешься с зубной болью, мучающей продолжительное время.

– Нет, того она уже бросила… – Казалось, гость на ходу сочиняет, импровизирует, делает осторожные шаги по ещё совсем тонкому льду и ждёт моей реакции, которая подтвердит или опровергнет правильность выбранного направления.

Поняв, что я не могу проверить абсолютно ничего из поведанного, Алексей продолжил свой рассказ в более развёрнутом виде:

– Теперь у неё какой-то бизнесмен… И она живёт у него. Где-то на Черёмушках... И особняк у него есть… Круто-о-ой… А бизнесмен этот – хозяин то ли ресторана, то ли фешенебельного кафе…

* * *

Ещё через день в дверь моего жилища постучали. Постучали громко и настойчиво – один раз, второй, третий. Мысленно (и, кажется, не только) произнося экспрессивные выражения, лингвистами относимые к разряду ненормативных, – было около семи утра воскресенья, – я побрёл на призывный стук. Открыл дверь – а удивиться не сумел: мозг ещё спал, поэтому я долго идентифицировал фигуру в дверном проёме. Наконец процесс завершился: на пороге стоял Титомир…

Не ожидая приглашения, он проследовал в комнату, отстранив дремлющего хозяина, и на площади три на три вдруг стало совсем тесно. «Агент» не получал от меня моего адреса, и вот – на тебе…

– Как ты меня нашёл?!!

– Я же разведчик…

Андрей потребовал остальные деньги (некоторую сумму я выделил «гордому афганцу» под предлогом авансирования), объяснив, что установил адрес проживания объекта. Как только сумма перекочевала в его руки, визитёр произнёс:

– Он живёт на третьем этаже общежития военного училища в комнате № 76.

«Господи! Да ведь объект живёт с Титомиром в одной пятиэтажке! В таких общагах все знают друг друга…»

В то утро афганец сидел у меня долго. То ли он интуитивно почувствовал мою слабину, то ли научил его кто, но Андрей всё время пребывания у меня посвятил единственному занятию: он уговаривал, убеждал и почти просил… следить именно за Оксаной… Это было моим недостатком – неспособность отказать в просьбе, если она, просьба, подана в сентиментальной форме. Уже не единожды подобная сговорчивость играла со мной злую шутку, но урок почему-то всё не шёл впрок. И кто-то слишком хорошо это знал…

Я был в благодушном настроении: лишь вчера мной был нанёсён визит ясновидящей и та в очередной раз поразила меня прозрениями по поводу моей личной жизни. Свои экстраординарные способности она подтвердила сразу несколькими способами, в частности, заявив, что в России живёт мой старший брат, который мне «брат не полностью, а лишь по матери» и о существовании которого не знал никто.

Она в очередной раз заверила меня, что всё у нас с Оксаной будет хорошо, вселив невиданный оптимизм. Мир буквально цвёл, благоухал и улыбался самой фотогеничной своей улыбкой. Мне вдруг захотелось дать возможность и этому обойдённому фортуной нескладному мужчине заработать. Видя мои колебания и поняв, что поднажать осталось совсем немного, Андрей тут же заговорил о своей несчастной жизни. Он напомнил, что является инвалидом войны в Афганистане. Судя по интонациям, главным виновником всех его несчастий являлся… именно я.

– Дай мне ещё работу! – настойчиво попросил визитёр

Мне вдруг остро стало жаль его, и я поспешил согласиться «последить немного» и за девушкой: я только что получил от Мимозы достовернейшие доказательства своего совместного с О. Л. счастливого будущего. «Так что следи – не следи, вреда нашим отношениям не будет: успех нам возвещён представителем духовного мира, подлинного и реального, по отношению к которому мир материальный – лишь тень! А этот несчастный заработает немного денег…»

– Ладно, посмотри немного за девушкой. Получишь ещё пятьдесят… нет, сто гривен…

Тень внутреннего торжества пробежала по лицу гостя. Он, по-видимому, решил «добить врага в его логове». На столе стоял видеомагнитофон, который я взял у брата. Титомир обратился ко мне с просьбой, почему-то прозвучавшей как требование:

– Дай мне видик на неделю. Мы с женой посмотрим, ребёнку мультики покажем…

«Пусть это будет формально, понарошку, я никаких сведений о девушке не дам: ни имени, ни адреса, ни того, где учится», – успокоил я себя.

Мне вдруг вспомнилось, что заплечных дел мастера из НКВД именно пытку лишением сна считали самой эффективной. Я поспешил дать Титомиру денег вперёд, а также вручил видеомагнитофон: ещё не полностью воспрянув ото сна, я не в состоянии был адекватно оценить намерение показать мультики грудному ребенку. Меня преследовало лишь одно всеобъемлющее желание – чтобы «видение» как можно скорей исчезло, и я мог продолжить столь брутально прерванный процесс общения с Морфеем.

Уже начиная со следующего дня меня не оставляло чувство, что я, сам того не ведая, участвую в какой-то извращённой драме и что скоро произойдет трагическая развязка этого произведения, написанного кем-то неведомым и страшным. В глубине души тревожно и неотступно шевелилась мысль: всё происходящее – какой-то сон, превратившийся в явь. Я выполнял – почти осознанно – какие-то шаги, я их делал – и осознавал, что не хочу этого: я попал в какую-то колею, глубокую и неотвратимую, которая неизбежно приведёт меня… Приведёт – куда?..

* * *