Решил немного отойти от темы страшных рассказов. А то как-то разбавить же надо) И вот...грустный рассказ, посвящённый Локальным войнам.


Никарагуа.

Перед глазами плывёт небо. Такое ясное, безоблачное…Кажется, такое небо бывает только в Никарагуа. Острая боль пронзала левое лёгкое. Кажется, в него впилась доска. Я попробовал пошевелиться, но тщетно. Уж больно хорошо меня завалило остатками деревянного эшафота. А ещё и горячо вдобавок...Едкий дым заставлял глаза слезиться. Всё вокруг меня горело, слышались крики, стоны, выстрелы и всё это смешалось в жуткую какофонию. Я прикрыл глаза и стал вспоминать…
...Мой отряд застрял в джунглях...мы пробирались, как мыши, очень тихо, ни одна ветка не хрустнула под нашими ногами.....Но всё таки мы попали в окружение. Федералов было около пятидесяти. И ещё куча снайперов на деревьях. Кажется, это были американские наёмники. Всё произошло слишком быстро: Сначала раздались автоматные очереди. Первые ряды моего отряда упали на землю, будто по команде. Тех, кто устоял, снимали снайперы. Потом федералы начали сжимать кольцо, переходя на рукопашный бой. Мои люди падали один за одним…Они кричали, отстреливаясь, но, по сути дела, стреляли в никуда, потому что многих федералов не было видно в кронах деревьев. Меня оглушило гранатой и отбросило в сторону. Это спасло мне жизнь...Мало тогда уцелело. Очень мало.
....Потом я и мой сослуживец, Марио Мендез, оставшись вдвоём из всего повстанческого отряда неделю плутали по джунглям Никарагуа...Болота, ядовитый плющ…всё это было сказкой по сравнению с тем, что приходилось переживать ночью: Холод. Жуткий. Ночи в Никарагуа безумно холодны…Но даже костёр не развести – сезон тропических ливней как раз в самом разгаре. Марио подкосила простуда. Он весь горел. Я трижды тащил его на себе, но он всегда, приходя в сознание у меня на руках, ругался на меня, говорил, что я себя не берегу и пытался идти сам. Он часто бредил. А вскоре и я стал чувствовать себя нездоровым…Меня слегка знобило. Одному Богу известно, сколько бы мы ещё плутали и как бы всё сложилось. Но чёртовы федералы пронюхали о нас…Мы попали в плен....Они отвели нас в оккупированную деревеньку. Половина её была выжжена( дело их рук, конечно) и бросили нас в какой то подвал…Потом…Боже...Первым увели Марио...Я до сих пор помню, как он кричал....Они его пытали…Чёрт их знает, что они от него хотели. Но он был болен! Ему нужен был врач! Ночью они вернули его в подвал. Он был бледен. Почти что мёртв. Но он был в сознании и сказал мне: «Дружище…свобода – то, чего невозможно отнять у нас…». И потерял сознание. На следующее утро снова его увели….Те же крики….Но….Но в этот день всё кончилось хуже….Эти изверги…Мне до сих пор снится во сне, как они пришли ко мне в камеру и бросили к моим ногам его голову...искажённую в гримасе боли…
Потом...потом меня повели...Они били меня прикладом в висок...Жгли мне кожу окурками...отвешивали пощёчины....резали ножом сухожилия...Но я молчал. Родина мне дороже....Они угрожали…..
На третий день, меня, измотанного и полумёртвого, повели на улицу. На площадь. Там, в этой маленькой деревеньке, где обосновались чёртовы федералы, казалось, вымерло всё живое. Эти звери смастерили там эшафот...На площади собрались дети и женщины...Их лица были заплаканы, запуганны...Мужчин не было совсем...Их увели. Принудительно. Воевать за федералов. Либо работать. На их заводах. Меня подняли по ступеням...и.....и....и набросили петлю на шею....Они начали читать приговор…Обвиняя меня в том, что я сделал и чего не делал…Я слышал только детский плач, оханья женщин...и видел перед глазами леса Никарагуа....Такие красивые...Зелёные....Густые…Я понимал, что больше их не увижу…Никогда.
Они закончили читать приговор.....Я их не слушал, конечно. И петля уже затянулась у меня на шее....а эшафот ушёл из-под ног. Последнее, что я помню - это взрыв рядом со мной, весь эшафот повалился на бок....меня придавило досками. Тело пронзила острая боль. Я слышал крики, выстрелы, взрывы. Это повстанцы ворвались в деревню. Но….теперь уже нет смысла…Бедный Марио!
...Бедный Марио...Я сделал усилие над собой и через боль достал из кармана моего жилета грязную, полузакопчёную фотографию. На ней был Марио, его красавица жена Кармэн и маленький сынишка Грацио. Я знал его семью. Кармэн его любила безумно...А Грацио исполнилось недавно четыре года...Этот милый малыш всегда улыбался, когда мы с Марио возвращались домой. привозили ему подарки. И Кармэн упрекала нас, что мы его балуем....А теперь...теперь они одни...Я помню, как они провожали его на войну....Кармэн рыдала, а маленький Грацио, не до конца понимая происходящее, смотрел своими карими глазёнками на Марио и спрашивал..
- Пап...а ты на работу?
- Да, мой малыш...
- А ты скоро придёшь?
- Да. Скоро. Обещаю...
Как им теперь объяснить, что Марио не вернётся? Что его голова осталась лежать в вонючей камере, полной крыс? Как?
Вдруг мои руки затряслись…фото упало на землю, голова стала тяжелее камня. Снова перед глазами поплыли красивые, сочные джунгли Никарагуа…И небо. Ночное небо, которое уходило вдаль мириадами звёзд. Да. Такое небо бывает только в Никарагуа…Учащающийся стук собственного сердца заглушил звук дыхания. А дышать становилось всё тяжелее. И вот…сердце остановилось. Тьма, поглотившая Никарагуа…

Фернандо ДеМартинез. Никарагуа. 1967.