Часть первая
МАМА НАТАША
Опасный путь
Быстро шли мы к кораблю, ждавшему у пристани своего капитана. И вот я чувствую, что мы уже на палубе, потому что слышу громкое «Здравия желаю, ваше высоко...» Это, видно, матросы здороваются со своим капитаном, а значит, и со мной.
Вот, чувствую, пришли в каюту (так комнаты на всех кораблях называются).Капитан куда-то заспешил, сунул меня довольно небрежно на полку и ушёл. Я уснула, мечтая уже завтра проснуться в объятиях моей первой «мамы». Теперь я понимаю, какая я была глупая — ведь по морю мне предстоял долгий-предолгий путь. Да еще какой страшный! Вот увидите.
Но утром меня порадовал мой добрый капитан: он позвал своего друга и помощника, чтобы показать ему меня: «Вот какой подарок везу дочке». Раскрыл коробку и даже (мне на радость) отвязал меня, чтобы представить во всей красе. Тут уж я наслушалась всяких похвал. Но капитан, как всегда, торопился, сунул меня в коробку, не привязал к донышку моей темницы и верёвкой не обвязал, и оба ушли. Ну, и обрадовалась же я, что лежу так свободно. Но вы увидите, дети, что радоватьсямне пришлось недолго...
Я проснулась от какого-то страшного толчка. Крышка приоткрылась, и я обнаружила, что свет в каюте погас. Потом опять зажёгся. Ещё толчок с сильным ударом в стену, свет опять потух, и мне показалось, что я взлетела высоко-высоко и тут же спустилась вниз. Грохот и странный скрип становились всё сильней, и с ними взлёты и падения — вверх-вниз, вверх-вниз.
По коридору за дверью я слышала беготню бесчисленных ног, резкий голос, что-то приказывающий. И удары в стену, где было окно.
Я поняла: это была буря. Но не такая, как в Марселе, когда волны ударяли в прибрежные скалы и мирно откатывались с шумом. Теперь волны опрокидывались — Боже мой! — на наш корабль и бросали его во все стороны. Я одна в этом ужасе всяких звуков — свист и завывание ветра, удары в стену, стук беготни над головой. Мне страшно, меня бросает в коробке, стукает головой об её стенки.
Но самое страшное произошло, когда грохот чего-то тяжёлого, падающего, потряс весь корабль... Меня выбросило из коробки, и я упала вниз, — к счастью, на что-то мягкое. Я не знаю, разбилась я или нет — ведь боли я не чувствую. И вот теперь меня катает по полу. «Ай-яй-яй! Спасите!» — кричу. Глупая, ведь никто не услышит. Моё бедное платье! Во что оно превратится! «А волосы растрепались», — подумала я, когда меня на минуту зажало между ножкой стола и стулом. Сейчас меня опять начнёт буря катать по полу, вырвет из этого случайного пристанища.
Но — о счастье! — дверь открылась, и в каюту вбегает Шевченко, мокрый с головы до ног. Еле удерживаясь на ногах, в темноте он ощупывает то место, где лежала моя коробка. Наступив на неё ногой и поняв, что я выпала из неё, он начинает ползать по каюте, шаря повсюду... и... находит меня. Бормоча про себя: «Ах, батюшки, вот беда! Как же это? И не упаковали, не укрепили...» — он отряхнул платье и стал своими огромными пальцами осторожно ощупывать сначала лицо. — «Ну, слава Богу, кажется, цело», — потом руки, ноги и всё тельце. — «Всё как будто в порядке, вот только парик...»
Привязал меня к измятому дну коробки (как я обрадовалась!) и, крепко обмотав верёвкой, положил в чемодан, конечно закреплённый на полке. Какой молодец: вспомнил обо мне во время страшной бури, когда все заняты спасением корабля. «А как же он отлучился со своего поста? — думаю. — Ведь не должен был». И тут я поняла, что вспомнил обо мне капитан и послал Шевченко меня спасать. Какой же он добрый! А я-то его в мыслях бранила, катаясь по полу, что он меня не упаковал хорошенько! Я решила, что буду терпеть и не буду больше плакать. Но, почти засыпая, я вдруг представила себе, что моё чудное платье совсем испорчено и даже разорвалось, а мои волосы растрепались, и никто ими не будет любоваться.
Вспомнила я тут милых мастериц в марсельском магазинчике, которые всегда могли помочь в беде, когда в нашем наряде что-нибудь не в порядке: переодеть, зашить. А здесь, на корабле, кто мне поможет? И я опять в слезах... Но помощник нашёлся, и не один.
продолжение следует