С к а з к и   д л я   д е т е й 

                                                       Пение

      —  И как это у тебя так хорошо получается? — спросила однажды Кукушка Соловья, прослушав его разнообразную и вдохновенную песню. — А я вот и рот широко раскрываю, как ты, и язычком бол­таю, — всё получается одно и то же: «ку-ку» да «ку-ку».

      — А ты не старайся и не думай, как петь, — отве­тил простодушный Соловей, — а посмотри, какая кругом красота, про неё и пой. Рот откроешь, а пе­сенка сама польётся, так горлышко и затрепещет! А без песни нельзя. Первый прилетишь в эту благо­дать, найдешь подходящее место для дома-гнезда где-нибудь в укромном месте — в кустах, у водички, лучше всего на островке, чтоб ни люди, ни собаки гнезда не тронули, и уж думаешь, как бы подругу се­бе для дома пригласить. А как? — да только пением, да поголосистее других соловьев. Песня и хозяйку в дом манит, и одновременно знать даёт другим пти­цам, что место занято, что ты здесь хозяин, в этой округе.

     — Только для того горло и напрягаешь? — язви­тельно придралась Кукушка.—  Нет, самое разливистое пение начинается, ко­гда Соловьиха уже в гнёздышке сядет птенцов вы­сиживать. Тут-то от радости просто нельзя не петь, и ей веселее. А птенцы вылупятся — их не только кормить, но и учить петь надо, а то вырастут неучи. Я песней и красоту всю воспеваю, и птенцов песней балую, потому что люблю. А ты? Любишь своих?.. Ах, да! — вспомнил заболтавшийся Соловушка. — Ты ведь их не видишь, где они там по чужим гнёз­дам разбросаны. Не любишь ты их, что ли?

     — Как не люблю? Я свои яички так заботливо по чужим гнёздам пристраиваю! Знать ведь надо, чье гнездо, какого цвета у хозяйки яйца бывают, какой величины. Обо всем думать надо: как хозяев от гнез­да отогнать и незаметно подкинуть своё яйцо, такой же окраски, как хозяйкино, но чуть побольше, что­бы птенец покрупнее был. Тогда хозяйка обрадует­ся (они любят крупных детёнышей), ну и кормить сытнее станет, больше даже, чем своих. Вот у нас как! — с гордостью прибавила Кукушка.

     — Оно так-то, — задумчиво промолвил Соловуш­ка, помолчал, перышки почистил, а потом несмело, но твёрдо высказал своё мнение. — Это как-то не­справедливо — одного кормить, других голодом мо­рить. И мне бывает очень жаль маленьких пташек, которых твой прожорливый птенец в гнезде притес­няет, клюёт, а то и просто выталкивает. Но это дело твоё, — замял он неприятный разговор. — Видно, так уж природа вас, кукушек, устроила. А только петь своим деткам так приятно! И другим, даже лю­дям, нравится. Хочешь, научу?

     И, не дожидаясь ответа, начал рассказывать про свою песню:

     — Очень просто. Все шесть основных мотивов на­зываются у нас «коленца». Слушай! Сначала «тивит-тивит-тивит» зазвучало в воздухе, потом «ту-ту-ту», потом три посложнее: «тиклю-тиклю-тиклю», теперь язьчком пощёлкать: «кли-кли-кли», и на­конец по нёбу язьчком, как молоточком, постучать: «чо-чо-чо-чо». Вот и все!

     — Ну, не так-то это просто, — заметила Кукушка.

     — Научишься! А вот у старых соловьев песни го­раздо разнообразнее, — увлечённо продолжал соловей. Мой прапрадед, который сто лет тому назад в этом же парке жил, рассказывали, до двена­дцати коленец выделывал. Вот какие мы певцы! — хвастанул Соловушка. — Ой, заболтался я, — спо­хватился он, глянул в гнездо, спрятанное глубоко в чащобе, где шесть открытых ртов тянулись на тон­ких шейках, вспорхнул и полетел за мошкарой птенцам. Сам-то, пока пел, комарья наелся.

     —  Куда ты, Соловушка?! — крикнула Кукушка, но его уже и след простыл.

     —  Ах, да, — вскоре догадалась Кукушка, — вот хлопот ему с ребятами! Нет уж, пусть другие пти­цы-матери моих птенцов выкармливают, да и не помню я, куда яйца рассовала. Попробую лучше по-соловьиному спеть. Как это?! Сначала... — стара­лась она вспомнить урок пения Соловья, но как ни тужилась, как головой ни вертела, крылышками ни махала, а вышло опять «ку-ку». — Нет, ничего не по­лучается, — подосадовала она.

     — А у меня немного получается, — раздался вбли­зи чей-то птичий голосок, — потому что я пересмеш­ник — так называют нас — птиц, которые голоса других птиц передразнивают и вообще другим зву­кам могут подражать.

     И он очень похоже повторил трель соловья.

     —   Нет, нехорошо выходит, — решил Скво­рец-подражатель. — Лучше я тебе покажу, как му­жики в лесу дрова пилят.

     И начал так смешно изображать скрежет пилы о дерево, что Кукушка расхохоталась и забыла своё огорчение.

     — А теперь слушай, как дверь в сарае скрипит, — не унимался Скворушка и ещё больше рассмешил Кукушку. И уж совсем удивил он свою собеседницу, когда вдруг по-человечьи сказал:

     — Скворушке кушать! Скворушке кушать!

     — Да где же ты этому научился? — вытаращила глаза Кукушка.

     —  А я недавно из клетки выбрался. Спасибо, мальчик дверцу оставил открытой.

     И он вдруг так ясно вспомнил и дом, и мальчон­ку, и старого деда-ворчуна, что не удержался и гру­бым басом закричал:

     — Попка дурак! Попка дурак! Да так громко и грозно, что Кукушка перепуга­лась, вся ощетинилась, расставила крылья, разину­ла рот и зашипела, как всегда делала, нападая на врага. Тут уж не на шутку испугался Скворушка, взмахнул крыльями и исчез между деревьев. Так они и расстались.

     Кукушка даже пожалела, что вспугнула диковин­ную птицу. Ей стало грустно и одиноко. Хотела по­пробовать что-то по-человечьи сказать, но получи­лось опять только скучное «ку-ку». И стала она его повторять несколько раз — и успокоилась. А когда уж совсем стала засыпать под свою однообразную песню, вдруг встрепенулась от мысли: «А может быть, и правда, лучше и интересней самой детей вы­ращивать, может быть, выращивая детей, Соловуш­ка и научился так хорошо петь?» Задумалась Ку­кушка. И в парке вновь стало раздаваться её таинст­венное «ку-ку, ку-ку, ку-ку...»