Если не прищуриваться, можно рассмотреть зимнее солнце. Или хотя бы его разбрызганное отражение в осколках стекла.
Беру за острые края и осторожно прокручиваю между пальцами. "Сходи за стекляшками, дощечки надо поскоблить. У школ посмотри, там их всегда достаточно. И выбери поровнее, чтобы держать удобнее" напутствовала меня мать.
Полиэтиленовый пакет наполнялся стекляхами. Вот эта, с проволокой внутри, толстенькая - от двери на лестничной площадке. Изогнутые зеленые и темно рыжие от пивных бутылок. Сложный осколок от граненого стакана, с донышком. Красивый, влажно фиолетовый, был частью фигурной вазы. Рифленое стекло из автомобильной фары. Такие острые, ломаные, привлекательные: и блестящие, и прозрачные, и отражающие. Исправно преломляющие окружающее, с волнистыми узорами на сколах и гранях. А вокруг - блики и радужные раскадровки лучей. У них все наружу, все пропускают через себя.
Руки, перебирая дзвенькающие кусочки стекла, вспоминали. Разрываешь аккуратно приметное местечко, а там, как за витриной или в музее - секретка. Одуванчики, кусочек фольги, медный пятачок и цветной пластмассовый гвоздик-шестигранник из мозаики - клад. А еще раньше чебурашыч бывал на море. И он целыми днями топтался по песчаному пляжу, там, где набегающие волны лениво, но очень старательно слизывают отпечатки твоих ног. Он отыскивал особые камушки. Золотистые и изумрудные кругляши, мягко светящиеся под матовой, отшлифованной поверхностью. Когда-то они тоже были кусочками стекла. Горсть драгоценностей относилась любимой маме и - снова за улов. Они тоже дзвенькали, но иначе, звонче и продолжительнее.
Руки замерзли, и я дышу на них. Переливающиеся воспоминания затуманиваются, запотевают, становятся неяркими.
Мама, в каникулы мы едем на джамейку - работать над курением травы. я не курю. только когда напьюсь, но я не пью. совсем не напиваюсь в голове, и только свистит проносящийся мимо ветер и падает за шиворот снег. я скриплю башмаками на высокой подошве, моя кожа вторит, скрипя на морозе. это внешнее, это наносное. все погодное, сезонное. глядя в сторону моря.
Треугольные пластинки стекла сложены стопкой. Мысленно разбиваю верхнюю, но башня из стекла ровно светит всем своим срезом цвета морской волны.
Мороз вытравил из неровности окна след бахромой льдинок. Вода меня не обманет, ей никогда не стать стеклом. Притворившись, что мне интересно, и я слежу за ее проделками, подмечаю косяки и неточности в рисунке. Мне кажется, что у единорога слишком длинный этот самый его рог. Впрочем, это его собственное дело. Картинка расплывается, рама плавится, оставляя меня наедине с девственницей, укрощающей парнокопытное. Они так заняты ритуалом, что не слышат мой почерневший крик, мое недоумение проклятой жарой, раскаленными сумерками в стране воздушного пузырька, затесавшегося в узор зимней причуды. Истошно рвется край мира. В бреду мне заботливо поправляют взметанное одеяло, заворачивая белым листом варианты больного бытия. Хочу ебинорогствовать. меня сливают с сильным сказочным скакуном и он в ярости и непонимании скидывает меня на пол, топчет удушающей подушкой и разбивает мне глаза. в них он счастлив найти керамическую деву, что успокоит и усыпит гордое животное. обняв доверчивую шею, она обязательно отведет его к охотникам или в мясницкую.
удачи тебе, сказочная скотина. я проснусь и перестану быть стеклодувом.
