После того как ты оставляешь все стремления этого проявленного мира, тебе не становится легче. Это так странно и кажется несправедливым, но это так. Жизнь в нирване сохраняет свой страдальческий аспект и только ты один знаешь, что страдаешь уже не ты, а всего лишь твое тело. Но другим это сложно понять, скорее они усомнятся в твоей нирване и продолжат борьбу за призрачное, но такое желанное спокойствие. Чем можно утешить себя, чем можно зализать постоянно появляющиеся раны!? Купи геленваген или огромный хаммер, а если денег не хватает, то попробуй хотя бы раскошелиться на плазменную панель. Затащи её в свою нору-раковину-дом, разрежь там её на аккуратные ровные кусочки и пожирай, плача и проклиная мастеров за то, какими острыми оказались края пластмассы и кончики проводов. Сожри эту панель до последнего элемента платы и утолись хоть на секунду, достигни своего мирского просветления, рожденного хоть и тупой, но божественной материей. Ведь всё есть Бог и все есть Любовь. Но если голод вновь пришел, тогда надо вновь выползать и снова искать то, что можно сожрать. И желательно, чтобы теперь твоя новая пища оказалась и больше и прекрасней. У тебя нет иного пути. Поглощение для тебя хоть и не лучший, но единственный путь к спасению от боли. Тебя просто так научили и теперь даже если на твоем пути встанет Будда, ты не поймешь ни слова из его уст, но попытаешься съесть и его, как съели некогда Христа. И по твоим оранжевым одеждам, по твоей лысой голове и улыбающимся губам, прячущим окровавленные клыки, все будут знать, что идет человек, съевший Будду. Ты никогда не поймешь в чем не прав. Ты никогда не изменишь своих поступков и пути, если только однажды не зашъешь себе рот бардовой ниткой и не отдашься в полную власть своего голода. Но и после того как ты оставляешь все стремления этого проявленного мира, тебе не становится легче. Тебе все также больно, но теперь ты больше не ешь.