***
- Слушай Бобби, а ты когда-нибудь участвовал в казнях?
Впервые за три года, он устало присел рядом со мной на кровать.
- Зачем тебе это, парень?
- Мне интересно, несешь ли ты на себе отпечаток убийства?
Бобби некоторое время внимательно изучал меня. Мне показалось, что сейчас он скажет что-то неприятное, злое, или даже ударит меня. Но вместо этого он лениво почесал затылок, расправил плечи, хрустя суставами.
- Если говорить про убийство, то пару раз да… было дело, но это было на войне, когда я участвовал в спецоперации…. Просто приходилось убивать. Тихо, иногда с большого расстояния, иногда ножом в спину.
Увидев, как заблестели мои глаза, он подумал, что я крайне заинтригован.
- Никогда не думаю об этом. Воспоминания о той операции, словно фотографии на столе. Знаю, что они есть, краем глаза ловлю изображенное на них, но никогда не рассматриваю внимательно. Это была просто работа.
Некоторое время мы оба молчали. Я думал о разнице между нами, а он вероятно – переваривал собственные эмоции, вызванные воспоминаниями.
- Получается, что ты не убийца. – сказал я.
Он удивленно вскинул брови.
- Это почему это? По логике вещей получается, что я убивал, а значит, был убийцей.
Я нахмурился, сморщил лоб. Понимание было во мне лишь в виде смутного ощущения, но объяснить это не мог. Дело не в том, что я хотел снимать с него вину. Вместо этого пытался понять закономерность.
Убивал он, убил я, но я сижу в тюрьме, а он меня охраняет. В чем же тогда между нами разница.
- В чем же тогда между нами разница? – повторил я тихо.
Бобби обескуражено покачал головой.
- Ты убивал по немому согласию государства, - продолжил я, - не имел личного мотива, а выполнял приказ в рамках большого проекта неизвестных тебе высокопоставленных лиц. Ты был орудием, поэтому глупо называть тебя убийцей, все равно, что называть так нож или топор. Но как тогда называть людей, которые дают подобные приказы… а вообще можно обойтись без этого?
Вопрос повис в воздухе. Его нельзя было назвать даже риторическим. Размышлять об этом было глупо, но ещё глупее в двадцать три года придти к пониманию таких, казалось бы, банальных вещей.