***
Через семь дней я вновь попал в медкабинет. Несколько глубоких ссадин – всё из-за активной и нечестной борьбы за мяч со стороны Дона. Но я был благодарен ему хотя бы за то, что на этот раз в дело вмешалась симпатичная медсестра.
Пока она обрабатывала раны, я пристально вглядывался в ткань её халата, пытаясь увидеть обнаженное тело и бельё. Ненавязчивая сексуальная озабоченность половозрелого юнца, только и всего. Вдыхая её запах, пытаясь запомнить его хотя бы до ночи, я ни на секунду не усомнился в чистоте своих помыслов. Не было рефлексии: все тело напряглось в страшном внутреннем приступе вожделения этой женщины.
Женщины. Они всегда приносили с собой таинственные запахи, завораживающий смех, а ещё испытания. Так, будто каждая из них - принцесса, таскающая на привязи портативный турнир для безбашенных рыцарей. Как и у мужчин, у женщин вскоре проходит этот период, сменяющийся успокоением. Однако, он не наступит, если хотя бы пары литров крови не было пролито на поле боя.
Война – универсальный процесс, будто смерч, затягивающий всех нас в круговорот жизни. Мы хотим жить: это намерение пронизывает каждую нашу клеточку, но вместе с этим мы ничуть не меньше хотим умереть. Танатос и либидо — не я придумал. И вот война и секс помогают нам облегчить все эти процессы.
О войне не понаслышке знал не только старый Фергюсон, дед семейства Джефферсонов, но и его младший сын, брат отца - Конрой. В шестьдесят четвертом, Конрой в составе четвертого батальона морских пехотинцев высадился на горячий асфальт военного аэродрома в Сайгоне, чтобы через пару дней ввязаться в жестокие бои с местными коммунистами во влажных непроходимых джунглях.
Он убивал, расстреливал, сжигал. Каждый его рассказ мог отбить у меня всякое желание калечить людей. Он всю жизнь боялся проклятия маленьких коренастых вьетнамцев, расстрелянных и сброшенных им в мусорные ямы за деревнями. Один поступок тянет за собой другой, он очень хорошо это понимал. И я уяснил это. А недавно увидел сон.
Комната вся была опутана сотнями тысяч веревок, к каждой из которых был прикреплен колокольчик. Я осторожно двигался и колокольчики звенели. Вначале я практически не производил движений, и было тихо, но потом разошелся, потому что не давало покоя странное зудящее ощущение в конечностях, так словно их жгли угли, но не очень горячие, а такие, слегка теплые.
Этот зуд проникал в каждую клеточку организма. Чей-то громкий и авторитетный голос сверху говорил, что иначе я не могу. Он видимо подразумевал мою непоседливость. И вот колокольчики звенели, звон нарастал так, что ушам становилось больно. Когда звук перерос в зуммер подъема, я проснулся.