—2—
Когда-то моя естественная бесконечность начиналась в типовой камере Киллборской тюрьмы в шесть часов утра. Портило утро электрическое освещение, исходящее от вереницы люминесцентных ламп в коридоре, включающихся одновременно с побудочным зуммером.
Нередко я мечтал, что однажды попрошу дать мне возможность встретить утро без этого звонка и этих ламп, а только наедине с просыпающимся солнцем за окном. Чтобы увидеть, как первые солнечные лучи проникают в маленькое окно, как рассвет освещает стены камеры и ложится на край постели и подушку.
С просьбой я все временил, полагая, что с такими вещами стоит подходить в нужное время и по важному поводу. Утро перед освобождением вполне для этого подходило.
Я много думал о последней ночи, об утре, которое встречу там в последний раз. Ещё думал о том, что обладаю возможностью анализировать будущую жизнь и готовиться к ней, чего несомненно была лишена та девушка. За секунду до последнего вздоха она не могла и предположить, что окунется в бездну вечности, поэтому наверняка не строила никаких планов.
Надзиратель Бобби Дагерс, щелкал рубильником, отпирая электронные замки наших камер. Толпа заключенных устремлялась по коридорам. Бобби был самым близким для нас человеком. Я встречал вместе с ним каждое утро в Киллброуде. Изо дня в день, три года, в дождь и в снег, в адскую жару или холод этот ритуал неизменно повторялся и я не мог даже себе представить, что могло бы его нарушить.
- Привет Бобби!
- Привет Томи!
- Что-то ты сегодня поздновато нас выпустил?
- Да, Томи, сегодня позновато.
- А что случилось?
- Только что выступил президент – сказал, что началась третья мировая война.
- Вон оно что… тогда понятно. Ну, как там страна – все в порядке?
- Да, Томи, думаю мы выкарабкаемся.
Вполне возможно такой диалог мог произойти между нами, но и третья мировая не поколебала бы педантичного Бобби. В этих стенах шла своя жизнь, а все что находилось во вне, словно и не существовало.