ЧАСТЬ 1
Находка – это не воровство.
ГЛАВА 1
На дворе был жаркий июль. Я, свесив ноги и болтая ими в такт музыки, сидел на приступе около нашего любимого магазина, который работал двадцать четыре часа в сутки. Сегодня концерт какого-то чувака, который поет музыку черных и говорят у него не плохо получается, я слышал пару его песен и меня пропер. Но как же это обидно, когда тебе двенадцать лет и ты не можешь пройти на концерт Дилана, потому что какой-то хрен на входе мне сказал: «Парень там на тебя нассут, ну или просто трахнут». Черт, Дилан это вам не порево «Velvet Underground», которое окутает весь мир через пару лет (прости, друг, что говорю это раньше времени). Но разве объяснишь этим уебкам в пиджаках, что музыка влияет на общество и как автор её преподносит, так слушатели себя и ведут.
Что ж закусив губу от обиды, я пошел и купил банку «Колы», а потом сел недалеко от клуба, чтобы улавливать хоть какие-то звуки. Но, я не поверил свои ушам в буквальном смысле этого выражения, я улавливал каждый звук этой песни, я мог слышать только музыку, мог только голос, мог слышать их незамысловатее сплетение, которое не несло ничего вразумительного, кроме как «настройте меня, а то я не попадаю под его голос». Это кричала гитара. Чувак, определенно волнуется. А я даже банку уронил. В голове моей уже давно освободилось место от обиды, потому что в тот момент я перепрыгнул через забор такой высоты, что если я захочу перепрыгнуть обратно, я просто заплачу. Я, в принципе, заплакал и так, потому что не знал, что это такое. Хорошо это или плохо, но мне теперь с этим жить. Я посидел ещё час, пытаясь экспериментировать со слухом, а потом пошел вдоль сумерек домой, напевая «Down The Highway». Я чувствовал, что завтра я проснусь обновленным человеком, что я стану частью истории. Уже вижу заголовки газет: «Двенадцатилетний мальчик сочинил самую неповторимую песню, даже такие великие люди как…». Улыбка, которая засияла в тот момент на моем лице, осталась со мной до конца жизни. Я лег в кровать и собрался поставить пластинку, как меня позвала мама.
Мама – это самое нерешительное существо в мире, единственное на что она решилась – родить меня. Все остальное лежало на отце, который сейчас был в отъезде. Моя мать боялась всего того, что было необычным, новым, самовыражающим. Такие фразы, например, как: «У всех такой…» или «Все говорят, что…», ну и коронная «Нормальные так не далают/говорят/ одевают/думают/пишут и тд.».
Я не знаю, под какими угрозами она меня родила в двадцать два и до сих не как не могу понять, какого хрена такая красивая женщина, но суеверная и стадная как идиотка стала моей мамой. Она закончила школу на «отлично» – как? Она нашла богатого мужа – как? Она родила меня – как? Она все ещё моя мать – как?
Зато мне всегда было приятно с ней сходить по магазинами, потому что все сверстники и подростки пялились на мою мать, и завидовали мне. У неё был не высокий лоб, и четкие узенькие брови, которые, когда она удивлялась или пугалась, поднимались вверх словно указатели, смотри выше. Выше у неё была прекрасная копна волос, небрежно лежавшая кривым пробором. Волосы были русого цвета с золотистым оттенком, краска ни разу не касалась этих волос. Но если брови показывали на волосы, то её тонкие губы при улыбке, которая, во-первых, выдавала её округлые выступающие скулы, ещё и уголками указывала на большие голубые глаза, которые светились сексуальностью. Черт это моя мать, так что про все остальное я не хочу даже и говорить. И так все ясно.
- Сегодня звонила твоя учительница по литературе и говорила, что ты принес вместо доклада о значимости искусства или что-то вроде того нечто омерзительное, отчего она собирается говорить с директором. – Говорила она
- Круто.
- Что? – взвизгнула мать и подняла вверх обе руки, - тебя хотят отстранить от занятий. Все говорят, что ты ненормальный.
- Потрясно.
- Ты издеваешься? - у неё начала дергать правая бровь, а я еле скрывал свою улыбку, - она говорит, что тебя надо лечить, что ты аморальная личность, просто явный пример упадничества и низости. А нормальные люди не могут быть низкими и аморальными.
- Пошла она в жопу. – Сказал чуть смещено я. – Я кушать не буду, спокойной ночи.
Мама что-то орала в след, но я заперся в комнате и решил продолжить осваивание своих новых способностей. К чему мне школа, когда у меня есть дар. Я сотворю то, что перевернет весь мир. Я сил на пол и поставил пластинку. Через секунду, я скрючился от боли и ощутил прилив омерзения и гнилья откуда-то изнутри своей головы. Я с трудом выключил проигрыватель. Моя голова ходила кругом, скрежет резал мне глаза и впивался прямо в мозг. В животе забегала белка в колесе и, блеванув прямо на пол, я потерял сознание.
Забыв перед всем этом действом посмотреть на время, я не знаю сколько я пролежал в отключке, но зато я понял одну ужасную вещь, я теперь ограничен. Ограничен в жизненно важном пункте. Мертвая музыка убивает меня. Я теперь словно церковный служитель, который имеет власть над тем, чтобы общаться с богом. Я общаюсь только с музыкой. Настоящей и живой музыкой. Я общаюсь только с музыкой. Настоящей и живой музыкой. Хочу немного подробнее описать это ощущение, когда все твое нутро, начинает душить за то, что пытаешься выкопать мертвую плоть, музыкальный каннибализм. Песни-зомби, собранные в одну круглую черную пластину – черная дыра садизма и мазохизма в одном лице. Эксгумации для слуха не существует. Сначала я услышал как мои уши буквально начали проглатывать волны скрипучего звука, а потом когда эти волны пробрались дальше, они приобрели вид ломанной прямой, которая в зависимости от высоты или наоборот менялась. Она резала то мои мозги, то глаза, уши, рот. Я начал задыхаться, казалось угловатая змея закрывает мне все пути дыхания, пробираясь все глубже и глубже в меня. Я ощутил, как из меня стали высасывать все самое хорошее и прекрасное. Как желчь откладывалась у меня на каждой клеточке мозга. Потом очень резко, все оборвалось и я был способен расслышать только монотонный, противный, но уходящий куда-то далеко за пределы реальности гул. Он давил меня к полу, будто желаю пробить мной его и замуровать в землю, я с трудом сумел поднять руку и стукнуть по проигрывателю, что бы избавить себя от пытки. Как только это произошло, страшный змей мигов вылетел из меня и так резко, что мне показалось и меня вышли все внутренности.
На часах было уже пол первого ночи. В комнате стоял противный запах от моей рвоты. А на улице шел дождь. Теплый летний дождь. Это так круто. Большие, казалось бы, кристально чистые капли валятся на нас, словно благодать. Но если раньше я не видел в этом дожде ничего кроме как пейзажного дополнения, то сейчас я увидел, как каждый наклон и скорость капли меняет его суть и цель всего дождя в целом. Я услышал симфонию. Дождь играл со мной, он хотел, чтобы я вышел к нему и начал аккомпанировать. Я было рванулся к нему, в моем сознания я подбежал к окну, открыл его и начал ловить капли, меняя тона и звучание, но в настоящий момент я свалился обратно на пол, потому что голова все ещё кружилась. «Ничего, ты ещё сыграешь свою партию» - пропел тихонько дождь. Я улыбнулся и подумал, а потом сказал дождю.
- Да, хоть завтра.
Но дождь молчал. А потом он начал затихать и в итоге, последней каплей он мне четко сказал «нет».
Завтра в школу. Я лег в кровать, начал заводить будильник и почувствовал, как дрожат мои руки и голова начинает ходить кругом. Неужели это все от треска часов. Вдруг меня будто бы прострелили в упор из дробовика. Я понял, что просыпаться от будильника для меня это самоубийство. Я не знал, что мне делать, единственное решение, которое всплыло у меня в голове – не спать до утра. Что ж, иногда приходят такие моменты, когда начинаешь оглядывать свою комнату и хочется закрыть глаза, а открыв увидеть что-то новое. Я так и сделал, но ничего нового я не увидел. Все те же бордовые обои, тот же деревянные стол около окна с изгибами по краям, которые я использовал как полки для книжек. Мой любимый шкаф, там можно было поставить барабанную установку, и никто бы даже не заметил, настолько он был большой, но главная фишка была в зеркальных дверях, перед которыми я частенько подражал знаменитостям, копируя и движения, слова, песни и проч. Моя чудо лампа может дотянуться до любого угла в комнате. И, конечно же, кровать, точнее то, что под ней, а там груда пластинок и куча журналов о музыке. Там ещё лежит мой проигрыватель, но я решил, что от этой штуки мне пора избавиться. Я стал отбивать пальцами по подушке ритм, а тихонько запел. Опять эта улыбка, я чувствовал, как она прокралась на мое лицо в этой темноте. Слова сами приставали к звуку.
Я стал однажды ветром,
А мелкий дождь мне братом.
Назвалось небо папой,
И я подумал: «Правда?»
А где ж тогда же мама?
И брат мой в миг заплакал
Я о ней подумал рано
Все потому что летом
Мать вернется на рассвете…

Когда я уснул, часы были словно усы на лице нашего директора, один короче другого, да еще и ниже. Было семь шестнадцать. Я пел все это время, но толи меня убаюкали собственные слова, толи дождик, который решил опять пойти и подыграть мне, я не знаю. Глаза просто закрылись, и я уснул и увидел сон.
Двое неизвестных людей сидели на диване, оба с гитарами и что-то говорили, беззвучно перебирая по струнам. Я шел к ним, но они поднимались все выше и выше вместе с диваном. Я не понимал, какого черта. Потом ко мне кто-то подошел с сзади и поднял, тогда я заметил, что эти люди говорят друг с другом через гитары, а рты их всего на всего курят сигареты, причем не одну, а сразу три. Руки которые меня держали стали испарятся, зато двое с гитарами прекратили свой разговор и протянули мне свои руки. Во мне проснулся какой-то зверский страх, я начал дергать ногами и кричать, но вместо того чтобы что-то со мной сделать, они стали подыгрывать моему голосу на гитарах, а потом один из них посмотрел на меня и его лицо стало приближаться ко мне…
Я проснулся без двух минут девять, мой мозг прислал сонному подсознанию сообщение, что я поставил будильник на девять и забыл его отменить. Руки мгновенно потянулись к адской машине пыток. Со всего размаха я кинул будильник на улицу в окно и улыбнувшись, окончательно проснулся после скоротечного сна.