"Она была девою  редкостной  красоты  и  столь  же  прелестна,  сколь
исполнена веселья. И недобрым был тот час, когда увидела она и  полюбила
художника и стала его женою.  Он,  пылкий,  неутомимый  и  суровый,  уже
обвенчан был со своим Искусством; она - дева редкостной  красоты,  столь
же прелестная, сколь исполненная веселья, вся - лучезарность  и  улыбка,
резвая, как молодая  лань;  ко  всему  на  свете  питала  она  любовь  и
нежность, и ненавистна ей была лишь ее соперница - Живопись, ужасали  ее
лишь палитра и кисти и иные злосчастные орудия, ради которых ее  покидал
возлюбленный. Ужасно ей было слышать, как  художник  заговорил  о  своем
желании написать портрет даже с нее, молодой жены своей. Но она смиренно
покорилась и многие недели кротко  сидела  в  высокой  башне,  в  темной
комнате, где лишь с потолка сочился дневной свет, в лучах которого белел
натянутый холст. Но он, художник, упивался своей  работой,  что  длилось
час за часом, день за днем. Пылкий, безрассудный, с переменчивым нравом,
он порою впадал в угрюмость или  забывался,  уносясь  мыслью  бог  весть
куда; он не желал видеть, что в призрачном  свете,  едва  проникавшем  в
одинокую  башню,  блекнет  цветущий  румянец  и  тускнеет  еще   недавно
искрившийся весельем взор его молодой жены, которая таяла  на  глазах  у
всех, незаметно  для  него  лишь  одного.  Она  же  улыбалась,  она  все
улыбалась и не молвила ни слова жалобы, ибо  видела,  что  прославленный
художник в труде своем черпает жгучую, всссожигающую радость и  работает
день и ночь не покладая рук, дабы запечатлеть на холсте ее, которая  так
его любила, но день ото дня становилась все  слабее  и  печальнее.  И  в
самом деле, те, кто  видел  портрет,  почти  с  трепетом,  как  о  чуде,
говорили о сходстве необычайном;  конечно  же,  создать  подобное  помог
художнику не только  его  талант,  но  и  великая  любовь  к  той,  кого
изобразил он так верно и так прекрасно. Но  позднее,  когда  работа  уже
близилась к концу, в башню никого более не допускали; ибо художник столь
пылко и самозабвенно предавался своей работе, что почти уже  не  отрывал
глаз от холста даже затем, чтобы взглянуть в лицо жены. И  он  не  желал
видеть, что краски, которые наносил он  на  холст,  он  отнимал  у  той,
которая сидела перед ним и становилась час от часу бледней и прозрачнее.
Минули многие недели, и когда оставалось лишь наложить  последний  мазок
на уста и в последний раз едва тронуть кистью  очи,  снова  встрепенулся
дух прекрасной  дамы,  точно  огонек  угасающего  светильника.  И  тогда
наложен был мазок, и кончик кисти едва коснулся очей на холсте; и на миг
художник застыл в восхищении пред тем, что он  создал;  но  в  следующее
мгновенье, все еще не сводя  глаз  с  портрета,  он  затрепетал  и  весь
побелел, вскричал, объятый  ужасом:  "Да  ведь  это  сама  жизнь!"  -  и
поспешно оборотился к любимой.
   Она была мертва!
   И тогда художник промолвил еще:
   - Но разве это - смерть?"