Писатель Юрий Коваль назвал одну свою книжку "Опасайтесь лысых и усатых". Я до сих пор не знаю, почему они его так насторожали. И вообще - следует опасаться обладателей обоих признаков или также и тех, у кого наличествует только один из указанных Юрием Иосифовичем? Впрочем, это вам надлежит ломать голову над сим вопросом, не мне же!
А я Коваля все равно люблю - видимо, в порядке компенсации. Ведь его не любит чайник. Тот самый, который "отчего-то замолкает, бросает гнусавить и, тупо набычившись, прислушивается к нашему разговору".
"Нервы у чайника натянуты до предела, он цедит сквозь носик тонкий, как укус осы, звук.
Я отодвигаюсь подальше. Знаю, что с моим чайником лучше не связываться, он беспредельник. Может выкинуть любую штуку".
Мне безумно жаль, что ни в детстве, ни, на худой конец, в юности я не знал этого писателя, у которого хохочут синицы и собаки, а некоторые фокстерьеры даже летают.
...В хорошую погоду я выставлял клетку на балкон, и Капитан Клюквин весь день дышал свежим воздухом, пел, клевал снег и сосульки.
На звук его голоса залетали синицы-московки. Они клевали коноплю и сало в кормушках, пересвистываясь с Капитаном.
Иногда синицы садились на крышу клетки и начинали дразнить клеста, сыпали на него снег и тинькали в самое ухо.
Клюквин реагировал на синиц по-капитански. Он воинственно цокал, стараясь ухватить московку за ногу.
Синицы увертывались и хохотали.
...Тузик был велик и черен. Усат, броваст, бородат. В этих зарослях горели два желтых неугасимых глаза и зияла вечно разинутая, мокрая, клыкастая пасть.
Наводить ужас на людей - вот было главное его занятие.
Наевшись картошки, Тузик ложился у калитки, подстерегая случайных прохожих. Издали заприметив прохожего, он таился в одуванчиках и в нужный момент выскакивал с чудовищным ревом. Когда же член дачного кооператива впадал в столбняк, Тузик радостно валился на землю и смеялся до слез, катаясь на спине.
...Я раздразнивал Милорда поводком, давал ему покрепче ухватиться и начинал, как волчок, крутиться на месте, постепенно отрывая собаку от земли.
Иногда мне удавалось угадать момент, когда чудовищная центробежная сила должна была вот-вот победить мертвую хватку, и я постепенно опускал собаку на землю. Большей же частью этот момент угадать мне не удавалось, и чудовищная центробежная сила побеждала мертвую хватку, и, подобно булыжнику, выпущенному из пращи, Милорд улетал от меня над фонтаном и попадал задом в окно первого этажа, затянутое крепкою стальною сеткой.
А там, за этим окном, всегда, и даже летом, готовила уроки отличница Эллочка, и многие считали, что я нарочно целюсь в ее окно своей летающей собакой.
Но, хотя Эллочка всегда внутренне притягивала меня, я никогда в ее окно Милордом не прицеливался. Глубокий внутренний интерес, который я чувствовал к Эллочке, как-то сам по себе воплощался в собачьем полете, и как же, наверно, удивлялась Эллочка, когда, оторвав свои очи от бледных ученических тетрадей, вдруг видела, как в окно ее летит по воздуху задом гладкошерстный фокстерьер.
А самое ужасное, что и детям своим я это прочитать уже сильно опоздал! Им уже неинтересно узнать даже про великого учителя Владимира Николаевича, которому "превратить двоечника в троечника было пара пустяков. Один только вид Владимира Николаевича - его яростная борода и пронзительный взгляд - мгновенно превращал двоечника в троечника.
Когда же Протопопов открывал рот и слышались неумолимые раскаты, новообретенному троечнику ничего в жизни не оставалось, кроме последней мучительной попытки превращения в четверочника.
- А дальше уже от бога,- решал обычно Владимир Николаевич".
И они не увидят, как "зрители остекленели в окнах".
И все же я еще расскажу им - а вдруг?!
А пока устрою-ка себе сегодня праздник - почитаю сам себе его книжку. Ведь у писателя Юрия Коваля сегодня день рождения.
Рисунки Юрия Коваля
