Дилан Томас

Ламентации

Когда ветреным я был пацаном
И в церковном стаде черной овцой
(Так старый хрен вздохнул в смертельной жажде женщин),
В соблазнительный крыжовник, в кусты
Забирался я и жадно смотрел,
И краснел, когда к земле наклонясь
И выпячивая круглые зады,
Деревенские девки сбивали
Кегли деревянными шарами.
Я любую пожирал глазами,
Я влюблялся в округлости… Ну, хоть луны,
И легко был готов молодуху
Бросить тут же в кустах – пускай ревет!

Когда был я порывистым и грубым,
Черной бестией меж набожных жуков
(так старый хрен вздохнул в жуткой жажде бабьего тела),
А совсем уж не ветреным мальчишкой,
Но еще на мужика не похож,
Я всю ночь свистал, всех пьянчуг пьяней –
И рождались в канавах от меня черт-те кто
У каких-то бесчисленных неведомых баб,
А кровати, раскаленные как сковородки,
Аж на весь городок мне скрипели;
«Ну, быстрей! Ну, быстрей, еще быстрей!»,
Я по клеверам разных одеял
Ненасытным жеребчиком скакал
В гуще угольно-черных ночей…

Когда стал я настоящим мужиком, –
И к тому же крепким, как бренди, –
Черный крест в нашей церкви святой, –
(так старый хрен вздохнул в смертельной жажде вниманья),
То с моим басовым расцветом
Не сравнился бы и мартовский кот:
Нет, я был настоящим быком,
И не мышек я ловил, а коров –
Еще так далеко до того,
Когда в жилах замедлится кровь,
И кровать уже будет нужна
Моей угольно-черной душе
Не для скачек, а только для сна.

А когда я стал полмужика, –
«Поделом тебе!» – молвил мне поп, –
(так старый хрен вздохнул смертельно боясь слабости)
Да, не бык, и не кот я и даже
Не теленок, а старый козел!
И душа из паршивой дыры
Недовольная вышла – когда
Час моей хромоты подошел,
Я брезгливо взглянул на нее
И вручил ей ревущую жизнь,
И заслал ее в черное небо,
Чтоб нашла мне женскую душу,
Чтоб нашла мне жену для души.

И теперь я совсем не мужик, не мужик,
Вот награда рычавшей жизни моей –
(Он вздохнул, умирая, – заброшенный, всем чужой,
Аккуратный и тощий, – под аккомпанемент
Пенья горлиц и клацанья колоколов,
Не смыкающих челюсти колоколов),
Наконец-то душа моя в небе нашла
Благонравную женушку, чтобы та
В небе угольном ангелов зачала…
Но она жутких гарпий мне народила:
Вот Невинность поет, Благочестие плачет,
И Воздержанность молится, и –
Скромность крылышками прикрывает мои…
И все семь добродетелей смертных со мной,
Зачумляют последний мой вечер земной!

 

Перевод Василия Бетаки