1 час до смерти.

1 час до начала концерта.
Стадион был полон народа. Казалось, что послушать группу Вэйна пришла если не вся Россия, то точно вся Москва. Народ клубился у входа на концерт, с высоты парапетов казалось, что это не безликая толпа людей тянется внутрь, а огромное существо блестит и пестрит своей переливающейся шерстью, извиваясь бесформенным телом, нагло пытается влезть внутрь огромного жерла стадиона. Все этажи безликих подъездов близлежащих домов были забиты частями этого огромного животного, люди кричали, толкались, пели, вывешивались в окна в надежде увидеть, услышать или хоть как-то быть причастными к колоссальному действию, которое вот-вот начнётся в большой чаше.
Невиданный доселе концерт тщательно готовился на протяжении последнего месяца. Подборка кадров и звукооператоров, режиссёров и постановщиков спецэффектов, создание видео инсталляций, пиротехника....
Шутка ли, но специально прослушивалось несколько арен. Разные конфигурации оборудования и аппаратуры. Окончательная настройка звука заняла , без малого, шесть часов.
Всё должно было пройти идеально.
Вэйн сидел в своей гримёрке, до этого его красили, причёсывали и укладывали почти час. Как он это ненавидел.
- На что я похож? Кем я стал? Это правда, да это правда! Она была права, я действительно делаю не то. Господи, это не мой путь. Ты меня слышишь? Слышишь? Я этого боялся. Я лжец? Да, я лжец. Я всех их обманул…
Бег мыслей был оборван стуком в дверь.
- Вэйн, концерт через час, ровно через час, ты слышишь? Ты не поверишь, мне только что передали, что нас посетили 213 тысяч человек. Это потрясающе. Чаша рассчитана только на 100… Вэйн, тебя загримировали?
Это был менеджер группы Юрий Сергеевич. Отец популярности. Низкорослый еврей, лет сорока отроду. Хотя может и больше. Как правило, выражавшие исключительно грусть и утомление бледно-голубые глаза его сейчас просто сияли. Дышали жизнью и радостью, бегая из стороны в сторону. Даже лысина, так веселившая ударника группы, и та расцвела, как будто на ней был не пучок прилизанных волос, а роскошная шевелюра. Потные от волнения ладони, рация и планшетка с кипой бумаг дрожали в приятном томлении. Так чувствуют себя четырнадцатилетние девочки, к которым после банки выпитого Ягуара, подходит тот самый вожделенный Вася или Саша, быдло - переросток из соседнего подъезда, и предлагает покататься на своей чёрной тонированной тюнингованной десятке.
- Да.
Ответил хриплым голосом Вэйн.
- Твои ребята там готовятся, может ты….
- Нет, -также скупо отрезал он.
- Но ведь…
- Нет, -уже уставшим, дрожащим и робким голосом промямлил Вэйн.
Всегда перед концертами он оставался сам с собой в своей конуре, брал гитару и играл всё, что взбредёт на ум. Но никогда не закрывал дверь. Сегодня он запер её на щеколду.
Мысли роями бегали по ветвям нервных окончаний мозга, он пытался сосредоточится, выбрать среди огрызков и отрезков одну, ту которую искренняя и правдивая, но в голову лез исключительно хлам : « Я предатель…Всё это…Ложь…Я слабак, настоящий слабак, я не как он…Тот парень из Бойцовского Клуба…Как же? Тайлер…Да, Тайлер…Да я размазня…Я жалок…Но нет, нет, нет, не плачу…Почему? Это они меня подставили, они…Она была права…Что дальше?…Смерть?...Выход?...Освобождение…»
Этот бессмысленный клубок грузом лежал в голове, увеличивая её массу на столько, что казалось, шея вот-вот не выдержит, и голова упадёт на пол, чтобы укатиться. Каждую секунду ком прыгал из полушария в полушарие, заставляя лицо искривляться всё новыми и новыми гримасами. Хотелось плакать, смеяться, было жалко, и ненависть поглощала каждую клетку тела и секунду сознания. Чувства сменялись друг за другом так быстро, что грань смывалась. Усталость, головная боль и тошнота; это было одно огромное чувство, психоз.
А минуты неумолимо текли своей монотонной рекой времени.
Как удар прозвучал голос Юрия Сергеевича над ухом:
- 10 мнут, я бы тебе советовал хоть гитару взять подержать перед выходом.
Все мысли вдруг разбежались. Буйство красок психики сменилось тотально белым фоном и эйфорией. Возможно даже сиюсекундным счастьем. Тишина…
- Я хочу выступить в одежде ковбоя.
- Но Вэй, ты вылетишь из формата шоу, это невозможно.
- Хотя бы кобуру, дайте мне кобуру.
- Ты смеёшься над нами?
Из дальней неосвещённой части комнаты прозвучал насмехающийся голосок личного стилиста.
- Что ты Танюш, я просто хочу кобуру, я должен её одеть…вы…не понимаете, это, хм, мужественно, я сегодня должен быть мужественен как никогда, дайте мне кобуру.
- Нету.
- Не ври Танюш, есть, есть.
И Вэй и Танюша знали что кобура есть. Она осталась от выступления в Новосибирске ,где она была подарена одним из почитателей творчества. Этот подарок был настолько бессмысленным и абсурдным, что о кобуре даже ходили байки. А потом о ней просто забыли.
- Ладно,- сказала Таня открывая очередной чемодан со стаффом,- но зачем? Ты глупый…
Она сложила руки на груди. Её головка качнулась в сторону и тонкие губы её растянулись в добродушную улыбу, с такими прелестными ямочками у уголков. Господи, наверное это самая приятная улыбка на свете, ради неё можно смело начинать войну.
Состояние эйфории и беспричинной радости вдруг сменилось молчаливым исступлением. Вэй не хотел улыбаться, но глупая скупая улыбка сама нарисовалась на лице:
- Спасибо, выйди.
Таня испугано взглянула в глубочайшую бессмысленность лица Вэя, и ,как будто увидев труп, метеором вылетела из комнаты.
- Ты тоже.
Юрий Сергеевич молча закрыл дверь.
Руки сами выдвинули ящик стола. Не было ни каких мыслей. Руки достали красивую светлую коробочку с узором в виде цветов и открыли её. Под бордовой махровой салфеткой скрывался бордовый плюшевый контейнер, в который был вставлен револьвер и пули девятого калибра. На рукоятке была гравировка «Михаилу Осиповичу за проявленную отвагу в бою». Вэя кстати звали Михаилом, как и деда. И именно поэтому он ненавидел этот пистолет, войну и своё имя.
Как давно руки не держали этот ствол. От него пахло маслом и сталью. Никакого запаха пороха, сажи. Как этот запах качественной оружейной стали и оружейного масла всегда завораживал Вэя.
Револьвер был вобщемто нестреляный и как семейная реликвия дожил до Миши. Из него стреляли только при пристрелке на заводе, да пьяный дед пару раз по – птицам на даче.
Сначала ствол револьвера потянулся к виску, но Миша подумал, что так он не будет чувствовать запах оружия, этот магический запах. Тогда он поставил конец ствола к подбородку, но идея похорон «в закрытом гробу» была не самой приятной. Тогда Вэй зажал ствол зубами.
Да.
Стадион ревел. Отдельные крики «Давай!», «Жги!», «Хой!» сливались в плеск яростного моря децибелов, возбуждения и ликования живой чаши.
Стоя у сцены Вэй подумал что это неистовство безумных его проклятие и не слушая указания менеджера и звукорежиссёра сделал первый шаг на сцену.
Всё оборвалось, свет софитов стал ярче дневного, пол стал мягким и очень приятным, воздух сам влетал в грудь. Шаг, ещё шаг…И вдруг всё это переросло в то самое чувство эйфории, нетленности, непоколебимости которое испытывал Вэй в гримёрке. И вокруг была даже не тишина, нечто более искреннее, сильное и высокое чем тишина, нечто между Шопеном и тишиной.
Вэй поднял руки вверх. Бросил свою любимую красную гитару на пол. Прислонился губами к микрофону.
- Я вам всем врал. Я не слышу, что вы орёте, но я вам врал. Нет, не с самого начала. Я врал вам когда затеял новый состав, кода ушёл первый ударник, басист. Я врал и им, я их предал, мы так долго шли вместе и вдруг они ушли. Я клялся на могилах, что буду продолжать наше дело. Я соврал, я не сдержал слово и не выполнил клятву.(Чувство ярости сменило эйфорию, кровь ливанула мощным потоком к голове, пол стал твёрдым, сила гравитации вернулась, появились звуки. Но вокруг была гробовая тишина.) Это не то, я предал свои идеи и пошёл против принципов. У меня нет того, что я хотел иметь, я это потерял вместе с ними. Я потерял смысл, веру…Я не хочу быть…
В этот момент правая рука наконец-то дотянулась до кобуры. Большой палец отстегнул ремешок. Рукоятка точно вошла в руку. Мгновение. Ствол уже в зубах. Да. Этот запах, господи, какой он сильный. Это смертельный аромат, оружейная сталь и масло.
Язык Вэя уткнулся в отверстие ствола. Он почувствовал маленькие бороздочки. Они закручивают пулю, чтоб увеличить кучность и скорость выхода пули из ствола. Это чувство сравнимо по неопределённости и, в то же время, точности с чувством, которое можно испытать, если на ваш язык упадёт чистейшая капля воды…

Наташа.

Ночь, он был пьян. Очередная глупая тусовка.
Вэйн никогда не любил наблюдать, как адекватные с первого взгляда люди по мере пития превращаются в стадо баранов. Он не любил людей на веселее и к самому себе, будучи пьяным относился как к отбросу общества. Это так глупо, считал он, напиваться, подвергать риску своё здоровье, свой авторитет. Поэтому если и пил, то обязательно доходил до той консистенции, когда ты ещё ходишь, но тебе уже похуй и на себя, и на авторитет, и на всех остальных.
В этот раз всё в общем то было как всегда. Друзья друзей, друзья знакомых, чья-то квартира, куча страшненьких шалавок и он. Водка, пиво, разного рода коктейли, точнее то, что почему-то называют коктейлями, альбом Касты и кальян.
Сюда его затянул Артём. Его он с одной стороны знал с детства, с другой не знал вообще. Этот парень ещё покажет ему, как дойти до нирваны и как бодяжить мазло из ангидрита и подручных лекарств.
Это была одна из первых тусовок в жизни. И Вэйну и Артёму было по четырнадцать, конечно они успели уже научиться курить, пыхать, пить и всячески убивать свой организм, но то место, куда они попали на тот момент жизни можно было считать невиданным по размаху. Тут была вся школа, и в том числе старшаки, пол района и ещё часть народа непойми откуда.
- Это должно быть тут, чувак.
-Ты уверен???
-На площадке кто-то стоит…
Сказал Артём, выходя из лифта и выкидывая бычок в разбитое окно.
Стены были частично обрисованы вполне стандартными надписями типа «Децл лох» или «Маша блядь», а дальше номер телефона той самой Маши. Стихи с сексуальной подоплёкой и так дальше.
-Да уж…
Вырвалось у Вэйна.
Пока Арти (Артём) звонил в дверь, Вэйн пристально рассматривал пейзаж межножного пространства нарисованной маркером на двери на площадку девушки, думая про себя : «Кривовато, но что же…Вполне реалистично…»
Дверь распахнулась, Вэйн в панике отпрыгнул и истошно закричал:
-Блядь, что это за хуйня ?
-Успокойся, это эфирный торчок…
Так спокойно и умиротворённо разворачиваясь сказал Арти.
-И ты не представляешь как ему пиздато.
То что напугало Вэйна было ничем иным как Славой, человеком получившим в 14 лет КМС - а по боксу и глубоко севшего на эту дрянь. В итоге через год он был уже не Славой и даже не человеком.
-Хе, слушай, а оно даже дышит, а чё это вообще такое?
-Это, он когда-то с моим братом тусил, как видишь брат сидит, а это умирает. По идее это эфир, если я конечно правильно понимаю…
Последняя фраза для обоих не имела никакого смысла, потому что никто и знать не знал, ни что такое эфир, ни что такое торчок. Но звучало прикольно.
Наконец то хозяин открыл дверь.
-Бля, опять припёрся Славян. Ну хули те надо? Ещё и тело какое-то с собой притянул.
Грубым басом сказал вышедший двух метровый мальчик, его все называли Фарада, никто не знал ни почему ни из-за чего его так звали, но опять же звучало прикольно. Очевидно, Фарада был местным барыгой, об этом ни Вэй ни Арти не догадывались.
Прищуренный правый глаз, из под огромных бровей, всей своей сочной краснотой пялился на Вэя. Левый был вообще закрыт, так как в уголок губ была вставлена сигарета.
-Это не с ним тело, оно со мной.
Заявил Арти глупым и обиженным взглядом смотря на Фараду.
Секунда молчания. У Вэйна сердце от пристального взгляда Фара прыгало по телу подступая то к горлу, то падая в ноги. Кто знает о чём он так зло думал.
-А… Ну проходите.
В этот момент Слава медленно сполз по стенке. У Вэйна это вызвало смех. Фарада только глубоко вздохнул.
Трёхкомнатная квартира вместила в себя не менее тридцати человек.
Все уже были хороши, а кто-то даже очень. Какие-то тела, в колено-локтевой позе, в обнимку в туалете пристально рассматривали унитаз. Какая-то девочка прыгала голая от темечка до пупа, а кучка парней сев в кружок рассматривали все её взлетающие и падающие прелести. Кумар табака и прочей дряни жог глаза.
-Пиво вот, водка на кухне, ты развлекайся, - ткнул он на Вэя,- а ты со мной.
Арти поплёлся медленно переставляя ноги в малую комнатку. Взглянув на последок на Вэя и сделав лицо подкованного и уверенного человека.
Вэйн остался наедине со своими мыслями и кучей народа. Тут его схватила какая-то девчонка за руку и потянула на кухню. Она что-то весело визжала, улыбалась, говорила. Но это не имело на тот момент смысла. На кухне был вполне здоровый моб из 8 человек, которые распивали водку.
«Пить так пить» решил Вэй и пил, потом пил и снова пил. Он достаточно быстро закривел, но необходимого состояния увы не достиг. И тогда он начал нисчадно понижать градус. Последовательно стали пропадать руки, ноги, запахи, звуки. Но мозг всё - ещё не сдавался. И от глотка к глотку Вэю становилось всё противнее и противнее от самого себя, от мира вокруг, от пойла в желудке. В голове образовался кипящий чайник из мыслей, и только некоторые из сумбура собираясь в целостные, сформированные пузыри поднимаясь вверх обретали некий смысл. Ряд мыслей о наивности и глупости мира сменялся мыслями жалости к самому себе и окружающим. Ведь они такие же, они такие же…
Вдруг его осенило. Он просто всё это ненавидел, и Вэю захотелось отрезветь. Он медленно, с неимоверными усилиями встал и томно поплёлся в ванную. Увы но там была заперта дверь, тогда как вариант оставалось подышать свежим воздухом. В коридоре он наткнулся на какого-то парня и спросил где балкон. Парень немо ткнул на дверь в малую комнату. Вэй ворвался в неё и споткнувшись упал. Раздался смех. Чайник закипел в новую силу. И тут он вспомнил Славу и то как над ним смеялся. Ему стало не по себе. Слева от себя он увидел Арти, его губы что–то шептали, а глаза были белыми и бессмысленными. Вэй покрутил головой. Все вокруг как рыбы, беззвучно и лениво открывали рот. А он не слышал. Немые лица без глаз. Чайник в голове подошёл к окончательной точке кипения и взорвался в невероятной силы толчок необузданного страха. И вот дверь вожделенного балкона. Вэй вполз в неё, хлопнул и перевалился верхней частью туловища через край неостекленного балкона. Его определённо полоскало…
Он видел фонарь и капли, как рой мух, пролетающие через свет его ламп. Этот фонарь, он стоял тут и прежде, и очевидно будет стоять, но сегодня вечером он был невероятно уродлив, страшен, он мог вызывать только ненависть. Да в нём вообще не было смысла. Зачем он стоял и кто его поставил?
Ход мыслей, потоком которых Вэй пытался снести ненавистный столб с фонарём прервал женский голос, Вэй и раньше его слышал.
-Миша…
Вэй сказал про себя «Я» и медленно сполз на пол. А капли всё падали и падали, падали на лицо и на волосы и на щёки.
Сквозь сумрак Вэй увидел приятные черты лица Наташи, исковерканные то ли болью, то ли ненавистью, то ли кистью неизвестного злого художника. Она сидела в углу на попусках и странным взглядом смотрела на Вэя.
-Миша,- повторила она,- это ты?
-Я…
Еле слышно произнёс он.
Это была та девушка, которую он был рад видеть на этом свете больше всего, но что случилось у неё с глазами?
Всегда они сеяли жизнью, силой, любовью, в общем всем тем, чем рад был бы наслаждаться любой представитель мужского пола, в своей девушке, невесте, жене. Но сегодня, сквозь колючую усталость и сумрак ночи они не испускали ничего, вообще ничего, они были каменными и безжизненными. «Как у тех тел в комнате»,- подумал про себя Миша.
- Что с твоими глазами?
- А что с моими глазами? Не привык видеть меня подавленной? У человека никогда не может быть проблем? Я всегда должна улыбаться как дура, как вот весь тот сброд?
В этот момент Наталья ткнула своим элегантным пальчиком в пустоту двора, а может быть и в дождь. И расплакалась.
Дождь лил, Вэй не мог встать и думал что и как сказать, а Наташа плакала.
«Вот ведь как любопытно получается, передо мной сидит та девушка, которую я мечтал обнять, поцеловать, которую я люблю, плачет, а я и слова сказать не могу. Ну ты Миша даёшь, и где же твой поэтический талант?». А он ведь есть. Каждый вечер ложась спать Вэй придумывал повод подойти и заговорить с ней, с той единственной. А дальше придумывал целую речь, продумывая интонацию каждой фразы, просчитывая взгляды мимику и действия, свои, её. Обязательно придумывал геройскую подоплёку этому разговору, такую, чтоб «та самая» в него влюбилась. Прогонял речь снова и снова. Через часа два выучивал её наизусть и представлял себе тот желанный и вожделенный момент когда она его наконец поцелует, и они будут вместе. Только после этого Вэй позволял себе заснуть. Хотя иногда вставляя в промежутки и грубую мужскую мастурбацию. И естественно, что на следующий день встретив её в школе опять и снова либо боялся подойти, либо всё-таки заговорив разочаровывался в себе как в мачо. И так продолжалось уже год. Багаж этих речей был достоин издаться книгой под названием «Самые красивые слова о самом неизвестном» объёмом в три сотни страниц.
«Кто её обидел, кто ей навредил, показали бы что ли. Хотя я, что я, я просто банальный лузер. Вот ведь как она близка и недосягаема. Наташа…»
Вэю стало одновременно и жалко самого себя, и чувство ненависти жгло в груди как щёлочь просыпанная на потную руку.
- Кто этот художник?
- Что,- на вздохе, захлёбываясь пробормотала Наташа,- что, повтори, я не поняла.
- Какой злой демон такими страшными красками расписал твоё лицо, что с тобой случилось?
- Ничего…
- Правда?
- Правда, ничего…Честно…,-Сказала Наташа на минуту успокоившись, а потом опять новой волной слёз продолжила помогать дождю проливать балкон.
Миша наблюдал как дождь крупными каплями, похожими на маленькие алмазы падал на волосы Натальи. Это было так красиво, но так грустно капли разбивались в сотни или даже тысячи мелких капелек разлетаясь вокруг, создавая в сумраке переливающиеся облачка. Но они превратили красивые пышные тёмные волосы, падавшие волнами своих прядей почти до поясницы, в несколько слипшихся комков, напоминавших сосульки. А с концов этих комков струились потоки. Тоненькие струйки стекали по лицу. По маленькому острому носику и опять собираясь в капли падали в лужи, которые уже успел налить какой-то шутник с небес. Брови, вобравшие в себя капли влаги дождя, сверкали в свете того самого фонаря. Огромные ресницы слиплись. С них смыло почти всю туш, а остатки, мелкими чёрными частичками плыли в струйках по направлению к щекам. Вечно румяные, горящие и страстные они сегодня были немы и холодны. И как апогей собираясь в один плотный поток все маленькие струйки падали вниз на кофту.
«Ей наверное сейчас очень плохо»,-подумал Миша. И эта мысль причинила ему боль.
Боль накладываясь на жалость и ненависть к себе самому родило новое, странное, доселе не веданное чувство. Непреодолимое желание безмятежности.
- В этом есть смысл?- Начал Вэйн- Нет в этом смысл. Куда мы идём мне кто-то скажет? Что мы ищем? Вот я, посмотри на меня, знала бы ты Наташ как я тебя люблю, но я даже сказать этого не могу.- в это момент Вэйн начал вставать- Я ощущаю себя размазней. Ты посмотри на меня…На кого я похож. Мокрый, грязный, никому не нужный и непонятно где. Это жизнь? Нет это не жизнь.- Он уже уверенно стоял и повернулся лицом к фонарю- Даже моя мать на меня ложила, у неё есть более важные заботы, чем я. Я её понимаю, абсолютная бесперспективность…Слов нет…
Вэй перевёл взгляд с фонаря на землю. Это был вполне приличный десятый этаж. И как эта земля поманила Вэя к себе. Как она была спокойна, безмятежна, она вообще была эталонным воплощением всех сокровенных желаний Вэйна.
-А потом смерть, а что смерть?- продолжал он- В ней есть смысл? Нет и в ней смысла. Всю жизнь делал бессмысленные вещи…
Вэй по-хозяйски вытянул из кучи житейского хлама, заполнявшего пол балкона, некое подобие пуфика и подставил к борту. Смело встал на него и поставил одну ногу на перила балкона. Обернулся и сказал:
- Может быть я хоть смерти достоин…
Напрягся и шагнул на тонкую узкую металлическую перилину всей массой. И то ли дождь намочил перила, то ли состояние инверсной кинематики после алкогольного отравления сыграли свою злую шутку, но практически перед прыжком, когда Вэй стоял в полный рост толчковая нога соскользнула и как невидимой рукой Вэя потянуло вниз. Ноги разошлись, да так, что перила оказались между ними. И он упал внутрь балкона по пути сломав кость в ступне о пуфик.
-Не достоин…- Коротко и глухо прошептал Вэй.
И наверное нормальный человек схватился бы за пах и начал материться, но Мишу настигло переосмысление. Да боль была жуткой, и сложно было сказать что болело больше нога или бубенцы, но то, что осознал в то мгновение Миша перебило всё на свете. Хотя, на тот момент, то что он осознал наврядли смог бы сформулировать. Но безусловная важность и ценности, или может понимание этой важности и ценности просто поразили Мишу.
Наташа наблюдав всю эту картину из тёмного угла балкона отпустила свои ноги и поползла к лежавшему на полу в неестественной позе Вэю. И поцеловала его. Просто молча поцеловала. А потом прижалась к нему.
«Любопытно. Чтобы заполучить девушку надо сделать самый идиотский поступок в жизни, а путь к пониманию и переосмыслению лежит через яйца и боль…»- подумал Вэй.

Солнце

-Что-то ты давно не появлялся?
-Да, чёт в лом было. Понимаешь, как нога отошла, много всякого случилось.- Сказал Вэйн Коле стоя на краю склона.
День был просто чудесным. Теплое солнце ярко пронизывало своими лучами белоснежный склон, отражаясь от мелких, чуть оплавленных, а потому ярко блестящих, снежинок, которые буквально час назад перестали сыпать небеса. Этот мартовский день был просто создан для катания. Легкий и чувственный ветер доносил из близлежащих домов запах сгоревшей в печи древесины, напоминавший баню. Серые устремленные в даль глаза Коли чуть щурились от ослепляющей яркости долины Вычегды, простилавшейся аккурат под горкой, с которой наши герои намеревались кататься.
Небольшой склон, длиной не более двух сотен метров стал вторым домом и любимым местом отдыха Вэя и ещё двух десятков Сыктывкарских ребят. Горнолыжная база, находившаяся там, полузаброшенная в постсоветские времена, и заново возрожденная, как феникс из пепла, группой единомышленников, как магнит тянула Вэя с самого детства. Это был его, наверное, уже четвертый сезон.
Коля натянул маску на глаза, толкнулся и поехал. Вэй поспешил последовать его примеру.
После того, как нога окончательно зажила, и начала двигаться Вэя охватило депрессивное чувство пассивности. Даже не лени, а лень, как известно, ничто иное кроме как защитная функция организма. Каждый день на протяжении последних пяти месяцев сводился к банальной рутинной схеме: встать – есть – школа – дом – есть – гулять (пить, курить) – есть – и опять спать. Как вот вдруг, раз субботним утром, Миша понял, что очень хочет покататься.
Лыжи, поцарапанные временем и несчадной эксплуатацией, пускали блики сохранившимся на верхней поверхности слоем лака, места особо рьяных царапин становились матовыми и не могли играть на солнце. Палки, касаясь земли, вычерчивая полукруги и кривые, радостно шуршали. Закладывая каждый поворот Вэй, с выбросом порции адреналина в кровь, улетал всё дальше и дальше от своих смутных, серых, будничных и глупых мыслей. Как можно было это не любить?
- Поехали?
Спросил Николай, специально поджидавший Вэя в низу, только ради этого вопроса. При этом в его голосе прослеживались нотки определенного возбуждения (морального).
- Куда?
- Блин, тебя ж не было, мы с Серым новый трамплин построили, пятиметровый стол. Вылет метров пятнадцать, наверное.
Гордо заявил Николай, цепляя крюк бугеля к тросу подъемника.
Вэй, не долго думая, последовал за ним. Приятное томление, замешанное с болью страха, создавало чувство, подобное тому, которое можно испытать, прикасаясь к чему-то запретному, делая впервые то, на что обычному обыватель сложно решиться, и о чем потом можно пол жизни рассказывать друзьям, например, проколоть нос или сделать татуировку с изображение своего пса, который всё - равно сдохнет через пару лет.
И вот они оба стоят на склоне над действительно большим трамплином. Вэй, будучи в состоянии явного эмоционального подъема, исступленно смотрит на край стола, ведущий в никуда, предвкушая длинный и захватывающий полет. Николай же напевает себе под нос что-то вроде: «Сигарета мелькает во тьме, ветер пепел в лицо швырнул мне…»
- Это что?
- Трамплин!!! Внушает, правда?
- Нет, что ты поешь?
- А-а-а-а, это «Лирика» Сектора Газа.
- Прикольно, а послушать можно?
- Конечно, кто тебе запретит?
- Не, кассета у тебя есть, можешь мне дать, я перепишу.
Коля только кивнул головой. Вэй взглянул на него, оттолкнулся и поехал, при этом крича: «Рок-н-ролл!!!». Наверное, каждый видел или слышал, как Ангус Янг, гитарист AC/DC прыгает по сцене на одной ноге, выставив вторую вперед. Нечто подобное пытался изобразить и Вэйн. Разгоняясь, он переложил палки в одну руку, получилась импровизированная гитара. На самом краю стола Вэйн толкнулся, и полетел. И действительно летящий псевдо – Ангус вышел вполне реалистично. Только лыжи сошлись, перекрестив ноги, когда Вэй почти заходил на посадку. Лишь одна мысль: «Солнце…»

Ярчайший свет заливал бесконечные просторы пространства. Тишина и безмятежность сливались в поток чистых секунд, создавая образ вечности. Наверное так выглядит рай. «Сейчас я увижу Бога». Медленно, но верно из бесконечно озаренной светом пустоты начал вырисовываться контур горизонта. «Нет, я пока ещё не в раю, или?». Солнце, к двенадцати часам дня успело набрать силу, небо окончательно распогодилось.
«Зачем ты светишь? Зачем ты не жалеешь себя на этот мир? Ведь есть миры получше, я знаю, я был там… Наверное. Я мог умереть, но я жив, это ты меня оставило? Но зачем, разве нет никого достойнее? Нет, я действительно жив, ты представляешь, даже пальцы двигаются, а как летел, думал всё. Вот она земля! Сразу показалась такой твердой, страшной. Я кстати вспомнил, всё вспомнил, правду говорят, за секунду до смерти вся жизнь перед глазами. Даже вспомнил, как когда совсем малой был картошку в замоченном белье помыл. Мать потом долго верещала. Впервые на гречку в угол поставила, до этого просто ремнем била. Нет, всё - равно на гречке лучше, чем ремнём, тем более её есть можно. И почему этот мир вокруг так жесток? Вчера веришь в одно, сегодня всё меняется. Кого любить? Кого ждать? Кому верить? Вопросов больше чем ответов. Даже ноги двигаются!… »
Ход мыслей бесцеремонно оборвал Коля, подбежавший к лежащему в неестественной позе на снегу Вэю.
- Миш, Миш? Ты как, парень, скажи, что, где… Что скорой сказать, телефон! Свой! Домашний…
Выпаливал слово за словом взбудораженный Николай, серые гордые глаза которого округлились и ощинячились.
- Спокойствие, щас увидим… Помоги встать.
Вэй встал, сначала опасаясь наступать на ноги, и переводя вес тела на Колю, а потом, нащупав землю осторожно оттолкнув Колю от себя.
- Ходить можешь?
- Могу…
- Придурок!
Сказал Коля, через силу приводя глаза в порядок, направляясь к лыжам.
- Знаю…
Обреченно заметил Вэйн.

Свинец.

(Рассказ в котором никто не умирает, почти нет мата, и все органы тела действующих лиц остаются в целинной первозданности)
Говорят, небо может быть глубоким. Да, только если это небо на Украине или где в другом месте поюжнее средней широты. Сыктывкарское небо, если кто там был, врезается в память своей тяжестью и свинцовой непрозрачностью. Не знаю правда почему, но более гнетущей мрачности найти на свете нельзя, пожалуй кроме пыточных подвалов монархов времен инквизиции. И небо это свинцово почти круглый год, как минимум 9 месяцев из 12 точно. Грозные обезличенные и бесформенные тучи каждую свою секунду несут собственную угрюмую массу со скоростью горной реки, паровоза, мчащегося на всех порах.
Говорят, что облака - это души, покинувших нас. Если так, то через Сыктывкар проходит небесный маршрут эшелонов душ грешников, летящих в преисподнюю. Много же их однако.
Распахнутая матерью настежь глазница окна озарила мирно спящего Вэя суетливым бегом небес. Комната налилась неповторимо-серым светом, который казалось излучали облака. Мелкая морось разукрашивала стекло в ровную сетку, и, скапливаясь в капли, разрезала свое произведение лучами тонких струй.
-Вставай, бестолочь, день уже на дворе.
Подобного рода приветствия, стоит отметить, вполне были нормальны в семейном кругу.
-Ты вчера мне обещал, что дома уберешься, а сам скотина в час ночи только домой пришел.
-Мам, давай вот с утра начинать не будем, - Неохотно, сквозь полудрем, уходившего в даль сна пробормотал Вэйн.
Знаете что общего между детьми и женщинами? Одно я точно знаю. Если ребенок чего-то хочет, то самый простой способ ему этого не дать - его проигнорировать. А иначе вы получаете бесплатный концерт и кучу убитых нервных окончаний. Схожая модель поведения имеет место при общении и с женщинами в том числе.

-Зря вот ты открыл рот.
-Да в гландах это у меня сидит.
-Ну она Мать, она беспокоилась о тебе, она тебя любит…
-Бьет – значит любит? Она хотела скандал - она получила скандал. У тебя попить есть чего-нибудь, а то так есть хочется, что аж переночевать негде.
-Шутник, да? Чаю только если.
-Наташ, а я тебя люблю. Ты знаешь.
Наталья на это замечание Михаила лишь ухмыльнулась. И встала поставить чайник. В спальной рубашке она была ну совершенно неотразима. Пышные волосы падали по плечам, скрывая лопатки, почти прозрачный шелк рубашки оголял её тонкую спину и бёдра, только застенчиво прикрывая, как будто уговаривая рассмотреть все детали с пристрастием. Бёдра беззастенчиво переходили в невероятно стройные и совсем неприкрытые ноги. Да она имела тело ангела просто.
-Две ложки сахара если можно…Хе…
-Ну это ты короче дошутился, вот сейчас я тебя возьму и поцелую.
-Давай, осмелься, возьми и поцелуй.
-Вот возьму!
Наталья порхнула как бабочка, разрезая воздух горящим телом, и приземлившись на руки Вэя, примостившегося на табурете в углу кухни, впилась на мгновение в его губы.
-Я же говорила.
На что Миша отреагировал долгим, нежным и особо чувственным поцелуем.
Говорят уста красавиц по вкусу как мед, на что ученые отвечают о особом вкусе феромонов, которые содержатся в слюне влюбленных девушек. Но на самом деле это просто бред, это вкус Ай-Сереза а не мёда…
Свинец неба пробивал своей массой душу каждого жителя Усть-Сысольска, судьбы, что ломались вокруг, своим хрустом сокрушали любые стройные ходы быта. Сидевшие, служившие, немцы, украинцы, да кого тут только не было. Интеллигенты, что сидели при царях и сталиных, пролетарии, работавшие при лениных-хрущевых, осколки местного населения. Невыносимая природа, нет, не экстремальная, просто создающая впечатление конца концов. Воры действующие у власти, и чекисты, охлаждающие своими холодными сердцами землю. Самоубийство? Да жить тут - уже не жить, зачем ещё и умирать. Даже боль тут кажется не больной, неяркой, а такой тягучей, длинной, приглушенной.
Вэй гладил животик Наташи, лёжа рядом с ней, жадно вдыхая все её запахи, наслаждаясь жизнью, которой она дышала, как нежный цветок. Воистину пораженный чистотой линий форм её лица, резного носика, огромных ресниц, бесконечных карих глаз. И выйдя из ступора пожерания чужой красоты, промолвил:
-Я завтра уезжаю в Москву.

Морось была везде, над курткой, под курткой, на лице, в душе. Но она хорошо скрывает слёзы. До отправления поезда оставалось менее получаса. Это был конец жизни в городе, над которым летали души. Свинец толкал, гнёт его был невыносим, страсть перекрывала все смыслы, которые можно было найти и придумать. Хотелось кричать, бежать, плакать. Но свинец не давал. Уж очень он тяжелый, этот свинец жизни…