Это цитата сообщения Anna_Livia Оригинальное сообщение

Ален Бадью. Этика



Прочитала "Этику" Бадью (Ален Бадью. Этика. Очерк о сознании зла. Пер. с французского В.Е. Лапицкого. СПб., Machina, 2006). Сейчас, после смерти Деррида, Бадью - пожалуй, самый влиятельный французский философ. Он начинал как математик, а затем создал не только самостоятельную философскую систему, но и стал писателем и драматургом...
Ниже я попробую преимущественно своими словами изложить то, что я поняла в его книге, не всё, но хотя бы часть. Глядишь, может и пригодится...

Начну с того, что этика Бадью - это этика субъекта. Он строит собственную онтологию субъекта, понимаемого отлично и от кантовского трансцендентального субъекта, и от декартовского субъекта рефлексии итд. Он отмежевывается также и от нигилистической линии современной ему французской философии, пребывающей под обаянием тезиса Фуко о "Смерти Человека".
Что такое человек с точки зрения Бадью?

Человек - это одновременно -
1) смертное животное, чье обычное поведение связано с тем, что Спиноза называет conatus ("стремление пребывать в своем состоянии"), назову это для простоты инстинктом самосохранения;
2) субъект истины, бессмертная единичность, способная дать возможность осуществиться одной из истин.
Если первый пункт вроде бы понятен (хотя и не так очевиден, как кажется с первого взгляда), то второй пункт явно требует дополнительных пояснений. Для этого придется обратиться, как ни странно, к доктрине естественного права (т.е. к понятию естественных прав человека).
Бадью глубоко убежден в том, что не существует никакой "общей" этики, возможна только этика единичных истин. Равным образом существующее представление о "естественных правах" человека - опасный и вредный миф, покоящийся на ряде неправомочных импликаций, сделанных в основном из кантовской этики.
Теоретики "естественного права" взяли у Канта идею о том, что существуют императивные, формально представимые требования, которые не должны никак зависеть от эмпирических соображений и конкретной ситуации, а также, что эти императивы применимы к случаям агрессии, преступления, Зла. Этика здесь понимается как способность априорно отличить Зло. Таким образом, Добро противостоит некоему Злу, идентифицируемому априори.
Иными словами, предполагается некий общечеловеческий субъект, Добро устанавливается относительно Зла (т.е. Добро - это то, что должно противостоять Злу), "права человека" de facto сводятся к праву на не-Зло, т.е. на то, чтобы не подвергаться насилию и агрессии ни в своей жизни (убийства и казни), ни в своем теле (пытки, репрессии, голод), ни в своей культурной идентичности (унижения женщин, притеснение меньшинств итд.).
Сила этой доктрины заключается в ее очевидности. Ведь страдание видно невооруженным глазом! Но доверять очевидности - опасно. И правда: что может быть очевиднее того, что Солнце вращается вокруг неподвижной Земли?.. Это тоже видно невооруженным глазом... Бадью показывает, что на деле этика прав человека и вся гуманитарная деятельность оказывается разгулом эгоизма и насилием.
Никакого субстанциального Зла не существует. Зло - это возможность, которая открывается только при встрече с Добром. Зло - это "изнанка" или теневая грань истин.
Туристическое восхищение многообразием нравов, обычаев и верований - в лучшем случае - это изумление "белого человека" перед дикарями. А на деле - стремление эти различия нивелировать.
"Ну конечно, уважение к различиям! Но с той оговоркой, что отличающийся должен представлять парламентскую демократию, придерживаться рыночной экономики, поддерживать свободу мнений, феминизм, экологическое движение... Становись таким, как я, и я буду уважать твое отличие!". Отсюда тезис Запада о том, что нищета третьего мира - результат его собственной никчемности, проще говоря - недочеловечности.

Итак, возвращаемся теперь к тем двум составляющим, которые Бадью выделяет в человеческой природе. Этика прав человека идентифицирует человеческий субъект по универсальному признаку причиняемости ему Зла, т.е. определяет человека как жертву. Но жертва - это как раз и есть животное, недочеловек. Однако сущность человека не сводится к его животной составляющей. В человеке есть то, что отличает его от животного и не совпадает с сущностью жертвы. В каждом человеке наличествует возможность оказаться бессмертным: пойти наперекор воле-быть-животным. Вот эта субъективация и создаёт, по мысли Бадью, Человека. А без нее человек - это просто биологический вид, "двуногое без перьев".

Что же именно конституирует это бытие Бессмертного?.. Возможность оказаться Бессмертным создаётся нашей человеческой способностью к истинному. Нет этики, кроме этики истин. И нет никакой единой Истины.
Истин много. равным образом этика как таковая не существует. Есть ряд этик (этики чего-то: этика науки, этика политики итд.). Нет и единого Субъекта, а есть столько субъектов, сколько процедур истины.

Бадью выделяет 4 фундаментальных субъективных типа:
1) научный
2) политический
3) художественный
4) любовный.

Каждое человеческое животное, участвуя в той или иной единичной истине, включается в один из четырех субъективных типов.
Ergo, выбор между Человеком как возможным носителем случайности истин и Человеком как бытием-к-смерти (или бытием-к-счастью, это одно и то же).
Таким образом, когда конкретное человеческое животное приводится обстоятельствами к тому, чтобы стать субъектом, это означает, что его тело, его способности итд. - оказываются в данный момент востребованными для того, чтобы себе проложила дорогу одна из истин. Именно в этот момент от человеческого животного требуется быть бессмертным, каковым оно до сих пор не являлось.

Еще раз. Человеческое животное живет в бесконечной множественности обычной "объективной" жизни. Жизни, в которой господствуют мнения, а не истины. И вот, в какой-то момент происходит нечто сверх того, присутствует момент некоторой избыточности, случайная траектория истины проходит через него, пронизывает его единичное тело и включает его прямо внутри времени в момент вечности. Человек тем самым одновременно остаётся самим собой и в то же время пребывает над собой в избытке. Человек тем самым как бы "разрывается" истиной.
Вот это пополнение Бадью и называет событием. Следует отличать множественно-бытие от события, которое принуждает нас решить на новый способ быть.

Процесс истины начинается с решения строить свои отношения с ситуацией с точки зрения событийного пополнения. Такой подход Бадью называет верностью.

Человека охватывает процесс истины, но это не истина как нечто данное. Это становящаяся истина. И даже не истина, а истины (во множественном числе).
Нет никакого Единого. Есть множественное без Единого, причем всякая множественность является множественностью множественностей. Бесконечность - это общее место любой ситуации, а не предикат некоторой трансценденции.
Иными словами, каждая ситуация - это множественность, состоящая из бесконечного числа элементов, каждый из которых сам по себе представляет собой множественность. И любой опыт - это развертывание до бесконечности бесконечных различий. Даже пресловутый рефлексивный опыт самого себя - это вовсе не интуиция некоего единства, а лабиринт диффернециаций.
Когда человеческое животное включается в процесс какой-либо истины и становится субъектом, но субъект никоим образом не пред-существует процессу. Процесс истины индуцирует субъект. ИСТИНА ВСЕГДА СВЯЗАНА С ТЕМ, ЧЕГО Я В СЕБЕ ЕЩЕ НЕ ЗНАЮ. Повторюсь, т.к. это важно. Процесс истины начинается в тот момент, когда я принимаю решение строить свои отношения с ситуацией с точки зрения событийного пополнения (верность). Быть верным событию означает продвигаться в ситуации , пополненной этим событием, осмысляя (НО! у Бадью любая мысль - это практика, опыт) ее согласно событию. Субъект должен (вынужден) изобретать новый способ быть и действовать в этой ситуации.
Что это значит? Это значит, что под влиянием любовной встречи, если я действительно хочу быть ей верной, я должна буду перестроить снизу ввверх весь мой привычный способ обживать мою ситуацию.
Надо стразу оговориться, что субъектом в данном случае является ни в коем случае не эмпирический субъект, не каждый отдельный влюбленный, а оба любящих входят в ОДИН субъект любви, который избыточен по отношению к каждому из них.
Так вот, я не могу ПОСЛЕ любовной встречи оставаться такой же и строить свои отношения с миром.

Есть три основных измерения процесса истины.

1) событие, которое противостоит ситуации (т.е. обычной жизни);
2) верность - это собственно процесс: после того, как событие произошло, человек исследует ситуацию, согласно этому событию;
3) собственно истина - множественность, которая и выстраивает верность.

Например, внутри ситуации, которая характеризуется господством барочного стиля, появляется событие-Гайдн. Для того чтобы событие состоялось, нужна пустота предшествующей ситуации. В самой сердцевине всякой ситуации (т.е. того, что имеет место быть) как основа ее бытия заложена некая "ситуативная" пустота, вокруг которой и организуется устойчивая множественность (т.е. истина) данной ситуации.

Возвращаясь к примеру, можно сказать, что внутри барочного стиля есть пустота - отсутствие подлинного осмысления музыкальной архитектоники. Событие-Гайдн оказывается именованием этой пустоты. Собственно событие состоит в совершенно новом архитектоническом принципе, т.е. новом способе сочинения музыки на основе варьируемых элементов. То, что изнутри барочного стиля было невозможно заметить (в его рамках знанию об этом не было места).

Ситуацию составляют знания, а событие, именуя незнаемое в данной ситуации, именует пустоту.
Истина - это единственное, что для всех и что вечно. Она связана с конкретной ситуацией через посредство ее пустоты. Пустота, множественность-из-ничего, никого не исключает и никого не ограничивает. Она - абсолютная нейтральность бытия. Поэтому верность, истоком которой служит событие, адресована всем и каждому, хотя и является разрывом в конкретной ситуации. Все равны, каждый может быть открыт для истины, нет никаких предпочтений. Истина всегда связана с чем-то новым, с тем, чего мы не знаем. Она находится вне коммуникации. А собственно коммуникация приспособлена только к мнениям, в ней нет ни грана истины.
Для истины нужна встреча. Бессмертное, на которое я способен, должно быть напрямую схвачено верностью. Иными словами, я должен быть разорван в своем множественно-бытии траекторией имманентного разрыва и востребован (пусть даже того не зная) событийным пополнением. Вхождение в состав субъекта истины может быть лишь тем, что с вами случилось.
Этика истины противоположна "этике коммуникации". Этика истины - этика реального, и правило "Продолжать!" не действует, если не придерживаться нити этого реального.

Бадью формулирует это в виде следующего императива: "Никогда не забывай то, с чем ты повстречался. И люби то, во что ты никогда не поверишь во второй раз". Это незабвение состоит в том, чтобы практиковать подстройку моего обыденного бытия внутри ситуаций к содержимому в нем Бессмертному, которое составилось в субъект прорывом встречи.