В небольшой комнате, куда я вошел, было довольно темно, и я не тотчас
увидел Асю. Закутанная в длинную шаль, она сидела на стуле возле окна,
отвернув и почти спрятав голову, как испуганная птичка. Она дышала быстро и
вся дрожала. Мне стало несказанно жалко ее. Я подошел к ней. Она еще больше
отвернула голову...
- Анна Николаевна, - сказал я.
Она вдруг вся выпрямилась, хотела взглянуть на меня - и не могла. Я
схватил ее руку, она была холодна и лежала, как мертвая, на моей ладони.
- Я желала... - начала Ася, стараясь улыбнуться, но ее бледные губы не
слушались ее, - я хотела... Нет, не могу, - проговорила она и умолкла.
Действительно, голос ее прерывался на каждом слове.
Я сел подле нее.
- Анна Николаевна, - повторил я и тоже не мог ничего прибавить.
Настало молчание. Я продолжал держать ее руку и глядел на нее. Она
по-прежнему вся сжималась, дышала с трудом и тихонько покусывала нижнюю
губу, чтобы не заплакать, чтобы удержать накипавшие слезы... Я глядел на
нее; было что-то трогательно-беспомощное в ее робкой неподвижности: точно
она от усталости едва добралась до стула и так и упала на него. Сердце во
мне растаяло...
- Ася, - сказал я чуть слышно...
Она медленно подняла на меня свои глаза... О, взгляд женщины, которая
полюбила, - кто тебя опишет? Они молили, эти глаза, они доверялись,
вопрошали, отдавались... Я не мог противиться их обаянию. Тонкий огонь
пробежал по мне жгучими иглами, я нагнулся и приник к ее руке...
Послышался трепетный звук, похожий на прерывистый вздох, и я
почувствовал на моих волосах прикосновение слабой, как лист дрожавшей руки.
Я поднял голову и увидел ее лицо. Как оно вдруг преобразилось! Выражение
страха исчезло с него, взор ушел куда-то далеко и увлекал меня за собою,
губы слегка раскрылись, лоб побледнел как мрамор, и кудри отодвинулись
назад, как будто ветер их откинул. Я забыл все, я потянул ее к себе -
покорно повиновалась ее рука, все тело ее повлеклось вслед за рукою, шаль
покатилась с плеч, и голова ее тихо легла на мою грудь, легла под мои
загоревшиеся губы...
- Ваша... - прошептала она чуть слышно.
Уже руки мои скользили вокруг ее стана... Но вдруг воспоминание о
Гагине, как молния, меня озарило.
- Что мы делаем!.. - воскликнул я и судорожно отодвинулся назад. - Ваш
брат... ведь он все знает... Он знает, что я вижусь с вами.
Ася опустилась на стул.
- Да, - продолжал я, вставая и отходя в другой угол комнаты. - Ваш брат
все знает... Я должен был ему все сказать.
- Должны? - проговорила она невнятно. Она, видимо, не могла еще прийти
в себя и плохо меня понимала.
- Да, да, - повторил я с каким-то ожесточением, - и в этом вы одни
виноваты, вы одни. Зачем вы сами выдали вашу тайну? Кто заставлял вас все
высказать вашему брату? Он сегодня был сам у меня и передал мне ваш разговор
с ним. - Я старался не глядеть на Асю и ходил большими шагами по комнате. -
Теперь все пропало, все, все.
Ася поднялась было со стула.
- Останьтесь, - воскликнул я, - останьтесь, прошу вас. Вы имеете дело с
честным человеком, - да, с честным человеком. Но, ради бога, что взволновало
вас? Разве вы заметили во мне какую перемену? А я не мог скрываться перед
вашим братом, когда он пришел сегодня ко мне.
"Что я такое говорю?" - думал я про себя, и мысль, что я
безнравственный обманщик, что Гагин знает о нашем свидании, что все
искажено, обнаружено, - так и звенела у меня в голове.
- Я не звала брата, - послышался испуганный шепот Аси, - он пришел сам.
- Посмотрите же, что вы наделали, - продолжал я. - Теперь вы хотите
уехать...
- Да, я должна уехать, - так же тихо проговорила она, - я и попросила
вас сюда для того только, чтобы проститься с вами.
- И вы думаете, - возразил я, - мне будет легко с вами расстаться?
- Но зачем же вы сказали брату? - с недоумением повторила Ася.
- Я вам говорю - я не мог поступить иначе. Если бы вы сами не выдали
себя...
- Я заперлась в моей комнате, - возразила она простодушно, - - я не
знала, что у моей хозяйки был другой ключ...
Это невинное извинение, в ее устах, в такую минуту - меня тогда чуть не
рассердило... а теперь я без умиления не могу его вспомнить. Бедное,
честное, искреннее дитя!
- И вот теперь все кончено! - начал я снова. - Все. Теперь нам должно
расстаться. - Я украдкой взглянул на Асю... лицо ее быстро краснело. Ей, я
это чувствовал, и стыдно становилось и страшно. Я сам ходил и говорил как в
лихорадке. - Вы не дали развиться чувству, которое начинало созревать, вы
сами разорвали нашу связь, вы не имели ко мне доверия, вы усомнились во
мне...
Пока я говорил, Ася все больше и больше наклонялась вперед - и вдруг
упала на колени, уронила голову на руки и зарыдала. Я подбежал к ней,
пытался поднять ее, но она мне не давалась. Я не выношу женских слез: при
виде их я тотчас теряюсь.
- Анна Николаевна, Ася, - твердил я, - пожалуйста, умоляю вас, ради
бога, перестаньте... - Я снова взял ее за руку...
Но, к величайшему моему изумлению, она вдруг вскочила - с быстротою
молнии бросилась к двери и исчезла...
Когда несколько минут спустя фрау Луизе вошла в комнату - я все еще
стоял по самой середине ее, уж точно как громом пораженный. Я не понимал,
как могло это свидание так быстро, так глупо кончиться - кончиться, когда я
и сотой доли не сказал того, что хотел, что должен был сказать, когда я еще
сам не знал, чем оно разрешиться...
- Фрейлейн ушла? - спросила меня фрау Луизе, приподняв свои желтые
брови до самой накладки.
Я посмотрел на нее как дурак - и вышел вон.
Я выбрался из города и пустился прямо в поле. Досада, досада бешеная,
меня грызла. Я осыпал себя укоризнами. Как я мог не понять причину, которая
заставила Асю переменить место нашего свидания, как не оценить, чего ей
стоило прийти к этой старухе, как я не удержал ее! Наедине с ней в той
глухой, едва освещенной комнате у меня достало силы, достало духа -
оттолкнуть ее от себя, даже упрекать ее. А теперь ее образ меня преследовал,
я просил у нее прощения; воспоминания об этом бледном лице, об этих влажных
и робких глазах, о развитых волосах, о легком прикосновении ее головы к моей
груди - жгли меня. "Ваша..." - слышался мне ее шепот. "Я поступил по
совести", - уверял я себя... Неправда! Разве я точно хотел такой развязки?
Разве я в состоянии с ней расстаться? Разве я могу лишиться ее? "Безумец!
Безумец!" - повторял я с озлоблением...
Между тем ночь наступала. Большими шагами направился я к дому, где жила
Ася.
Я проворно спустился с виноградника и бросился в город. Быстро обошел я
все улицы, заглянул всюду, даже в окна фрау Луизе, вернулся к Рейну и
побежал по берегу... Изредка попадались мне женские фигуры, но Аси нигде не
было видно. Уже не досада меня грызла, - тайный страх терзал меня, и не один
страх я чувствовал... нет, я чувствовал раскаяние, сожаление самое жгучее,
любовь - да! - самую нежную любовь. Я ломал руки, я звал Асю посреди
надвигавшейся ночной тьмы, сперва вполголоса, потом все громче и громче; я
повторял сто раз, что я ее люблю, я клялся никогда с ней не расставаться; я
дал бы все на свете, чтобы опять держать ее холодную руку, опять слышать ее
тихий голос, опять видеть ее перед собою... Она была так близка, она пришла
ко мне с полной решимостью, в полной невинности сердца и чувств, она
принесла мне свою нетронутую молодость... и я не прижал ее к своей груди, я
лишил себя блаженства увидеть, как ее милое лицо расцвело бы радостью и
тишиной восторга... Эта мысль меня с ума сводила.
"Куда она могла пойти, что она с собою сделала?" - восклицал я в тоске
бессильного отчаяния... Что-то белое мелькнуло вдруг на самом берегу реки. Я
знал это место; там, над могилой человека, утонувшего лет семьдесят тому
назад, стоял до половины вросший в землю каменный крест со старинной
надписью. Сердце во мне замерло... Я подбежал к кресту: белая фигура
исчезла. Я крикнул: "Ася!" Дикий голос испугал меня самого - но никто не
отозвался...
...
Я взял записку.
На крошечном клочке бумаги стояли следующие слова, торопливо
начерченные карандашом:
"Прощайте, мы не увидимся более. Не из гордости я уезжаю - нет, мне
нельзя иначе. Вчера, когда я плакала перед вами, если б вы мне сказали одно
слово, одно только слово - я бы осталась. Вы его не сказали. Видно, так
лучше... Прощайте навсегда!"
Одно слово... О, я безумец! Это слово... я со слезами повторял его
накануне, я расточал его на ветер, я твердил его среди пустых полей... но я
не сказал его ей, я не сказал ей, что я люблю ее... Когда я встретился с ней
в той роковой комнате, во мне еще не было ясного сознания моей любви: оно не
проснулось даже тогда, когда я сидел с ее братом в бессмысленном и тягостном
молчании... оно вспыхнуло с неудержимой силой лишь несколько мгновений
спустя, когда, испуганный возможностью несчастья, я стал искать и звать
ее... но тогда уже было поздно. "Да это невозможно!" - скажут мне; не знаю,
возможно ли это, - знаю, что это правда. Ася бы не уехала, если б в ней была
хоть тень кокетства и если б ее положение не было ложно. Она не могла
вынести того, что всякая другая снесла бы; я этого не понял. Недобрый мой
гений остановил признание на устах моих при последнем свидании с Гагиным
перед потемневшим окном, и последняя нить, за которую я еще мог ухватиться,
- выскользнула из рук моих.