отлично, - кто одинок,  тот  не будет  покинут. Но  иногда по вечерам  это
искусственное   строение   обрушивалось и жизнь становилась рыдающей
стремительной  мелодией,  вихрем  дикой  тоски,  желаний, скорби  и  надежд.
Вырваться бы из этого бессмысленного отупения,  бессмысленного вращения этой
вечной шарманки, -- вырваться  безразлично куда. Ох, эта жалкая мечта о том,
чтоб хоть чуточку теплоты, - если бы она могла воплотиться в двух руках и
склонившемся лице! Или  это тоже самообман, отречение и  бегство? Бывает  ли
что-нибудь иное, кроме одиночества?

под ногами.."


 "Давно уже  я не был в театре. Я бы  и не  пошел туда,  если бы  не Пат.
Театры,  концерты, книги, - я  почти утратил вкус  ко  всем этим буржуазным
привычкам.  Они  не  были в  духе  времени.  Политика была  сама  по  себе в
достаточной мере театром, ежевечерняя стрельба заменяла концерты, а огромная
книга людской нужды убеждала больше целых библиотек.

места. Огни рампы слегка освещали зал. Зазвучала широкая мелодия оркестра, и
все словно тронулось с места и понеслось.

сцены, ни бледных лиц зрителей. Я только слушал музыку и смотрел на Пат.

как  теплая ночь,  как  вздувшийся парус под  звездами, совсем не похожая на
жизнь. Открывались широкие  яркие  дали.  Казалось, что  шумит  глухой поток
нездешней  жизни;  исчезала тяжесть, терялись границы, были  только блеск, и
мелодия, и любовь; и просто нельзя  было понять,  что где-то есть  нужда,  и
страдание, и отчаянье, если звучит такая музыка.

и я любил ее, потому что она не прислонилась ко мне и не взяла мою руку, она
не только не смотрела  на меня, но,  казалось, даже  и  не думала  обо  мне,
просто забыла.  Мне  всегда было противно,  когда смешивали  разные вещи,  я
ненавидел  это  телячье   тяготение  друг  к  другу,  когда  вокруг  властно
утверждалась  красота и мощь  великого произведения искусства,  я  ненавидел
маслянистые   расплывчатые   взгляды   влюбленных,   эти  туповато-блаженные
прижимания, это непристойное баранье счастье, которое никогда не может выйти
за  собственные  пределы,  я  ненавидел  эту  болтовню   о  слиянии  воедино
влюбленных  душ, ибо  считал, что в  любви  нельзя до конца  слиться друг  с
другом и  надо возможно чаще разлучаться, чтобы ценить новые встречи. Только
тот,  кто  не  раз  оставался  один, знает  счастье встреч  с  любимой.  Все
остальное только  ослабляет напряжение  и тайну любви. Что может решительней
прервать   магическую   сферу   одиночества,  если   не   взрыв  чувств,  их
сокрушительная сила, если не стихия, буря, ночь, музыка?.. И любовь..."

ее в  губы. Они были сухи и горячи. Выпрямившись, я увидел, что она  плачет.
Она  плакала  беззвучно. Лицо  ее было  неподвижно, из широко раскрытых глаз
непрерывно лились слезы.

я  не  слыхал, чтобы их  так произносили. Я знал  женщин, но встречи с  ними
всегда  были  мимолетными,  --  какие-то  приключения,  иногда  яркие  часы,
одинокий вечер, бегство от самого себя, от  отчаяния, от пустоты. Да  я и не
искал ничего другого;  ведь я знал,  что нельзя полагаться ни на что, только
на самого себя и в лучшем  случае на товарища. И  вдруг  я увидел, что значу
что-то для другого  человека и что он счастлив только  оттого, что я рядом с
ним. Такие  слова сами но  себе звучат  очень просто,  но когда вдумаешься в
них, начинаешь  понимать,  как  все это бесконечно важно. Это может  поднять
бурю  в душе человека и  совершенно преобразить  его. Это любовь  и все-таки
нечто другое. Что-то такое,  ради чего стоит жить. Мужчина не может жить для
любви. Но жить для другого человека может.

когда действительно есть что сказать. И даже если нужные слова  приходят, то
стыдишься их произнести. Все эти  слова принадлежат прошлым  столетиям. Наше
время  не  нашло еще слов для выражения своих  чувств. Оно умеет быть только
развязным, все остальное - искусственно.."

"Три товарища". Эрих Мария Ремарк