Я обнял ее, так как никогда раньше не обнимал, с чувством того, что ко мне вернулось мгновение мною уже потерянного. На тот момент я уже принял решение уйти, но все еще принадлежал ей, и не смог бы этого сделать, если бы она попросила остаться. Я хотел быть единственным, хотел, чтобы она любила лишь меня, я знаю, - я слишком много хотел. Я не мог требовать этого от нее, ведь и не мог дать ей того же. Мне следовало уйти.
Мы простились, так же как и познакомились, будучи долго наедине, со слезами, с мечтами, желаниями и страхами. Я чувствовал к ней все тоже чувство, как и тогда, год назад. Я любил ее как женщину, и это чувство для меня было впервые, хоть я и любил раньше, но совершенно по иному. И еще я знал, что это богиня, моя богиня, единственная, и я принадлежал ей, словно раб. Но был свободен, она дала мне эту свободу, и теперь я ей воспользовался. Она не остановила меня, значит, мы оба приняли это решение.
Пять часов слез, объятий и нескончаемой боли расставания. Это было невероятно. Теперь я уверен, что не найдется такой радости, которая смогла бы сравниться по силе с этой трагедией. Разве может быть что-то прекрасней трагедии? В ней гибнут не герои, в ней гибнет хор, а от того это действие имеет по истине великую силу. Такое может быть лишь раз. Мы с ней создали произведение искусства длиною в год, целый жизненный круг. Это было искусственно, но не наигранно. Искусственно, потому что искусство, такого не может быть в обычной жизни, мы смогли выйти за грань возможного, мы перешли в область искусства, лирики. Наше знакомство и расставание, все наши встречи, слезы и радости, - все это не принадлежало обычной жизни, это было высоко над ней, там, где обитает совершенство.
Я уходил, зная, что уже никогда не вернусь. Трагично, прекрасно…