Единственное лекарство, которое следовало бы изобрести моему внутреннему доктору – это вакцина против меня. И он пытается, 19 лет пытается, изощряется профилактическими переездами, дает алкоголь строго по рецепту и сигареты. И отпускает на время моего подростка, и он резвится на сентябрьском море, наблюдает за тем, как переодеваются деревья, жадно всасывает последний теплый воздух, будто никогда не дышал, будто каждое сегодня – первое.
Но как всякий подросток, мой подросток – переменчив. Вот так вот бежит по песку, до тех пор, пока сердце не стучит со скоростью света, до тех пор, пока в крови остается хоть капля адреналина и юности, до тех пор, пока может дышать, пока не откажут легкие и пока держат ноги. Бежит, радуясь, что жив, радуясь, что жизнь подарена – и загонит какую-то занозу (мой подросток любит бегать босиком, он слишком наивен, чтобы опасаться). Заноза начинает ныть, колоться и босым ступням очень больно добираться домой. Он хочет переступить, скачет на здоровой ноге - и сбивает палец. Горько становиться подростку, садится он на берегу осеннего моря и плачет, и жаль становится ему, что убежал из дому, и ранее приятный ветер теперь кажется совсем ледяным, злым и опасным. И думает, что совсем не такой взрослый, и не быстрее ветра, и не прочнее стали. Встает, думает, что надо бы забыть о боли, что все ведь пройдет, когда дойдет домой, когда вытащат занозу и забинтуют палец, и накормят вкуснятиной и одеялом теплым укроют. Но, увы, нужно ведь дойти, нужно терпеть, стерпеть, дотерпеть, перетерпеть, затерпеть, если хотите. О, мой милый подросток этого не умеет. Он пока ничего не знает о силе и у него искаженное представление о смелости. Он дойдет, рано или поздно, набьет еще кучу синяков и ссадин, но останется прежним.
Мой милый доктор, дайте вакцину от моего подростка.