Повесть

Я закрываю глаза.
Я – всего лишь рабочий завода. Каждый день я ухожу на работу. Работаю на ней до вечера. Я четко знаю свое дело: Я стою за станком и делаю новые детали, которые потом уходят на другой станок. Я занимаюсь этим каждый день. Мною довольно начальство. Вечером я прихожу домой, и жена готовит мне ужин. Она жарит мне котлеты и варит макароны, и я ем их и смотрю телевизор. Потом я ухожу в гостиную, ложусь на диван, открываю бутылочку пива и смотрю телевизор. Меня вряд ли волнуют события, происходящие в мире, разве только те, что показывают в региональных новостях. Но я смотрю их, потому, что я должен знать. Потому, что все остальные тоже смотрят. Вечером я закрываю глаза и жду, когда начнется следующий день, чтобы снова начать делать то, что я умею лучше всего, что получается у меня очень хорошо.
Я – продавец консультант. Каждый день я прихожу на работу. Я продавец консультант, и я рассказываю людям про новые модели сотовых телефонов. Богатым про новые, бедным про старые. Каждому по достатку. Но все хотят быть не хуже других. Я продаю телефоны, и люди приобретают от этого долю счастья. Мною довольно начальство. Быть может, меня скоро сделают начальником отдела. Вечером я возвращаюсь домой, к себе в квартиру. Я живу один, так как я еще довольно молод и не успел жениться. Помимо работы я еще хожу в институт на вечернее отделение. Я учусь на менеджера, и хочу стать им. Вечером я закрываю глаза и жду следующего дня, чтобы снова делать все, чтобы в скором будущем моя жизнь стала лучше.
Я – строитель на стройке. Каждый день я прихожу на работу со своей сумкой, в которой я принес обед. Я переодеваю свою одежду и начинаю работать. Я замешиваю раствор, а потом кладу из него стены. В будущем эти стены спасут людей от жаркого знойного солнца и от дождя, от холода. Будут их верными защитниками, и люди с уверенностью смогут сказать: «Мой дом – моя крепость!» Я хорошо работаю. И надеюсь, что начальство выплатит мне премию. После работы я пью с ребятами пиво. Мы стоим в кружке рядом с метро, разговариваем о разных вещах. В основном о работе. Я возвращаюсь домой, ем обед и смотрю телевизор. Вечером я закрываю глаза и жду следующего дня, просто потому, что я так привык.
Я – студент ВУЗа. Утром я встаю по будильнику и уезжаю в свой институт. Я не самый прилежный студент. Я такой, как все остальные. Как их большинство. Бывают случаи, когда я прогуливаю пары. Тогда я иду играть в бильярд в соседнем баре. И пью там пиво. Я прихожу домой очень поздно, потому, что после института я обычно шатаюсь по различным барам, кафе, кинотеатрам, каким-то домам, хозяев которых я даже не знаю. Дома я иду в туалет. Это, наверное, самые приятные минуты за весь день. Я ем и смотрю свой телевизор, который стоит у меня на кухне. По нему показывают новости. Я смотрю их потому, что нечего смотреть. И постепенно я привыкаю к этому. Я привыкаю жить такой жизнью. Я думаю о будущем, о том, что вскоре я должен получить диплом, получить работу и работать на ней. И, в сущности, я знаю, что ничего не изменится. Вечером я закрываю глаза, чтобы завтра утром открыть их и опять повторить один день.
Я – всего лишь я. Я закрываю глаза днем, чтобы не видеть его. Ночи не похожи друг на друга. Наверное, все дело в их практической идентичности. Для обычного человека ночь – это то время суток, когда надо спать у себя в кровати, когда ничего не происходит, и только кошки орут под окнами. Но в этой одинаковости, видать, и есть та самая разнообразность, которой не хватает днем. Вещи одинаковые, они уже запомнились тебе, потому, что ты видел их вчера и в другие разы, когда ты не сомкнул глаз после захода солнца. Ты не отвлекаешься на вещи. Только то, что внутри тебя. Движет тобой и заставляет быть чуть-чуть не похожим на всех остальных.
Первую ночь прожить тяжело. Очень тяжело и хочется спать. Я помню ее. Я просто шел по улице. Шел домой от друга. И это было очень тяжело и мне все время хотелось дойти до дома и хотелось спать. Я шел всю ночь. Первые пару часов я изучал ночной город, смотрел по сторонам. Было интересно. Но потом стало очевидно, что город практически не меняется. Оставаясь оранжевыми в свете повешенных на проводах фонарей, дома лишь меняют свой силуэт, дорога – направление. Окна остаются черными. Я устал от этого. Все равно, что сто раз подряд прочитать первую страницу книги.
Незаметно для себя переключаешься совсем в другое место. Но это всего лишь мысли. Тело продолжает движение. Мысли – сначала те, которые волнуют тебя каждый день, потом все более и более далекие, и, в конце концов, совсем не те, которые бы ты мог придумать днем. Днем, бегая из угла в угол, нет времени сочинить песню, или стих, или рассказ, или какую-нибудь историю, которая покорит сердца людей, и они запишут ее, и положат как произведение произведений в музей искусства. Тяжело разобраться в самом себе. Тяжело сделать все это сидя за столом на работе, или разъезжая по городу на машине, когда думаешь, хоть бы кого-нибудь не сбить, или когда ездишь в метро, автобусе, троллейбусе, на чем бы то ни было, думая, как бы благополучно добраться до дома, чтобы сохранить при себе кошелек, нервы, здоровье, одежду, подругу и т.д. Днем нет времени думать. Нет стимулов к другим процессам мысли, кроме осознания и решения ситуаций, сложившихся и представивших трудность в данный момент.
Тем не менее, не каждый, выйдя ночью на улицу, напишет песню, сочинит стих. И так далее и тому подобное. Этого надо хотеть, об этом надо мечтать и думать. И если днем у тебя это не получилось, воспользуйся ночью. Она всего лишь будет звеном между тобой и правильной мыслью, так как единственное, что она дарует тебе, и что не могут подарить тебе нормальные дни – это ВРЕМЯ.
Конец октября. Прошло уже около пяти часов с тех пор, как село солнце. Наконец началась ночь. Я собираю вещи, беру ключи и выхожу из дома. Сегодня, впрочем, как всегда, я держу путь в сторону окраин нашего города, в сторону заброшенных заводских корпусов. Там располагается репетиционная точка группы, в которой я играю. Я всегда прихожу туда ночью, и днем я возвращаюсь от туда домой, чтобы поспать, чтобы ночью, когда уже закрыто метро и машины разъехались по домам, придти сюда снова.
Я прихожу не один. Со мною приходят мои друзья. Мои коллеги. И мы играем ночью. Мы играем не каждую ночь, но каждый день мы возвращаемся домой.
Я уже сказал, что был конец октября. Темнеть начинало рано. Стрелки часов перевели в это воскресенье. Я посмотрел на будильник. 22:03. Надо уже собираться. Под окном прошли панки. Они пели песню про то, как солнце взойдет. Я взял ключи, надел пальто и ботинки, взял гитару и вышел из дома. Улица встретила меня свежестью и эта свежесть была настолько необычной после спертого запаха квартиры, что я чуть не задохнулся, делая первый вдох. Потом все было хорошо.
Я встретил соседа, который возвращался с работы домой.
«Здравствуйте».
«Здравствуй, опять на репетицию?»
Я кивнул.
И пошел уже известной мне дорогой. Слишком часто я так хожу. Так же, как люди, которые идут сутра на работу. Просто мое утро начинается на восемь часов раньше.
Я шел и сочинял песню. Было хорошее настроение. Очень хорошее. Днем я звонил родителям, мы мирно поговорили. Минута разговора с Канадой стоит столько, что поговорив пять минут мне пришлось отказать себе в покупке новых кед. Родители спросили, как у меня дела и не нужны ли деньги. Я сказал, что не нужны. Потом ходил в кино с одной девчонкой. Потом пришел домой и лег.
Теперь я опять иду по улице. Меня обгоняют машины с людьми, которые тоже куда-то направляются. Я иду и сочиняю песню. Идти не очень долго, около получаса. Однажды я за это время сочинил две песни для нашего альбома. Правда, потом одну мы выкинули, а другую переделали.
Да, время самое главное, что может дать ночь.
Мимо домов, магазинов и блестящих витрин. Мимо магазина «24 часа». Там я покупаю еду, чтобы было, что поесть после репетиции.
Если вам нечего есть, и денег не так, чтобы много, а до дома вы ближайшее время не доберетесь, то самый выход – купить батон, кефир и пару готовых котлет, и пирожок с капустой. Тогда от голода вы уже не умрете.
И иду, и вижу вдалеке силуэт, стоящий рядом с домом в свете фонаря. Я уже прошел часть пути. Я придумал пару строк. Я много о чем успел рассудить.
Силуэт вдали – это мой друг. Он ждет меня. Мы всегда встречаемся здесь, и остаток пути проходим вместе.
- Привет.
- Привет.
- Как дела?
- Как видишь.
- Тогда нормально. Пойдем.
- Пиво будешь?
- С удовольствием.
Он достает из рюкзака две бутылки холодного пива. Вряд ли его охлаждали в холодильнике. Не знаю, почему, но наши продавцы очень жадные до холодного пива. И очень редко кладут его в холодильник. Как будто им холодного воздуха жалко. Они специально держат его в ящиках под прилавком, а в холодильник кладут всякий хлам. Например сосиски, которые она купила в свой обеденный перерыв, или пока ее подменяла сменщица, в соседнем магазине, и теперь они лежат в холодильнике дабы не испортиться до возвращения мухлячки домой.
Но пиво охладила погода. И теперь оно волшебным образом намного сократит оставшийся путь. Ведь один ты можешь пройти одно расстояние, вдвоем можете пройти намного больше, а с пивом так еще больше. Но самое интересное, что если вас движется уже больше, человек десять и далее, то расстояние, проходимое за единицу времени, значительно сокращается. То одному надо в туалет, то другому в магазин, а у третьего свело ногу, а четвертому надо позвонить, а пятый вообще не согласен с выбранным направлением, а шестой мешается под ногами и просит прикурить, и все останавливаются, ждут друг друга, потому, что один идет быстрее, другой еще быстрее, а третий вообще плетется.
Мы уже подходим к месту. Немного прохладно, и я курю в перчатках. Мой друг делает последний глоток остывшего пива и ставит бутылку рядом с фонарем. Через несколько часов, когда люди пошли на работу, эту бутылку подобрала старая бабушка, работающая на заводе на проходной. Это была уже шестая бутылка, которую она нашла по пути на работу. Еще две, и она сможет купить на ужин батон.
«Точкой» мы называем чердак одного из домов, скорее всего, заброшенного завода, специально переоборудованный под репетиционную базу. На таких чердаках таких вод заводов тусуются все начинающие группы. Мы снимаем однин из боксов на чердаке за довольно символическую плату. Она чуть больше, чем в дневное время.
Дверь открыта. Мы минуем проходную и поднимаемся на самый последний этаж. Звукорежиссер – приятный мужчина лет сорока, в кожаной куртке, с кучей сережек и напульсников. Зовут его Анатолий Алексеевич. Не Толян, не Толик, не Череп или МэдДог, как могли бы прозвать его друзья (или какие еще идиотские погоняла придумываем мы друг другу?). Зовут его Анатолий Алексеевич…
«Добрый вечер, Анатолий Алексеевич».
«Добрый, коль не шутишь».
Наверху нас уже ждут оставшиеся. Из бокса выходит группа, освобождая нам место. Теперь на всю ночь он наш. Нос забивается запахом новой пластмассы и паяльника, резины, пыли и сигаретного дыма. Я кладу вещи на пол. Сажусь рядом. Я оглядываю комнату взглядом. Все точно так, как было в последний раз. Комбики распиханы по углам, на полу лабиринтом черной резины валяются провода, безнадежно заканчивающиеся разъемами. Палочки лежат на стуле. Посреди комнаты – стойка. Микрофона в ней нет. Печально, но своего микрофона у меня тоже нет, поэтому приходится просить его у Анатолия Алексеевича каждый раз. Примочки приходиться забирать с собой. Хотя дома они особо и не нужны. Но самое безопасное место – это твои руки.
На полу лежит пепел выкуренных сигарет. На усилителе стоит баночка с окурками.
- Начнем?
- Да. Нечего тянуть. Скоро и солнце уже встанет.
Я достаю свою гитару и вставляю в нее штекер. Включают усилитель, и я дергаю пару струн. Из колонки вырывается резкий жалобный скрипящий звук. Пока остальные распаковываются, я успею подстроить ее. Микрофон устанавливается на свое привычное место.
«Раз-раз-раз, работает… кхм-кхм… работает вроде».
Удар барабана. Бас подстраивается. Скрипка подключилась. Зажигаются лампочки процессоров и эквалайзеров.
С полчаса мы разминаемся, играя каждый что хочет. После этого я подхожу к микрофону:
- Поехали, с первой?
- Поехали!
Палочки отстукивают размером «раз,… два,… раз, два, три, четыре». Звук.
Я закрываю глаза…

Идешь по старой дороге. Ноги движутся в одном быстром ритме по пыльной земле. Уносят мысли ветром, над головой ряды крон зеленых деревьев, справа и слева, по небу черные птицы несут проекции теней на землю. Я иду по ним, а они проходят по моей спине, голове, накрывая глаза быстрой вспышкой, и снова солнце прожигает глаза. Тишина, которая режет уши. Ты делаешь шесть шагов. А потом тишина заканчивается. На горизонте, а скорее из-под его линии, выплывает город. Пустой, каменный и очень красивый. Обреченный, как любая красота. В середине особняком стоит красивый замок с белыми башнями и высокими стенами. Вокруг разлилось море. Голубое и прозрачное. Так, что видно, как рыбы плавают у дна. Зеленые кусты и девственная трава. Здесь никогда никого не было. Самое красивое место, в котором тишина перестает быть тишиной, превращаясь в полет мысли и звука, самого, быть может, красивого, для меня, и самого понятного. Я сам придумал это. И этот звук, и этот город. Самого себя. Город всего лишь мое отражение. Если сказать, что он ждет, то это не правда. Он надеется. Надеется на то, что прошедший сквозь него не разрушит его. Заметит его красоту, но не посягнет на нее. Это называется страх. Либо инстинкт самосохранения. Бояться за себя. Спасаться в уединении.
Но я не желаю ему зла. Он такой же, как и я. Мы с ним одной крови. Просто мне не осталось места, куда идти. Или может я просто больше никуда не хочу. Сижу на лужайке перед большим и красивым замком, а солнце уже начинает опускаться за его башни. Сижу и раскладываю на траве свои старые рисунки. На них нарисованы море, а сверху линией идет небо, посередине воздух. Море окружает землю. На земле идет война. Люди убивают друг друга за кусок земли. На других рисунках тоже война. И тоже между людьми. Странно, но мне никогда не приходило нарисовать войну между котами, птицами или кротами за глоток молока, кусок неба или метр земли. Наверное, так и должно быть. И раньше я даже жалел этих людей. Рисовал и жалел. Но я был тогда маленький. И не думал, что потом сам буду прятаться от них вот здесь. На лужайке. Черт знает, что такое. Знает, что такое одиночество и изгнание. Но я не был изгнан. Я сам ушел. Убежал. Можно ли назвать это изгнанием. Ты убегаешь потому, что тебе некуда больше деть себя. Прячешься в самом немыслимом месте, где никто не подумает тебя искать. И сидишь, поджав колени и засунув в них голову, грея руки у открытого огня собственных воспоминаний. Так поступил и я. Сжег все к чертовой матери. Джинсы только оставил, да кеды и кофту. И сумку. В ней я носил воспоминания. Теперь это единственная ненужная мне вещь, от которой я не хочу избавляться. Она нравится мне и не вызывает никаких плохих ощущений. Когда-то я носил в ней струны. А гитары не было. И денег на нее не хватало очень сильно. Но я так ее хотел, что купил струны. Надо же начинать с чего-то. И когда я купил свою первую гитару, через год, я снял с нее фабричные струны и выкинул в мусоропровод. И поставил эти. А они порвались сразу же, как только я их поставил. Это произошло потому, что продавец сунул мне бракованный комплект. Ему надо было избавиться от него. Тогда я пошел и выбил ночью в том магазине витрину. И убежал, хотя в магазине не было ни сторожа, ни сигнализации. Это был старый магазин, в котором продавались медиаторы, книжки с нотами, аудио-кассеты, самоучители игры на фортепиано, струны и пюпитры. Я мог все это взять с собой, и никто бы ничего не сделал мне, потому, что всем было наплевать, что в два часа ночи подросток разбил витрину напротив. Я мог все забрать с собой, но не стал. Я просто разбил стекло. Так же, как они разбили мне мечту.
Поэтому теперь я отошел от лужайки и пошел к берегу. Море это было, или океан – кто его поймет. Я сел на берегу и разжег костер из всех своих рисунков. Опрометчивый поступок. Теперь меня заметили. Меня заметили. Заметили мой чистый дым, и бросились на него, как пчелы на мед. Акулы на кровь. Сошли с ума.
И я уже не в безопасности. Сам отнял у себя последнее, на что мог надеяться. Прошло совсем немного времени, и с высоты башни старого замка я увидел, как сюда уже идут толпы визжащих и улюлюкающих похожестей. Больно смотреть на это. Слишком больно. Ведь они идут не к тебе, а к твоему месту. Тому, что еще несколько мгновений назад оставалось твоим личным, твоим любимым и единственным. И я молюсь, чтобы они прошли мимо, в ярости затаптываю свой костер, заливаю его соленой водой. Но они не меняют направления. Идут сюда. И вот они уже бегут по дороге. Но зеленые кроны над их головами уже дышат не чистым свежим воздухом, а запахом сгоревших керосиновых тряпок – их факелов. Птицы больше не летают спокойно. Они забились в свои гнезда, испугавшись шума и крика, которого никогда здесь не было. Они пробегают по лужайке перед замком, вытаптываю траву, разрывая в клочья своими тяжелыми сапогами землю, пробегают мимо стен замка, оставляя на них красочные изображения букв и уродливых лиц. Забегают внутрь, сначала одни, потом другие, спорят друг с другом и кидают друг другу в лицо деньги, слюной брызгая на еще не полностью покрытые краской стены. Я сижу на берегу, вижу, как вновь въехавшие жильцы начали выбрасывать из башен ненужные вещи. Как слезы из глаз, вещи падают из окон и разбиваются об уже мертвую траву, покрывая ее мелким градом своих осколков. И опять бегут люди. Опять кричат и визжат. Я хотел бы убить их всех. И за это я их ненавижу. Не в силах больше смотреть, как разрушают последнее мое место, я встаю и бегу вдоль линии моря к солнцу. Начнется прилив, и вода смоет мои следы, и быть может, теперь меня опять найдут не сразу. Только теперь я не знаю, куда идти. Я бегу, потом чуть медленнее, потом перехожу на шаг, останавливаюсь. Слишком я устал…
Я закрываю глаза…
(продолжение в четверг)
июль-август 2003