[700x494]
Сегодня я был в весьма странном месте, в которое мне пришлось пойти с другом-который до чёртиков боится этого места, но в нём ему предстоит работать...ну так вот...Жёлтый дом, с идеально ровными помещениями и мягкими стенами...В комнату помещены только несколько предметов, на которые можно только смотреть. И вот в одной из таких коробок я заметил её...чем-то она меня заинтересовала...я простоял там около часа, пока мой друг занимался своими делами...


Париж


Будильник прокричал шесть. Невозможно слышать этот крик каждый день. Почему она должна подчиняться этой железяке, которая хранит в себе драгоценное сокровище-время?! Вопрос остался без ответа, и лишь маленький будильник, подаренный мамой перед её отъездом в Париж бился в конвульсиях на тумбочке. Нужно было всего лишь нажать на кнопку, чтобы прекратить этот вопль, но она не сдавалась. Таким образом она не остановит время, а только приглушит до следующего утра его голос. Голос. Голос времени. Чтобы отвлечься, она подошла к окну. Солнце, разбуженное криками сотней парижских будильников, торопилось скорее подняться. Дворник смотрел на часы. А Париж был прекрасен. И эту красоту можно было только чувствовать. Её нельзя было нарисовать, передать через фотографию или описать словами. В это утро Париж лежал перед ней, разрисованный яркими красками осени. Чуть прикрытый пеленой утреннего тумана. Он соблазнял её, а она соблазнялась. Её глаза впивались в обнажённое тело города, дотрагивались до него, а он вздрагивал от наслаждения, издавал стоны, похожие на гул машин. Сегодня он был её, и ей казалось, что он не будет возражать, если она выбежит сейчас в парк и закружится в такт листве, подгоняемой парижским ветром, который оставит на её губах свой тёплый «ветреный» поцелуй. Её город-любовник звал её, заставлял забыть о Времени. Она вздрогнула, почувствовав за собой шёпот страшного голоса доносящегося из хранилища. Ей хотелось повернуться, подбежать к будильнику и задушить ужасный голос. Но она не могла, она смотрела вслед уходящему Парижу, который уже не принадлежал только ей. Он окунулся в атмосферу тысячи прохожих, предлагая им своё голое тело. А Время бренчало на струнах своего расстроенного голоса, постепенно нанизывая на её мысли и чувства ноты своей песни: «Время-концлагерь, в котором человек проведя всю свою жизнь, только перед самой смертью понимает, что именно Время было той печью, где сжигают мгновения чувств…» Чувство, которое она ждала, на её глазах жгли языки концлагерьской печи. Она ощутила жер, она чувствовала, как она превращается в сплав тела и души. Она пыталась кричать, но её губы подпевали песне, доносящейся из будильника: «Время-концлагерь…» И стало легко…
Перед ней лежал её город –любовник – Париж, вечный, мёртвый. Его безжизненное изображение расположилось на стене психиатрической больницы…