видится мерзость одна другой мерзее.

Уменьшенная точная копия храма Христа Спасителя, отлитая из желтоватого, гладкого ажурного стекла. Маленький мальчик хватает стеклянный храм потной ладошкой, и приняв его за леденец, откусывает купол. Мелкая стеклянная крошка под деснами, звонкий рев малыша, беззвучный крик смертельно напуганной матери.

Миниатюрная девушка в черно-белом платье и серых чулках, без обуви стоящая на асфальте. Глажу ее по упругому телу, по ногам, по спине и плечам, хочу уже запустить волосы в выкрашенную в тон одежде - серо-бело-черное мелирование - прическу, и натыкаюсь на что-то слишком твердое. Переборщила с лаком? Нет. Это перья. Тусклые перья, похожие на вороньи. Хочу вырвать одно, но внезапно выпадают все, кружась, падают на асфальт. Я понимаю, что ахроматичная красавица слишком неподвижна и... холодна. На внезапно лишившейся оперения голове замечаю отверстие. Прямо в макушке. Сквозь него виден тусклый свет, пробивающийся через мертвые серые глаза.

Оборотень-олень лежит на боку на берегу реки и жадно лакает из нее длинным бархатистым языком, пристально глядя вверх, на человека. И вода выливается обратно из рваной раны на его горле, смешиваясь с пеной и чуть окрашиваясь кровью.

Юные странно одетые сектанты сидят на мостовой в кругу, распевая гимны и звеня в колокольчики. Один из них встает и в танце идет мимо колючего куста. Несколько колючек застревают в его босых ногах. Каждый шип увеличитвается до размеров грецкого ореха, намертво врастает в кожу. Орехи лопаются, в каждом из них шевелится молодой червь яркой красно-зеленой расцветки.