Их расстреляли на рассвете,

Когда вокруг редела мгла…

Там были  женщины и дети,

И эта девочка была…

Сперва велели им раздеться

И стать затем ко рву спиной.

Но прозвучал тут голос детский,

Наивный, чистый и живой:

«Чулочки тоже снять мне, дядя?»

На миг эсэсовец обмяк,

Рука сама с собой, с волненьем,

Вдруг опускает автомат.

Он словно скован взглядом синим.

И, кажется, он в землю врос:

- Глаза как у моей Неминьи-

Во мраке смутно пронеслось.

Охвачен он невольной дрожью,

Проснулась в ужасе душа.

Нет! Не убить её не может…

И дал он очередь спеша.

Упала девочка в чулочках,

Снять не успела, не смогла.

Солдат, солдат, что если б дочка

Твоя вот также здесь легла.

Вот это маленькое сердце

Пробито пулею твоей.

Ты – человек, не только немец;

Или ты зверь среди людей?

Шагал эсэсовец угрюмо,

Не поднимая волчьих глаз…

Впервые, может, эта дума

В мозгу отравленном зажглась.

И всюду взгляд её светился,

И всюду чудилось опять,

И не забудется отныне:

-Чулочки тоже, дядя, снять?...