Рассказ, который во время написания превратился в бессмысленно-увлекательное плетение нелепых словосочетаний. "Рукоделие" еще не окончено, но каким будет продолжение истории - пока неизвестно )


"Она питала странную слабость к людям, пишущим без орфографических ошибок. Носила серебряные кольца, много колец. Черные строгие платья, алые взыскательные улыбки. Ее пальцы всегда дымились недокуренной сигаретой, а у правого виска изысканно торчал заложенный за ухо карандаш. Такой филигранной неряшливости мне больше не приходилось встречать.
Она была редактором, я – графоманом. Но я вел себя, как домотканый писатель, окрыленный своим неоперившимся талантом, а в ней видел нервную нимфу, которую оскорбили утюгом. Я был уверен, что успех набросится на меня и с довольным урчанием проглотит все, что я ему ни подкину – как в рукописном, так и в печатном виде. Она не верила в успех, засиживалась за широким рабочим столом до каленых звезд, когда они, достаточно разогретые за длинную ночь, начинали мерцать так ярко, что резали глаз. Мне было немного стыдно добавлять ей новой работы, но каждое утро, в назначенный – нет, не ей, а судьбой – час, я послушно и радостно отстукивал в дверь шифровку, напоминая о своем визите. Мое сердце долбилось в грудь, нарциссируя от собственной мягкотелой гениальности. Я был не переубедим так же, как и неубедителен. А она была невозмутима и непреклонна еще сильнее, чем я невнятен. Мы говорили на разных китайских диалектах. За ее плечами маячило две вышки, я был начинающим интеллигентом, но даже со скрежетом освоенные мной твердые формы и верлибры не могли пробиться сквозь ее безошибочный бронированный вкус. Я так привык к ежеутренним провалам и падениям у ее неумолимого стола, что состояние полета стало моим привычным времяпровождением. Стряхнув с колен сор бессердечно отвергнутых ею черновиков, я восставал и, пришпорив высокий стиль, снова и снова взбирался на пятый этаж, к подножию ее редакторской."