Если мы будем слабыми, нам никто не поверит. Нас просто сметут, неуклюже задвинут кухонными сервантами, заколотят крепкими сосенками, сочащимися пахучей смолой.
И потому - сила. Гнемся, принимая на себя удары, выпрямляемся, бесконечными обещаниями поддерживаем такую нужную в нашем возрасте уверенность. И ночами, когда заботливое мосэнерго гасит свои фонари, кутаемся в тонкие простыни снега, еще не успевшего толком выпасть.
Все чаще краснею от стыда на улицах такого родного города, судорожно рвусь. Туда, туда, вниз, еще ниже, под землю! Там - кондиционированный мертвый ветер и вечно заглушающие слезы поезда. Вечные призраки холода и революций. Верные признаки.
А завтра все заново. Судорожные удары о грудину, цветные ларьки и терпкий запах зеленых иголок на перекрестках.
У меня же его не будет. Первый год - не будет. И даже ощущение неправильности происходящего не в силах прорваться туда, к нервам: оно сжимает в холодной ладони, не более. Впервые мне будет нечего украшать. Выросла девочка, выросла.
Антон, ах, Антон, милый мальчик с пронзительно лазурным глазом, ну и что? И где? И ты теперь - прошел и не заметил. Ну и я тоже. Не заметила... А потом звонил в дверь, и домой, и в метро, где не ловят телефоны, - туда тоже звонил. А меня нет. Не заметил...
И мне не обидно, как ни странно, нет. Только вот наряжать по-прежнему нечего.
Да черт возьми, мне и ставить-то нечего, какое там - наряжать.