Уф.
Отмучалась. Отмотала, отбегала - все.
Теперь лечь на холодный от осени бордюр, да краской замазывать синяки под глазами, отдававшими когда-то ментолом. И зализывать вспухшие на коже струпья, полусгнившие, кровоточащие - зализывать прогулами уроков и бесконечным смехом, длинной челкой и мальчиком в смешной шапочке, темным шоколадом огромными плитками и постоянно повышенной температурой. Вливаться в глухо, набатно звенящую Москву-реку и Яузу, доплыть до далеко глядящего Петьки Кривого и...
Вниз. С разбегу, задев бедром псевдоандреевский флаг, - вниз. Через шпили проклятого всеми святыми города - еще ниже. Так, чтоб потом, потеряв от высоты падения сознание, путаться в руках, больших и сильных, и плакать в подушку о неданных вовремя обещаниях, от того, что внутри - до двух атмосфер и один никуда не помещающийся кровавый комочек, бьющийся за диафрагмой. А его бы вытащить, расковыряв податливую плоть, - и тебе. Перевязанный голубой ленточкой, в целлофановом пакетике, чтоб не пачкал, незаметно склеенный по трещинам скотчем, скукоженный.
Отдать, так, чтоб с концами, чтоб положил в ящик, далеко, переложил ненужными лоскутками-винтиками, да и забыл.
И хорошо. Хорошо...