Да, иногда я, знаешь, так беспричинно
Закрываю глаза, и локтями на стол, на ладони тяжелую голову
В ней столько мыслей и не убрано,
А где-то в Новой Зеландии тотчас начинается дождь,
Где-то подальше, чтобы
Не разбудить.
И тучи чернильными каплями в прозрачном
новозеландском воздухе,
И гнутся платаны или что там у них...
Это вовсе не значит, что
Дали сбой мои свежекованые титановые
шестеренки, колесики, винтики.
Городок в моей табакерке работает
как неподдельный ролекс.
Но у каждой, что утром просыпается раньше, чем тот,
кто хранит форму ее тела,
есть такое, что трудно забыть,
и что невозможно вспомнить.
что проливается где-то дождем
в Папуа Новой Гвинее
И кажется, я совсем беспричинно...
Но я бы не могла себе этого позволить,
Если бы не тот, которому каждое утро
Хочется шелестеть
барбарисовыми кустами и каштановыми листьями
Прямо здесь, за окном.

Мы ветер. Через нас - небо на полку, одеялом укрывшееся, суженое, ссуженное, нам с тобою суженое-ряженое, прокисшее молоком хлебным, крошками рассыпавшееся. Кричит. Кри-чит.
Кулаками железными - в висок, вдоль по щеке и вниз. Пальцами - в нас, в небо.
Я-на. И-я. А-я?
Светлые волосы по плечам.
Утренними слезами в горячие струи, моя действительность - это бред проезжающих мимо машин, летящих трамваев, маленьких дневочек без отцов.
Папа был прав, меня будут трахать, хотя он никогда этого и не говорил - тетя Валя, простите меня, я соврала.
Но ваш внук, тетя Валя, оказался таким дерьмом!
Середина июля. Отчет пошел. Я буду свободна.