[250x375]



Николаю снился сон, муторный и вязкий, как патока.

Снилось, что идет он по Генеральному штабу в обществе совершенно непотребном. Рядом, отстав всего на полшага, семенил какой-то субъектик с черной челочкой, липкий и гадостный, как растаявшее монпансье. К тому же суетливый и наглый, как такса. Глаза у субчика, впрочем, были кокер-спаниэля, с развратной поволокой. Ими, этими слизко-сладкими глазками он позыркивал на Николая, то из-за правого плеча, то из-за левого, в зависимости от того, с какой стороны ему удавалось заскочить.  Дышал субчик при этом прерывисто и пафосно, как Вера Холодная в новой фильме "Бесприданница".

Из кабинета выскочил генерал Алексеев и ловко отдал честь.
Николай обомлел.
-- Что на вас надето, генерал?
-- Форма. Новая. На ваше усмотрение и высочайшее одобрение.
Николай скользнул взглядом по вытянувшемуся во фрунт генералу. На голове у него была фуражка, в два раза больше обычной, с какими-то вензелями по фону, цветом напоминавшего пролитую мадеру. Мундир висел мешком.
-- Стиль -- "Маршал Победы", -- шепнул в ухо субчик.
-- До победы еще дожить надо. Мы даже войны не начали. -- Николай потянул носом. От генерала, как положено пахло водкой. Впрочем, в пристойном количестве. Острый снежный запашок кокаина шел из-за спины, от спаниэлистого субчика.

Из-за спины Алексеева выступил адьютант. Отдал честь, натянув на атлетической груди узкий в талии кителек.
-- Простите, а карманы где? -- удивился Николай.
-- Решили, чтобы на англицкий мундир не был похож. Заодно на австрийский, французский и немецкий. Мало ли с кем война, Ваше Величество! -- отрапортовал адьютант.
-- Резонно, -- обронил Николай и двинулся дальше по коридору.
Дальше в  шеренгу по две стояли щуплые девушки. Только накрашены и развратные, как купринские гимназистки.
-- Женский батальон смерти, -- упредил вопрос Алексеев. --  В разнообразной форме. На все случаи, так сказать службы.

Николай не мог сообразить какая служба по силам той, худенькой, в зеленом халатике с высоко обрезанными рукавчиками. Разве что в тифозном бараке умирать.
-- Какие они у вас...  -- Он с трудом подобрал приличное слово. -- Субтильные.
Вспомнилось, что в Чите принимал парад местного гарнизона. Девушки из тамошнего батальона смерти статью и ликом походили на першеронских жеребиц. Представил их кустодивские телеса, как квашня, рвущие  эти игрушечные костюмчики, и брезгливо поморщился.
-- А что же юбки у них, как у греческих пехотинцев? Короткие, просто срам! И шлица спереди.
-- Для удобства, Ваше Величество, -- страстно выдохнул адьютант.
Девочка с мордочкой гимназистки-марафетчицы в каракулевом беретике чуть заметно подмигнула и слегка надула губки.
Николай отвернулся.
-- А мужчины здесь есть?
-- И какие! -- Субчик так же марафетно стрельнул глазками из-под косой челки .
-- Извольте сюда, Ваше Величество.
Алексеев шагнул в боковой проход и увлек за собой следом Николая. Субчик, как приклеянный к хлястику шинели Николая, просочился следом.

Из-за колоны выскочил адмирал Колчак. Весь в белом с золотом. Даже штиблеты белые. Просто Риголетто из Саратовского театра.

-- Адмирал, зачем вам белые штиблеты?
-- А вот зачем!
Адмирал лихо выбил чечетку по генштабовскому паркету и замер в картинной  позе Матадора из фильмы Рудольфа Валентино.

-- Обратите внимание на элегантную линию бедра, -- шепнул в ухо запахом пастилы субчик. -- Такую вызывающе мужественную. Изогнутая, как мусульманский клинок, она восходит к полулуниям ягодиц и, изломившись в талии,  устремляется вверх, к крутым плечам атланта.
Николай передернулся.
-- Ва у ля! -- Колчак в па танго отступил на шаг  назад.
И Николай обомлел.
У колоны, оперевшись спиной и прижав одну ногу к мраморной колоне, стоял...
-- Господи...  Духонин! -- выдохнул Николай.

Духонин отлепил от губы мундштук из страусиного пера. Его острый профиль медленно развернулся и стал размытым овалом, на котором лихорадочно и томно блестели глаза Пьеро. Пунцовые губы сложились в поцелуй и выпустили облачко дыма папирос "Зефир".
На Духонине были белые брючки и объемистая кожаная куртка с волчьим воротником. На голове косо сидела белая пилоточка. Пилотка и куртка были сплошь покрыты флажками имперского торгового флота и золотыми птичками.
-- Стиль "Америкэн пайлот" -- французским прононсом щекотнул ухо субчик.
-- Авиатор, -- пояснил по-русски Брусилов.

Сам он был в кителе без карманов, но почему-то с погонами Третьего охранного управления. На голове у Брусилова была каракулевая папаха со звездой.
-- А ваша авиатор не замерзнет? -- попробовал спуститься с небес на землю Николай.
-- Не извольте беспокоиться, Ваше Величество!  Летаем всего двадцать часов в год. Да и то при хорошей погоде, -- отрапортовал генерал Алексеев. -- Не успеет замерзнуть.
-- Вы бы ему шлем дали. А то... Как-то...
-- Пилотку очень удобно класть под попу, -- шепнули развратно-карамельные губы над плечом.
-- Разве что так. -- Николаю вдруг стало неудобно среди этих разряженных павлинов в своей простой солдатской шинели и гимнастерки без погон. -- А рядовые где?
-- Здесь мы, Ваше Величество, --  хором ответил коридор.
Император пошел на зов.

Строй представлял собой отряд военнопленных, отмытых в бане и быстро приведенных в божеский вид.
Император с тоской провел взглядом по лицам юношей, с уже проступившей печатью безысходности и безропотности к своей доле.
-- Братцы! Богатыри русские! -- начал Николай и стушевался.
Богатырей не кормили неделю минимум.
-- А что у этого на голове? -- спросил он, указав на самого забитого.
-- Каскетка ударопрочная. Сработана на Путиловском заводе, -- патриотично выпучив глаза, доложил Колчак.
-- Стразики от Сваровски, -- вставил субчик.
-- А почему он один в каскете?
-- Новобранец, Ваше Величество, -- протрубил Колчак. -- Форма специально для первого года службы.  Не препятствует мытью сортиров и чистке картошки. Каскетка не снимается даже во сне.
-- Зачем?
-- На случай падения на голову разных по весу предметов. Ваше Величество. -- Колчак кашлянул в кулак. -- Гульфик тоже изготовили мастеровые с Путиловского. Выдерживает прямое попадание сапога.
-- Такое разве может быть?
-- Случается, -- смутился Колчак. -- Но мы боремся. А вот, извольте, форма лейб-гвардии. Семеновец, орел! Возлюбленный смерти!

На тщедушном орленке китель был павловский,  а картузик гимназический, с таблетку. Вид был, точно, хоть сейчас отпевай. Николай с трудом узнал своего любимца Корнилова.
-- Либо кивер, либо шинель, -- устало приказал Император.
-- Ни того,ни другого на складах нет! -- победно доложил Колчак.
Николай вдруг развернулся к строю, обожженный догадкой.
-- Па-а-азвольте, господа! А пуговицы где? Где, я вас спрашиваю, пуговицы?
На мундирах и шинелях солдатушек было ровно по две пуговицы.
-- Ваше Величество, путем сокращения числа оных боеспособность выросла двое. Было четыре -- стало две. Быстрее по тревоге встают, Ваше Величество. Проверяли!
"Ясно. Украли, шельмы! -- догадался Император. -- Пуговица медная по алтыну. Медь на рынке по рублю. Эх, и это цвет и мозг армии, Генштаб! Можно представить, сколько оставят пуговец в округах".
Он закрыл глаза. Вдруг до отчаяния захотелось водки.
-- Что еще... -- Он не стал добавлять "украли". И так все ясно.

-- Портянки, нижнее белье хабэ, рейтузы дамские полушерстяные, шапки офицерские пыжиковые, сукно шинельное, все резервы старого обмундирования, лопатки саперные титановые, два аэроплана, крейсер, -- по инерции начал перечислять Колчак, но Алексеев оборвал его, вдавив рифленую подошву американского ботинка в белый штиблет адмирала.

-- И кого мне за этот бал-маскарад благодарить?
Кто-то подтолкнул к нему субчика. Субчик заливался девичьим румянцем, покусывал губку и напускал поволоку в единственный видимый из -под челочки глаз.

-- Я вас знаю?

-- Курюрье Юдашкофф, -- пыхунул "Зефиром" неизвестно откуда появившийся Духонин. Сунул напудренный нос в волчий мех и послал Николаю взгляд " а-ля Раба любви". -- Знаменит своей неподражаемой, а потому не продаваемой коллекцион от-кутюр  "Екатерина Великая".
-- Юдашков? -- переспросил Николай, проигнорировав выпрыгнувшую для пожатия ладошку субчика.
-- Или типа того, -- Духонин лизнул мундштук белым от кокаина языком.
"Старуха, наверное, в гробу перевернулась. Еврейчик назвал ее именем свои платья!" -- подумал Николай. И сразу устыдился своей черносотенности.
Постарался милостливо посмотреть на низенького, пухлого книзу портняшку.
-- На прошлый Новый год для госпожи Вырубовой и ее подруг шил туалет в стиле "Вамп Империал", -- сам себя отрекомендовал Юдашкофф.
-- Ах вон оно что!
Император печальным взглядом обвел строй своих солдат. Захотелось выпить и набить морду портняжке. Или сначала набить, а потом брезгливо напиться.
-- Это печально господа! -- прочувствованно, как всегда бывало перед запоем, начал Император.
Показалось, что из глаз Юдашкоффа вот-вот брызнут слезы. И глаза эти вдруг сделались такими близким, сосущими...
Император почувствовал, что чья-то горячая, как котенок, ладошка ползет в шлицу его шинели.
И в страхе проснулся.

Сел на постели. Огляделся.
Сердце гулко билось о ребра.
Жена стояла у окна. Чертила зелеными чернилами свастику на бледных обоях.

-- Алексис, мне приснился страшный сон.
-- Ники, сейчас все сны к смерти, -- грудным баритоном ответила Алексис.
-- Не знаю, не знаю, друг мой. Но в этом сне, я вдруг отчаянно понял, что же случилось с Россией.
-- Она умерла.
Николай натянул на грудь одеяло. Незаметно для жены перекрестился.
Сердце уже не билось набатом, постукивало ровно и убористо, как равнодушный телеграфист.

-- Да, Алексис, ты обратила внимание, что Юровский сегодня принес нам корзину яиц? Как думаешь, к чему бы это?
-- Ники! -- Алексис укоризненно качнула высокой прической. -- Ты мне мешаешь.
Она принялась старательно выводит заученные наизусть значки санскрита.

Николай откинулся на мятую подушку. Закинул руки за голову.
Стал слушать тишину большого дома.
Показалось, что в подвале копошатся то ли крысы, то ли подвыпившие люди.
По груди от этого едва различимого звука прошелся сквознячок. Сердце заколыхнуло.
Николай улыбнулся своему страху.
И страх отступил.