Меня всегда пугал чистый белый лист… в нем слишком много… и слишком мало. В нем нет ничего, и есть все. Одновременно. Это завораживает и пугает. Но я привыкла к бою с безупречной белизной. Мой карандаш прогонит ее с листа. А теперь остался только монитор компьютера. Не чернеющий под моей рукой. Все такой же чистый и белый. Неизменный. И несколько символов на белизне. Разве могут они что-то значить? Разве могут они что-то изменить? Чем-то помочь?
Раньше все было по-другому. Вода не была чище, воздух не был прозрачнее – что для природы двадцать лет? Но я была иной. Сначала маленькой и наивной. Такой милой и беззащитной к чужому злу. Потом юной и неопытной. Закрытой для разговора, но открытой для ударов. Мне хотелось чего-то большего. Чего-то настоящего. Чего-то, за что стоит идти в самое пекло. Стоит бороться. Страдать. И я страдала, кричала ночами в подушку сквозь стиснутые зубы и закрытые от слез глаза. И не могла понять, отчего в сердце рождается только боль. Я не пила и писала стихи, трогающие душу таких же ранимых существ. Смешные, глупые стихи. Стихи неоперившегося птенца, выпрыгнувшего из гнезда по своей воле и корящего злую судьбу, что не дала вовремя крыльев, не подстелила соломы. Все могло получиться совсем не так, как случилось. И я могла быть иной. Не пошла бы в новую школу, училась бы сейчас в налоговой академии, не задирала бы нос… не получала бы стипендии, ибо – вечерка. Не знала бы Диму. И еще очень многих не знала бы. Но были бы другие. И было бы лучше? Может, это была пропасть еще глубже? И не было бы Сережи… не было бы дна у этой ямы. Он – не дно, а скорее лестница наверх.
Я выбирала свой путь на ощупь. Меня толкали на эту стезю, но не заставляли. И обстоятельства – ничто, мы сами выбираем свой путь, даже когда не понимаем этого. Не видим, куда прем с гордым упрямством, в какой бор, к какой пропасти или полю. А может, райскому саду? Чушь.
Пьянящая любовь сквозь слезы. Боль в горле от невыпущенного крика. Кровь на руках и плечах. Невысказанные обиды в глазах, в словах. Всегда со мной, для всех. Но не для них, не для причин моих недугов. Они в стороне. Или он один был? Кто теперь разберет? Я до сих пор слишком хорошо помню его лицо. И знаю, что не забуду его до самой смерти. Он вызывает у меня отвращение, но в то же время и другое… сожаление о былых годах, когда мне было проще. Когда я могла мечтать. Могла петь сквозь слезы. Писала, рисовала. Надрывалась от боли внутри, но надеялась. Бешено надеялась на лучшее. Искала. Хотела искать. Было движение, брожение. Хотелось пить, но не пила. И не курила никогда.
Что было – то прошло. К чему стремиться во времена, когда мне было плохо? Когда я хотела уйти навсегда из этого мира? Я считала его жестоким, но я ошибалась. Не мир жесток, а люди. Миру все равно, есть мы или нет. Природа не заметит исчезновения еще одной блохи со своего оскверненного тела. Люди. Вот оно – зло, вот оно – добро. Иного нет. Все в нас заключено. Наши мысли, наши поступки, наше отношение к поступкам своим или чужим – вот наша истина. Вот наша мораль. Способ отчуждения от природы, от корней, от своего естества. Желание поднять голову выше дерева, под которым сидишь. Срубить под собой ветку. Сжечь небеса. Лишь для того, чтобы доказать себе, что ты лучше маленького мотылька, летящего на огонь.
Я смотрела на мир через пелену слез и туман ненависти, через черные очки любви без ответа. Теперь – все серое, бесцветное, но болезненно четкое, как будто линзы сильнее, чем нужно. Если долго смотреть – болят глаза. И я уже не знаю, живу ли я, или это все туман забыться перед вечной пустотой. Но какая разница? Пока я мыслю, пока я есть хотя бы в своих собственных мыслях, пока я могу хоть что-то создать – я существую! Лишь вечная тьма без крупицы света оборвет это пленительное мгновение. Я есть!
Как странно завораживает музыка Моцарта. Легкое пение… без слов, почти без слов, а те что есть – не разобрать, и не понять. Как раз то, что мне сейчас нужно. Только это, и ничего больше. Просто слиться с музыкой, плыть по ее волнам, без единого звука… и писать о том, что думаю. Выплеснуть, наконец, эту перебродившую массу вовне, расстаться с тяжким грузом внутренних размышлений.