Я сидела возле большого экрана. Что-то тихо щелкнуло, экран моргнул и появилась картинка. Любительская съемка, нечеткое, но достаточно разборчивое изображение. Ковер со знакомым рисунком, довольно старый ковер. Батареи на заднем фоне. Сверху окно и полупрозрачные кружевные занавески. Судя по всему, камера лежит на полу. Свет из окна льется явно дневной, а может, даже утренний. Если считать со стороны меня – смотрящего – то справа виднеется балконная дверь, а слева разбросаны различные вещи: чьи-то кофты, брюки и кое-где виднеется детская одежка. Там же валяются пакеты, скомканные бумажки и прочий мелкий хлам. Пленка проматывается, на ней появляется женщина. Пленка мотается еще чуть дальше, и я замечаю что в кадре появляется еще кто-то. Включается “Play” и взгляд фокусируется на такой картине. Та женщина – а она до этого что-то говорила прямо в камеру – теперь сидит на коленях в черной юбке до колена и в бюстгальтере. У меня создается ощущение, что где-то я ее видела, а вообще из ее слов становилось ясно, что она – какой-то политический деятель. У нее были светлые или русые волосы, они волнились и не доставали до плеч. Кажется, такие мягкие, как пух, но густые. И непонятного цвета глаза. Когда запись включилась, и я смотрела видео дальше, то заметила, что женщина начала как-то странно дергаться, делая головой движения рывками, как бы снизу вверх, или по прямой или по наклонной. Т. к. она сидела спиной к окну, не было видно, что она делает. Но звуки настораживали. Под руками у нее лежало что-то, напоминающее маленькую куклу без ручек и ножек, которую одной рукой она держала, а другой приподнимала, что-то будто вытягивая из нее, как длинную нить. Морщась от неприятного предчувствия, но движимая любопытством, я придвинулась ближе к экрану... Лицо женщины было в крови, глаза выпучены. А под ее руками.. находилось тело ребенка, которого где-то в середине видеозаписи она притягивала, плачущего, к себе. Руки были, но они болтались по полу, одна почти оторвалась. Ноги – самое целое, что было на этом теле. Или, быть может, я их просто не видела, т.к. тело лежало головой к камере и ноги оставались, в основном, в тени. Грудная клетка разорвана в клочья, ковер заляпан сгустками крови и переплетением внутренних органов. Нитью, которую тянула женщина, оказалась кишка. В Тоненьких волосиках маленького существа запуталась его же плоть; а глаз – может быть, и к счастью для меня, не было видно. Тело дергалось из стороны в сторону за рывками предполагаемой матери. Нить оторвалась и, прилипнув к ее лицу, поползла вниз. Видны были останки грудной клетки малыша – ему – или ей? – на вид было годика три-четыре, не больше. А женщина тем временем все жаднее прикладывалась к тельцу, зубами выгрызая куски наверняка еще теплой плоти. Глядя на все это, я испытывала такое отвращение, что не могла и кричать. Но крик все же раздался. Рядом со мной каким-то ужасным случаем оказалась мама, которая, увидев это, кричала так, что у меня защемило в груди и я совсем уже не могла дышать. Голову сильно сдавило болью и я почувствовала острый приступ тошноты, от которого, собственно говоря, и проснулась.
И как сейчас, вспоминая этот жуткий кошмар – сном это не назвать.
Я и не знаю уже как передать весь тот ужас, который я испытала – с моим способом написания это сложновато передать – надо было попросить дяденьку Кинга...