Комната походила на залитый солнцем медный таз. Возможно все дело в оранжевых шторах. Очень возможно. Он лежал на разметанной их ночным штормом кровати и не думал. Все пыльные, перекошенные тома мыслей, обрывков фраз, дорогих когда-то намеков и уклончивых ответов - все это было методично выжжено, когда он открыл глаза - каких-нибудь десять минут назад. В пепел, в труху, раз и бесповоротно. Какое это уже имеет значение? No more, no more… Когда-то он был влюблен. Он любил. Но что-то в их судьбах не переплеталось. Все разрушалось только успев начаться. Добрая сказка не вытанцовывалась. Физика же методично гнала его вперед к ней. Не как мотылька, но и не с голой фрейдистской логикой. Просто тянуло, хотя он уже не был уверен, был ли он влюблен как в первые дни…. Он так долго болел ею, что без этого не мог. Уже. Или мог, но еще боялся лишиться. Но все это вчера, а сегодня его правая рука сжималась и комкала простынь, будто пробовала на разрыв молодое полотно свободы. Он был чист, впервые за долгое время свободен от двойственности и полностью откровенен с самим собой. Апельсиновые отблески как-то незаметно появились в глазах и там и остались. В шелковых клубах подернутых оранжевым белых простыней она лежала рядом и не о чем не думала. Она спала - ей снился сон. Вот шевельнулись чуть приоткрытые губы, приподнялась бровь, а вот рука любопытным зверьком скользнула по обнаженной груди и замерла на животе. Он мог бы читать этот сон. Мог бы даже записывать - только это был совсем уже не его жанр. Совсем уже не его. С вязкой сахарной ленью во взгляде он смотрел на ее красивое тело и удивлялся своей доброй безмятежности на грани полного безразличия, но теплого и с солоноватой улыбкой буддистского монаха. Комната утопала в утреннем свете. Такое солнце может быть только в мае. Утреннее Солнце - Оно еще не плавит город нервным подрагиванием аэра. Не заставляет тело исходить мелкими капельками пота - бесполезного и липкого. Оно игриво ласкает ладони, молодые листья и цветочную мелочь зеленых газонов. Самое правильное солнце и самое человечное. Лучи - длинные небесные пальцы - пробились сквозь прожженную сигаретой занавеску на стол, запрыгали стаей по вчерашним бокалам и утонули в начатой и обиженной бутылке шампанского. Не допили, заткнули пробкой и бросились в простыни, на ходу сбрасывая друг с друга одежду… Неуклюже и не театрально вовсе … Так получилось и они были вместе. Но это вчера. Он поднялся. Дошел до стола. Взял шампанское за нежное горло. Обернулся, улыбаясь той же отстраненной улыбкой человека, который только что понял, но все еще не осознал величия. То что было - ушло. То что осталось - она тонет в оранжевом свете. Надо выпить за новое, о котором еще не известно. Он встряхнул бутылку. В потолок из всех орудий. И раздался выстрел.