[300x201]
Я могу не услышать, как меня зовут на помощь, могу не обратить никакого внимания на стук в дверь… Но я всегда буду помнить о том, что нужно сделать, выйдя в воскресенье утром на лесную тропу. Я могу спутать пение птиц и шум майских волн, разбивающихся о колени сгнившего в прошлом году кряжа, но я никогда не разучусь танцевать своих танцев.

Беря в руки то, что я привык брать в руки, я выхожу в распахнутую дверь. Выхожу навстречу желтому, пропитанному белесым дымом солнцу. На моем носу зеленые очки в красной оправе, я двигаюсь туда, куда привык двигаться.
За порогом меня ждет птица. Я бы сказал, что это цапля. Чудовищно неприятная цапля. Как и положено ее натуре, она стоит на одной ноге и не сводит с меня взгляда. Усмешливого, укоризненного взгляда. Эта цапля пришла сюда не просто так. Возможно, у нее какое-то дело ко мне. Поэтому я останавливаюсь подле нее и жду. На моей руке нетерпеливо жужжат часы, я спешу.
«Что вас привело сюда?» - спрашиваю я ее.
Ответа не следует. Тогда я подбираю газету, что до сих пор лежала у моих ног и двигаюсь вон. Шагая по серебристо-серому асфальту, я оглядываюсь. Она все еще там. Странная встреча.
Но солнечный день продолжает бесноваться над моей макушкой, и потому я двигаюсь дальше.
За углом бетонного строения с окнами, пялящимися на меня бесполезными пустыми глазами, меня ждет проспект. В принципе, ничего нового, и только выражения лиц некоторых прохожих кажутся мне нервными. Может быть, здесь что-то произошло. Я прохожу вперед еще несколько шагов и понимаю: так и есть. Справа от меня, прямо посередине проезжей части лежит велосипедист. Его разноцветный велосипед откинут в сторону, руль его помят. Я подхожу ближе и мне бросается в глаза лужа ярко-желтой краски, разлитой по асфальту…Мгновение спустя я понимаю, что это кровь… Человек, с которым случилось несчастье, смотрит на столпившихся вокруг бессмысленным взглядом оранжевых зрачков, на шее его висят ключи. Сегодняшнее неистово-джазовое солнце облизывает его светло-зеленые щеки, радует густые брови. Человек сжимает в руке радиоприемник, из которого все еще доносятся звуки восточной ритуальной музыки. Женщины вокруг копошатся, волнуются… Одна из них, с красной лакированной сумкой на локте и крокодиловым ремнем под грудью, снует туда-сюда, пытаясь предпринять какие-то меры. Она подбегает поочередно к каждому из прохожих и трясет перед их лицами какой-то бумажкой… Она кричит что-то, беззвучно открывая рот. Я вглядываюсь в ее лицо, оно кажется мне знакомым. Я не могу отделаться от ощущения, что встречал прежде ее белые как яичная скорлупа глаза. Эти глаза привлекают мое внимание чертовски сильно, и вот я уже не замечаю вокруг ничего другого. Они становятся все огромнее и огромнее, и крошечные зрачки-точечки в центре их впиваются в меня, прокалывая насквозь. Я протягиваю руки в надежде прикоснуться к их мягкой, приторной плоти, но вскоре ощущаю меж своих пальцев что-то склизкое, ускользающее… Я смотрю на собственные руки и понимаю, что держу извивающихся рыб, рыб, тупо глядящих на меня глазками-икринками… Подняв взгляд снова, я встречаю перед собой огромную проекцию этих мокрых тварей, разевающую передо мной необъятный светло-розовый рот и хлюпающую глянцевыми губами, обдающими меня ледяной жидкостью, по аромату напоминающей розмарин.
В этот момент я, почувствовав себя крохотным комочком смятого детскими пальцами хлеба, прыгаю вперед. Внутрь. В пространство бледной, беззубой полости. Мгновенно меня поглощает тьма. Тьма затекает в уши черной тушью, заволакивает глаза черной ватой, брызгает в рот черной горечью. Я теку вперед, беспомощно вытянув руки, и вскоре чувствую, как что-то мягкое, что-то горячее щекочет мой живот. Я проскальзываю дальше и вдруг попадаю в водоворот… Водоворот затягивает меня, швыряет из стороны в сторону, и, наконец, резким движением черной влаги, выталкивает меня наружу… Я желейной лепешкой плюхаюсь на дорогу.

К моему удивлению, я пробыл во чреве этой рыбехи много дольше, нежели я ожидал: мои часы показывали уже начало седьмого, и солнце на небе начало превращаться в медный таз, постепенно сползающий за купола лабораторий и синие крыши жилых домов, оставляя за собой ржавый след на простынях облаков.
Отряхнувшись от черно-серой чешуи, прилепившейся к моему пиджаку, я поднялся на ноги и огляделся. Квартал показался мне незнакомым, однако я смело двинулся вперед. Под мышкой у меня как прежде была зажата утренняя газета, очки на носу даже не треснули.
Я шел по голубой брусчатке прогулочным шагом, ведь везде, куда мог, я уже опоздал.
Улица расступалась передо мной морской змеей, веселой и вертлявой. Маленькие домишки по сторонам глядели спокойно, протягивая мне свои нежные руки, одетые в кружева. Их большие синие глаза моргали, поминутно подмигивая. Лиловые фонари готовились нести свою вахту и торопливо натягивали чулки, качая непролазными кудрями.
Притопнув оранжевым ботинком, я не раздумывая решил направиться в переливающееся неоновыми огнями заведение напротив. Поправив очки, я поднялся по прозрачным ступеням и мгновенно оказался в ярко-освещенном помещении, где стены вместе с вкрученными в них круглыми лампочками кружились в неистовом ритме рокабилли. Я протиснулся мимо танцующих пар и официантов, выделывающих невообразимые трюки с подносами в воздухе, к стоящему в дали ото всех стеклянному столику. Опустившись на синий кожаный пуф, я стал оглядывать публику. То были бесчисленные дамы на красных каблуках, цепляющиеся жилистыми пальцами за своих партнеров, с потных шей которых свисали развязавшиеся галстуки. Дамы трясли волосами и оборками юбок в такт завывающим на крохотной сцене гитарам, и от этого движения все в моих глазах смешалось в одно безумное цветовое пятно, кружащееся в пространстве стеклянного затылка моего столика. Неожиданно мой транс прервал официант, появившийся откуда-то из-за плеча и, описав вокруг меня полукруг, остановившийся прямо у меня перед глазами. Он навис передо мной, равномерно покачиваясь вперед-назад и улыбаясь лоснящимися малиновыми губами от уха до уха. Его рыжие кудри, похожие скорее на клоунский парик, торчали по сторонам. Глаза же вращались вокруг своей оси мячиками для гольфа. Я, доставая из кармана свою трубку, сказал: « Воду с лимоном, пожалуйста ». На что услужливый гарсон ответил глубоким поклоном, и, шаркнув разноцветными лакированными ботинками, скрылся из виду столь же мгновенно, как и появился.
Ожидая свой заказ, я принялся вновь разглядывать посетителей заведения. На этот раз никто не танцевал: бэнд наигрывал умиротворенную мелодию, и все присутствующие сочли разумным пропустить один-другой стаканчик чего-нибудь вроде кислотного цвета жидкости, какую пили за соседним от меня столиком. Я прикурил свою маленькую трубку, что тетя подарила мне на прошлое Рождество, и откинулся на светло-желтую стену. Напротив себя я заметил только что вошедшего человека, который грузно свалился на расплывшийся под ним пуф. Он резко отличался от остальных посетителей заведения: по всей видимости, он представлял собой довольно скрытную личность. Надвинув на лицо фиолетовый цилиндр так, что видна осталась лишь светло-рыжая борода, он расправил вокруг себя подол легкого, переливающегося от светло сиреневого к золотистому, плаща. Куря, я продолжал следить за ним.
Человек напряженно размышлял о чем-то, отстукивая на столе какой-то рваный ритм тонкими оголенными пальцами. Вскоре вертлявый официант удостоил его своим вниманием, и я заметил, как тот показал ему какой-то знак, согласившись с которым, гарсон медленно, но глубоко кивнул и скрылся в толпе. Посетитель размеренным движением почесал свою бороду и вновь углубился в пространственные размышления.
В этот момент ко мне на стол опустился мой заказ, произведя звучный кляц стекла о стекло. Я сделал небольшой глоток и, подняв глаза, уже не обнаружил на прежнем месте столь заинтересовавший меня субъект. Приглотнув из стакана еще немного кислой жидкости, я снова обратил свой взгляд перед собой. Человек в фиолетовом цилиндре направлялся к выходу из заведения, сжимая в костлявой руке большой и красивый саксофон.
Недолго думая, я бросил на столик какую-то монету, завалявшуюся в кармане моего салатового пиджака, и отправился за ним.
Тонкая дверь вывела меня на ночную улицу, с ног до головы укутанную в благоухающие меха и тонкие золотые цепочки, мелькающие там и тут. Несмотря на то, что воздух был пропитан запахом дешевых духов и новой резины, чувствовалась и ни с чем несравненная ночная свежесть.
Я сделал несколько шагов по пляшущей красной брусчатке и заметил быстро двигающуюся впереди фигуру человека в цилиндре. Прибавив скорости, я поспешил вслед за скрывающейся среди ладоней ночных фонарей тенью.
Когда спустя минуту я нагнал этого человека, с независимым и гордым видом шествующего по улице размашистыми шагами, я заметил, что он приложил к губам свою драгоценную ношу – новенький позолоченный саксофон. Мы двигались вперед, окутанные звуками тихой нежной мелодии, не встречая на своем пути ни единого прохожего.
Увлекшись мастерством играющего, я не заметил, куда мы держим путь. Когда оцепенение немного покинуло меня, я осознал, что мы находимся у калитки моего собственного дома. Остановившись на зеленой ночной лужайке рядом со знакомыми пластмассовыми качелями, я уставился на своего попутчика, дальнейшие действия которого меня удивили. Прекратив играть и спрятав саксофон в мусорный бак, он преодолел невысокую белую оградку, сторожащую наши с женой владения, и, поднявшись на крыльцо, постучал костяшкой указательного пальца в дверь. Некоторое время ему не открывали, однако вскоре плотная деревянная дверь распахнулась. На пороге стояла моя супруга в запятнанном переднике. Она маленькими ручками притянула к себе пришедшего и нежно чмокнула его в губы. Человек в цилиндре протолкнул мою жену внутрь дома и захлопнул за собой дверь.
Не осознавая, что происходит, я кинулся к крыльцу и принялся колотить кулаками в плотную, мертвецки-молчащую дверь, но, как назло, сколько я ни ломился, ни единого звука не проникало внутрь моего родного дома. Вскоре зашторенные окна погасили свой предательский свет, и мне уже ничего не оставалось делать, как присесть прямо здесь, на крыльце.
Ночь забинтовала чернильным клумбу, что так лицемерно лизала мои ноги. Я сидел, положа подбородок на ладонь, и смотрел, как в деревеньке давно спящих цветов суетливо копошатся неугомонные насекомые, и как отвратительные мохнатые мотыльки прилипают больными крыльями к бледной лампочке, похрапывающей над входной дверью.
Время текло черным ручейком, журчащим иронично и усыпляющее. Вскоре часы на моем запястье прожужжали три ночи, и я подумал, что неплохо было бы подремать. Облокотившись о кованые перила, я довольно удобно устроился на прохладных ступенях и потихоньку стал проваливаться в тяжелый и тягучий как лекарственный сироп сон.

Меня разбудил звук мотора на рассвете.
Я резко открыл глаза и, насадив на нос успевшие свалиться во сне очки, посмотрел перед собой.
На асфальтовой дороге перед калиткой стоял похожий на раздавленную сороконожку автомобиль. Сиреневая краска на его капоте облупилась, и сквозь ее облезшую чешую явственно проступала бывшая раньше красная. Я увидел, как моя жена в короткой кожаной юбке старательно запихивает в багажник чемоданы, помогая себе босой ногой и аккуратненьким плечиком. Дети резвились на заднем сидении, развлекаясь тем, что отнимали друг у друга мертвую бабочку, вот-вот готовую рассыпаться ароматной пылью у них на руках. За рулем я не без досады заметил все того же человека в фиолетовом цилиндре и с рыжей бороденкой, который тщетно пытался завести не желающий двигаться ни на миллиметр автомобиль.
Обратив внимание на то, что я проснулся, моя женя радостно улыбнулась и крикнула что-то своему спутнику.
Человек, которого я успел мысленно обвинить в похищении моей семьи, вылез из салона и поманил меня рукой. Ничего не понимая и предчувствуя что-то недоброе, я поднялся со ступеней и направился к автомобилю. Когда я приблизился, жена обхватила мою шею руками и громко чмокнула в щеку. Человек в плаще улыбался, и я заметил, как ласково сузились под полями цилиндра его темные глаза.
«Где ты был?», - спросила меня жена и нежно потрепала за волосы. Тот, на кого еще недавно я был столь зол, вытащил из внутреннего кармана своих одежд аккуратно сложенную газету и подал ее мне. Я пришел в замешательство: а ведь я действительно не заметил ее пропажи!.. Человек дружески хлопнул меня по плечу и кивком головы пригласил залезть в кабину, на переднее сидение, вежливо предоставив мне право вести автомобиль.
Когда я забрался на свое сидение, дети приветствовали меня радостными возгласами. Я улыбнулся им и подмигнул. Сейчас же моя супруга забралась на сидение рядом, громко щелкнув дверью. Она озорно взглянула на меня и засмеялась, словно я отпустил какую-то необыкновенно острую шутку. В боковое зеркало я увидел, как наш спутник ловко забрался на крышу автомобиля, прихватив с собой завернутые в коричневую бумагу бутерброды.

Мы тронулись по золотистому утреннему асфальту, тогда как дети на заднем сидении завели какую-то веселую и в тоже время спокойную песню о неком мальчике, что играл джаз для нищих и беспокойных на старой трубе, весело прижимая ее к своим тоненьким детским губам. Белое небо открывало перед нами всю наготу своего водопада, и мы, ласкаемые его ветрами, ехали вперед, нежно переглядываясь…