Здравствуйте еще раз всем, кто ждал меня и не ждал :)
Вернулся с именинным "тортом" для четырех милых девушек.
Надеюсь, он будет вкусным ))


Название: Ты мое счастье
Автор: luzius_mc
Статус: закончен
Размер: Mini.
Категория: Slash, romance, NC-17
Пейринг: Том/Билл, Pov Билла
Посвящение: Weedy Star, Черри, Eternal Smile, Scorpio.
Дисклеймер: попользовался в угоду читателям)) и да простят меня Кау!
От автора: Девчат, знаю, что ждали)) знаю, что вы знаете, что я помню о вас. Надеюсь, каждая из вас найдет то, что ему по душе))) С днем рождения! Считайте, что это мой вам торт – не передеретесь, думаю))))


– Ты моё счастье... Слышишь?
Слышу. Людей так много вокруг, и я стараюсь отвечать тише. Понимаю, что все заняты своим делом, но все же неловко. Какая-то девчушка смотрит на меня, не сводя глаз. Понравился? Наверно. Я же неотразим, ты мне всегда это говоришь. Пусть рисует себе в своих мечтах принца на белом коне, похожего на меня, авось и встретится ей такой же. Но я уже занят, малышка. А ей еще расти и расти, и ждать и ждать.
Я подмигиваю ей, а она смущенно улыбается и отводит глаза. Отворачиваюсь и продолжаю слушать твою влюбленную, приятную чушь.
– Ты смеешься?
Да, а как можно еще реагировать на твои слова? Или мне охать и закатывать глаза?
– Ты смеешься, как ласковое море.
– Откуда такая романтика вдруг? Неужели так соскучился?
– Я просто тут дохну уже, садист хренов.
Снова смеюсь и поворачиваюсь. Девчушка уже сидит на диванчике для ожидающих и качает ножкой, глядя на меня. Симпатичная женщина, очень похожая на нее, копается в чемодане и что-то говорит, поправляя падающие на лицо каштановые волосы. К ним подбегает парнишка и плюхается рядом. Очень похожи. Это, наверно, младший брат. А девчушка точно студентка, но уж такая маленькая, если рядом со мной станет, то не достанет и до плеч. Паренек пихает ее ногой, и девушка недовольно отводит взгляд и поворачивается к нему. Тот хмыкает и смотрит на меня. Хорошие отношения. Девушка поднимается, откидывая такие же, как у матери волосы, назад и направляется в сторону киосков.
– Твой смех, как звон камешков, разбуженных прибоем. Помнишь море? Лето…
Улыбаюсь и мычу утвердительно.
– Я вижу твою улыбку. Она такая осторожная, как рассвет.
О господи, мне следует уехать надолго, чтобы наконец услышать от тебя весь этот романтический бред, которого не дождешься от тебя.
– Я хочу, чтобы ты мне это повторил, когда я прилечу.
– Ты только прилети, – усмехаешься. – Я тебе не только это скажу.
– А что еще? – я кокетливо улыбаюсь и иду вдоль рядов, просто, чтобы не сидеть на месте.
– Как я скучаю по твоим объятиям. Они как море, нежно обнимавшее нас тогда.
И я почти ощущаю мягкие волны на теле от морского прибоя. Как хочется лета.
– Ты идешь?
– Да. Я не могу сидеть спокойно, когда слышу тебя, – смеюсь.
Сидящие смотрят на меня, и в глазах читаю, что они думают: парень разговаривает со своей девушкой, – потому что так улыбаться можно только любимому человеку, образ которого четко видишь перед собой, слыша его голос. А я и вижу тебя. Ты лежишь на животе на нашей кровати, держишь телефон у уха, опираешься на локти и, облизывая губы, продолжаешь шептать:
– Я слышу твои шаги, как ты ступаешь, медленно, так, как идешь ко мне, мягко, как шорох зачарованного снега.
Бог мой, какие слова! Смеюсь и закатываю глаза от удовольствия.
– Тебе бы стихи писать.
– Да с тобой не только поэтом станешь.
Слышу, как ты переворачиваешься и ложишься на спину. Представляю, как ты закидываешь ногу на ногу и слегка покачиваешь ступнями от удовольствия и удовлетворения собой. Тем, что удивил меня и сделал приятное. Как ребенок.
– Твои вздохи, как шёпот ветра, спрятанного в листьях дерева, под которым мы стояли ночью. Помнишь?
Летняя поездка сделала тебя определенно романтиком. И я рад. Не будешь больше смеяться надо мной, когда я восхищенно буду ахать над падающим желтым листом или ловить губами мягкий снежный пух.
– А утром ты как сказочная нега, такой умиротворенный… сонный… ммм…
Закрываю глаза и останавливаюсь.
– Ты меня хочешь доканать? Как я буду лететь столько часов?
– Мечтая обо мне, – потягиваешься и удовлетворенно облизываешь губы.
Я даже вижу, как они заблестели от слюны, и я чувствую, как мой рот наполняется влагой от желания прильнуть к ним.
– Хочу целовать твои пухлые губки.
Облизываюсь.
– Я обцеловал и обслюнявил подушку твою, знаешь, – и я хохочу уже громко.
Какой-то мужчина смотрит на меня удивленно.
– Ну ты извра… кхм… – я откашливаюсь и отхожу в сторону и приглушенно шепчу, прикрывая рукой трубку, – Извращенец-подушкофил. – И слышу твой хохот. Довольный.
– А нечего было уезжать так надолго.
– Но я ведь и раньше уезжал. Однако такой поэтической тоски от тебя ни разу не слышал.
– Я всегда нежен, просто ты, эгоист хренов, этого не замечал. И не замечаешь.
Ох-ох, мы обижены.
– А матрац мой цел? – продолжаю издеваться.
– О! он уже продырявлен во всех местах. – И я откровенно ржу до слез, не обращая внимания на укоризненные взгляды. – Так что я еще и матрасофилом стал.
– Может, мне поменять билет, чтобы ты испытал еще что-нибудь? – вытираю слезы на глазах. – А то прерву своим возвращением твои исследования и самопознание.
– Зараза, – ласково тянешь звуки, – я тогда перетрахаю всю мебель, и тебе придется заново все покупать.
– А почему мне?
– Потому что у тебя будут синяки на спине от постоянного прикосновения с полом, – ехидно выговариваешь каждое слово, чтобы я понял, что ты имеешь в виду.
– Озабоченный.
– Угу. Это ты меня сделал таким. А был нормальным, хорошим парнем. Эх, – наигранно вздыхаешь, и я вижу, как ты закрываешь удовлетворенно глаза.
– Кто еще кого совратил, – кривлюсь в усмешке.
– А нечего было мелькать передо мной каждый день и вертеть попкой. Такой слааадкой, вкусной попкой.
В паху заныло, и я сдерживаю стон.
– Точно озабоченный, – шепчу и боязливо оглядываюсь, сильно прижимая трубку к уху.
– Знаешь, как я хочу поцеловать ее? Я буду облизывать твои персики медленно, во всю длину языка, – растягиваешь томно слова и вздыхаешь, – лизать твою ды…
– Хватит, ненормальный, – шепчу и чувствую, что спина стала мокрой от напряжения. – Садист, – шиплю недовольно.
– Она будет сжиматься. Ты не видел, как она сжимается.
– Зато я видел, как она сжимается у тебя. – Один-один. Поймал? – И это я буду тебе там…
– Ммм!... это ты садииист! – хнычешь. – Ну когда ты, зараза, уже прилетишь а?
– Осталось минут двадцать до посадки. Потерпи, малыш.
– Я так соскучился. – Голос у тебя становится уже спокойнее.
– Я тоже. Сильно, – шепчу в ответ.
– Ты снился мне. Я хотел поцеловать тебя. Мне не хватало. Ты все время ускользал. Ты как вода, которой хочется напиться.
– Напьешься. Обещаю, – многообещающе шепчу и улыбаюсь. – Только ты не выезжай так рано, хорошо?
– Не смогу, – буркаешь ты, и я слышу, как ты переворачиваешься на живот и шумишь – хочется курить.
Я иду к мужскому туалету, около которого есть рекреация для курящих, шарю в кармане и достаю сигареты. Неудобно одной рукой, прижимаю плечом трубку и вытаскиваю сигарету.
– Куришь?
– Угу. С тобой будешь тут спокоен, – усмехаюсь.
Щелкаю зажигалкой и блаженно затягиваюсь.
Некоторое время курим молча. Упираюсь головой о стенку и выдыхаю дым. Скоро мы будем курить одну сигарету на двоих, сначала в машине, дрожа от нетерпения, а потом в нашей постели, успокоившиеся и расслабленные.
– Открой окно.
– Открыто.
– Ты что? После душа и с открытым окном?
– Угу.
– Я не собираюсь таскаться к тебе в больницу.
– Ты будешь меня лечить дома?
– Придурок. Я серьезно.
Слышу, как ты встаешь и щелкаешь затвором окна.
Объявляют посадку. Мой рейс.
– Все. Иду в самолет.
– Что? Уже?!
– А ты как будто не хочешь? – смеюсь, потому что ты там крикнул, как ребенок, которому сказали, что он может купить все игрушки в магазине.
– Все. Иди. Я пошел одеваться.
– А ты голый? – ехидно улыбаюсь, бросая окурок в урну, и иду к своему месту, где оставил сумку.
– Хочешь, пошлю ММS? – хитрый твой тон, и я даже вижу, как сверкнули твои глаза.
– Тогда в салоне я завалю кого-нибудь.
– Н-нууу… тогда я повременю, – улыбаешься.
– Вот и молодчина. Все, зайка. Я пошел.
– Целую. И жду.
Я беру дорожную сумку, поблагодарив женщину, которую попросил присмотреть за ней, поправляю ремень другой сумки на плече и иду к стойке.

Девушка с каштановыми волосами пихает брата в спину, на что тот недовольно фыркает. Их мама недовольно одергивает дочь и подталкивает в автобус.
В салоне автобуса с огромными окнами светло от огней самолетов, и видно, как сплошным потоком идет мелкий снег.

У трапа толпятся пассажиры, кто припрыгивая, кто натягивая шапку и ежась от холода, а мне жарко. Поднимаюсь, поздоровавшись с мило улыбающейся стюардессой и у входа в салон самолета, останавливаюсь и оглядываюсь. Город прощался со мной огнями железных птиц и провожал меня пушистым снегом.

Сажусь на место, которое выпросил, откровенно флиртово улыбаясь девушке на регистрации. Здесь я буду сидеть один и можно будет вытянуть ноги.
Бросаю дорожную сумку на пол и вторую соседнее сиденье. Расстегиваю пальто и, сунув руки в карман, обнаруживаю флакон. «Мой король». Этот одеколон у меня чуть не конфисковали. Нельзя провозить жидкости в самолет. Я, раскрывая пальто и вертясь на месте, стараясь как можно очаровательнее улыбаться проверяющей, убеждал, что это не бомба и не слезоточивый газ. «И автомата с гранатой у меня тоже нет», – широко улыбнулся я. Женщине, видимо, мой юмор понравился, и меня пропустили. Хорошо, что я кинжал не взял с собой. Я обожаю такой запах. А пахнуть им будешь ты. Улыбаюсь и вытаскиваю из сумки коробку, которую пришлось распаковать. Теперь она помята так, что лучше и не класть флакон в нее.
Снимаю пальто, вешаю на крючок и расслабленно разваливаюсь в кресле. В иллюминаторе светят огни, размывающиеся снегом. Скоро я буду с тобой. Дома.

Не люблю спать в пути, но усталость от долгого ожидания в шумном зале взяла свое, и я провалился в сон…

Холодно. Трап скользкий. Раннее утро. Ежусь и спускаюсь, попрощавшись с девушками. Они такие приветливые всегда. Как наученные роботы. С милыми улыбками и аккуратно зализанными волосами. Никогда не мог понять, что особенного в такой работе – из полета в полет. Хотя в этом есть своя романтика – из города в город. Но вряд ли времени между рейсами достаточно, чтобы в том городе хотя бы прогуляться. Разве что вечная дорога привлекает. И люди. Разные. Сменяющиеся. Никогда не разговаривающие с тобой. Не обращающие на тебя внимания. Дежурно здоровающиеся и дежурно прощающиеся. Наверно, кто-то в этом что-то находит.

Иду к залу ожидания и быстро ищу глазами. Знаю, что ты где-то поодаль. Ты всегда так стоишь. Люди встречаются, обнимаются. И меня сейчас обнимут самые родные в мире руки. И мне немного стыдно перед родителями, потому что я жду именно эти руки и их называю родными…
Ты стоишь, пряча руки в карманах, и на пяточках слегка приподнимаешься – волнуешься. Замечаю, что ты в одной лишь толстовке. Косички в хвосте. Бандана. Неизменно широкие джинсы. И глаза... И улыбка... Я так соскучился!
Обнимаемся. Все так обычно, когда встречаются старые друзья, как братья. «Как долетел?» А хочется ответить что-то типа «После твоих слов не летелось спокойно». «Нормально. Ноги немного затекли».
Несем сумку на двоих. Улыбаемся. Я иду и непроизвольно облизываюсь. Глаза горят, чувствую. А ты глазами отвечаешь: «Подожди, малыш».
Твой кадиллак мигает, когда ты снимаешь с сигнализации – у тебя это получается всегда на автомате. Открываешь багажник и ставишь сумку.
Снег идет мелкий. Холодно. А ты лишь в одной толстовке на одну футболку. После душа, как я помню.
– Ты что, заболеть хочешь? – стараюсь состроить недовольную гримасу.
– Ну ты ж меня лечить будешь, – широко улыбаешься. Гад.
Кручу пальцем у виска:
– Идиот. Холодно же.
– Ну вот ты и согреешь. – Заигрываешь и не краснеешь.
И я лыбюсь во все тридцать два. Рот просто не закрывается. Не может. Сажусь на свое место и кидаю сумку назад.
Садишься за руль и смотришь так, что внутри сворачивается все. Я выдохнул и потянулся.
– Сейчас, малыш, отъедем. – Голос тихий, приглушенный, нетерпеливый и дрожащий
Ерзаю и облизываюсь. Чувствую себя глупым подростком. Я часто уезжал и надолго, но в этот раз мне показалось, что я очень долго отсутствовал.
Ты осторожно выруливаешь, а я слежу за тобой, твоими руками. Они скользят по рулю так, что хочется смотреть и смотреть. На твои длинные музыкальные пальцы. Я сидел и думал, как здорово будут смотреться водительские перчатки с короткими напалечниками, которые я тебе купил.
Мы выехали со стоянки и отъехали немного. Наконец ты притормозил у обочины и, не выключая мотор, посмотрел на меня.
– Ну, иди ко мне.
Я как будто получил то, что ждал всю эту неделю. Нет – всю жизнь. Сентиментально? Пусть так. Но я плавлюсь, таю и растворяюсь.
Ты целуешь с упоением. Наши руки блуждают уже сами по себе. Я даже боюсь, если бы вдруг где-то в шутку нас попросили бы поцеловаться. Ведь руки неконтролируемо начинают шарить везде. Просто везде. Случись такое, я бы отказался. Да и ты тоже.
– Господи, я так скучал…. Все эти две гребаные недели скучал... – шепчешь, и я чувствую, как ты возбуждаешься.
Чувствую, что так мы не доедем домой скоро, и отстраняюсь. Нехотя. Самому хочется вот сидеть и утопать в твоих губах и руках.
– Ну привет, – шепчу и улыбаюсь, когда наконец ты смотришь на меня, не отпуская, хоть я и отстраняюсь. Пытаюсь.
– Привет, малыш, – целуешь в нос.
Когда ты вот так говоришь и вот так и улыбаешься, я чувствую, что я дома.

Мы поехали. Я снял пальто, потому что стало жарко, и кинул его назад. Ты глянул на меня:
– Красивая. Где купил?
– В Греции.
– А я думал, ты в Америку летал, – хохочешь.
– Да у Сэма в бутике. – Я поправил ворот рубашки и передернул плечами.
Черная шелковая ткань приятно ласкает тело.
По дороге я рассказывал все, что видел, с кем встречался, что делал, лишь бы говорить что-то и не смотреть на твое лицо, губы, захваченные в хвост косички, двигающийся кадык, когда ты сглатываешь. Речь потоком лилась, а ты лишь улыбаешься, иногда что-то переспрашивая, кивая и снова улыбаясь.
Машин всегда много на трассе, но сегодня было свободно. Мелкий снег шел не переставая.
– Ну а ты чем занимался? Без меня? – хитро улыбаюсь, прищурившись.
– Дрочил.
Я просто ржу. Потом и ты. Ты так выдавил это угрюмо-недовольно, будто сказал «работал». И криво ухмыльнулся. Умеешь ты. Я громко ржу, схватившись за живот, плача и скуля:
– Мозоли натё-ооор!
– А ты?
– Ну я до такого извращения не доходил.
– А до какого доходил?
– Ну… – я сел нормально, поерзал, как будто приготовился рассказать самое интересное. – Снял двух телок, горячих гречанок, и через день мммм! – я закатил глаза, – по графику ммм! – перешел на тягучий страстный шепот, – трааааахался.
Ты глухо выдохнул, глядя на дорогу:
– Вы*бу.
Меня бросило в жар – сказал как «убью». Но я сделал невинное лицо и, хлопая ресницами, удивленно спросил:
– И-их?
– Того, кто сейчас довы*бывается тут у меня.
– Хм? – оглянулся по сторонам в поисках этого «того».
– Билли, сиди смирно, бл*, – спокойно произносишь.
– Я ж просто хотел увидеть, того, кого ты хочешь… эмм… – «аристократично» выговаривая буквы, – вы-**-бать. – И тихо заржал.
Ты улыбнулся. Счастливо. Посмотрел на меня, хитро прищуриваясь.
– Оу! – делаю убедительно удивленный вид. – Меня!? О боги, – пробормотал я и посмотрел вперед на дорогу. – Он хочет меня… – тыкаю себя в грудь. – Он. Хочет. Меня. Вы… оу! Мама. Я не могу это произнести. – Я картинно закатываю глаза, потом распахиваю, – меня! Вы-е… Боже, к кому я сел! – я посмотрел на тебя с «ужасом». – Высадите меня!
Ты смеешься и смотришь то на меня, то на дорогу. А я стукаюсь уже головой об стойку перед собой и повторяю:
– Он. Меня. Хочет. Вы-е… – и «измождено» перехожу на шепот, – …бать.
– Мелкий, ща доиграешься.
– Ща-до-иг-ра-юсь. – Продолжаю биться головой и тихо ржать. – А-я-хо-чу-чтобы-он. Меня. Вы…
Ты вдруг резко поворачиваешь в сторону, скрипя тормозами, и останавливаешь машину на обочине. Я стукнулся головой уже от торможения – «…бал!» – и выпрямился.
Приглушив мотор и плотоядно облизнувшись, ты посмотрел на меня. А я все еще пребывая в образе смотрю испуганными глазами и качаю головой.
– О нет…
– О да.
Дергаешь меня на себя за грудки – прощай пуговицы, – хищно улыбнувшись, и впиваешься губами. Я мычу, протестующе качая головой, но ты еще сильнее прижимаешь меня к себе. Больше я играть не хочу.
…Не знаю, сколько мы целовались. Я оттягивал ворот толстовки, чтобы наконец-то присосаться к твоей шее – я обожаю целовать тебя в шею, чувствовать пульсацию, заставлять дрожать и стонать. Ты уже начал расстегивать пуговицы на моей рубашке, а я уже забрался под футболку и просто заныл от прикосновения к горячей коже. Откидываю голову, открывая свою шею его губам, и снова льну к твоим – хочется прокусить и выпить кровь.
– Билли, малыш… сядь на меня… не доедем ведь… – Ты так прерывисто шепчешь и продолжаешь расстегивать неподдающиеся дрожащим пальцам пуговицы. – Ты же готовился да?… я звонил.. ты сказал, что…
Да, ты звонил как раз, когда я перед отлетом принимал душ. Конечно, я сказал, что готовлюсь к встрече с тобой, а ты, как всегда, и понял это по-своему. Озабоченный.
– А может, ты сядешь?.. – я стараюсь отодрать твои руки от своего ремня. – Я ведь тоже скучал.
– Больше страдает тот, кто ждет, – жар шепота не прекращается, требовательность рук становится все явнее, дыхание тяжелее и жарче.
– Это… уже… шантаажшшш… – мне просто уже невыносимо, потому что сам завелся и не могу остановиться. – Томм…
Ты уже прижал меня так, что я почти сижу на тебе, а твои руки уже под рубашкой, сжимают почти до боли. Вот кто просил меня прикалываться? М? то есть, как ты сказал, вые*ваться.
Губам уже больно от поцелуев, даже стукаемся зубами, кажется, я обслюнявил все твое лицо. В салоне стало жарко и тесно.
– Ну, малыш… ну пожалуйста… я же не смогу вести… сам же напросился… родной мой… господи как я скучал… ты чувствуешь, как Томик соскучился по своему персику… – ты шепчет уже почти как в бреду, чувствую себя девственницей, которую на сотом свидании парень упрашивает дать, и одновременно от таких слов горят уши – никогда не смогу спокойно реагировать на твои такие слова. И стыдно, и сладко. И невозможно не простонать. Шарю у тебя и пытаюсь расстегнуть ремень, получается, и я уже борюсь с пуговицей.
– Томми, может… назад пойдем?..
– Здесь… Я все взял… – ты уже расстегнул мой ремень и спускаешь застежку на ширинке.
– Я сам, – шепчу и быстро отсаживаюсь на место, тяжело дыша.
Не отрываем глаз друг от друга. Ты машинально дергаешь вниз молнию и быстро спускаешь джинсы ниже колен. Конечно, мой взгляд увидел все твои загорелые прелести, и я заныл. Одновременно со своим я услышал и твой стон, потому что я уже снял одну штанину с ноги и был тут же подхвачен твоей сильной рукой за попу. Прикосновение к горячей коже было как ожог. Сладкий ожог. И я застонал. Мы набросились снова друг на друга, а ты шаришь рукой и тянешься к бардачку. Слышу только дрожащее дыхание и нервный шорох за спиной.
У меня уже кружится голова от нетерпения, и когда твоя ладонь проезжается по промежности, обильно и неаккуратно смазывая смазкой, промахиваясь, потому что ерзаю сильно, я ахаю и чуть ли не падаю на руль, который неудобно упирается мне в поясницу. Ты хочешь растянуть, но нетерпеливо хриплю:
– Не надо… давай так, – и чувствую, как ты быстро проходишься ладонью по своему стволу.
От прикосновений твоих рук об мои бедра, косточек на руках просто скулю. Чувствую, как ты поглаживаешь у меня там и размазываешь остатки смазки, потом берешь двумя руками за половинки и разводишь в стороны. Руки, как будто в масле, съезжают по попе, но ты цепко и больно хватаешь. Мокрая головка касается меня, у тебя так твердо, что понимаю – боль будет.
Задерживаем дыхание, когда ты аккуратно толкаешься, помогая руками. Ты всегда осторожен, даже в таком состоянии. Ты никогда не причинишь мне боль. Миллиметрами, слегка подскакивая, опускаюсь на тебя, выдыхая удовлетворенно и шипя одновременно, и слышу такой же выдох твой. Ты тоже шипишь, но от того, что должен сдерживаться. Ты такой всегда, и я благодарно целую тебя. Ты заполнил меня, и мне казалось, что ты уткнулся внутри в солнечное сплетение. Дыхание остановилось там, на макушке твоего ствола внутри меня. Бог мой…
Замираем на минуту. Смотрю на тебя помутневшими от желания глазами, а ты целуешь мой подбородок, губы, грудь, мокрыми поцелуями поднимаешься к шее, ключицам, плечам. Я просто плавлюсь и в голос начинаю стонать. Я забыл про все и всех, про поездку, про самолет, про Сэма и фотографов, про всех… даже про родителей… Я озабоченный, похотливый маньяк да?.. Но когда ты во мне и такой страстный, такой нежный и требовательный, я просто выпадаю из реальности.
А ты ждешь. И терпишь. Крепко сжимаю руками твои плечи и поднимаюсь. Ты откидываешь голову и блаженно закрываешь глаза. Опускаюсь снова, и ты стонешь, открывая глаза и глядя на меня. Мутные, влажные, полные страсти. Голодной страсти. Я как мазохист, медленно продолжаю и громко ною и шиплю от боли и удовольствия. Чувствую, как сжимаются твои руки у меня на попе и ты сильнее разводишь половинки в стороны. Становится легче, скользяще и сладко…
– Все, Билли, не могу, – хрипишь и, сжав зубы, начинаешь просто вонзаться в меня, приподнимая на руках.
– А!
Я уже стону, не переставая, хнычу и стону, открыв рот. А ты именно вонзаешься в меня, будто хочешь пронзить насквозь, убить. И я просто умираю. Не таю, а именно издыхаю…
Всего минута, наверно, минута или чуть больше. Я даже не касался себя, просто забылся. Мы не замечали, что мимо проносятся машины, что окна запотели, что ноги затекли, а машина, наверно, сильно покачивалась…
Мне так нравятся наши стоны, когда так громко, вперемешку с тяжелым дыханием… Когда я вспоминаю это во время съемок, у меня жар по спине. Наверно, я точно маньяк.
– Я… Билли… вместе, малыш… давай сейчас…
Ты всегда так говоришь, когда я сижу на тебе. Эти слова, как сигнал для меня. Я просто дурею и слышу уже звон в ушах. Струна в животе рвется и внутри что-то взрывается. Вернее, вместе со струной взрываешься во мне. Том… мой Томми.
Ты сильно сжимаешь меня, прижимая к себе так, что из меня будто воздух выдавливается. От тесноты и силы сжатия наших тел, мое возбуждение тоже взрывается, и я дергаюсь, издыхая в судорогах. Наш крик кажется разорвал машину.
…Долго не можем прийти в себя. Лишь прерывистое дыхание нарушает тишину и шум шин изредка проезжающих машин, фарами освещающих салон. Снова думаю, как хорошо, что у нас затемнение на окнах и такая большая машина. Только сейчас чувствую кожей ворс толстовки, которую мы так и не сняли. Слабо улыбаюсь, потому что, думаю, смешно выглядим.
Дышим друг другу в открытый рот и слабо двигаем губами в стороны, касаемся носами, и начинаем тихо целоваться. Обнимаю тебя и притягиваю голову к себе. Ты целуешь в шею, вдыхаешь запах и гладишь меня по мокрой спине. Рубашка смята, но если бы не она, то сейчас бы мне было холодно. Я отстраняюсь и смотрю на тебя. Ты проводишь ладонями по груди, потом в стороны, раскрывая грудь.
– И за что ты мне такой красивый достался?
– То же могу сказать и о тебе, – улыбаюсь, не находя ничего умного сказать – мозги-то не варят.
– Неет, это ТЫ мне достался.
– Я ж не приз, – утыкаюсь ему в шею и нюхаю, так люблю его запах.
– Мой самый главный приз.
Вот вроде из нас двоих пишу я, а ты находишь такие слова и в такие моменты. А у меня просто мозги вышибаются и я не могу мыслить. А на такие моменты я просто невменяемый. Только потом, как сейчас, вспоминая все ощущения, пишу. А потом пою. А когда смотрю на тебя на сцене, улыбающегося мне хитро и загадочно, снова теряюсь и боюсь сбиться с ритма и забыть слова.
– Я люблю тебя, Томми… – шепчу тебе в ухо и чувствую, как твои губы на моей шее расплываются в улыбке.
– Салфетки далеко? – шепчу.
– Мм, – ты шаришь рукой в незакрытом бардачке и вытаскиваешь пакетик.
Вытаскиваю салфетку и приподнимаюсь. Голова упирается в потолок, и мне приходится чуть-чуть согнуться. Морщусь немного, потому что слегка жжет в краях.
– Блин, вытекает… – я просунул руку между ног и вытер.
– Мне нравится вытекать из тебя, – все еще шепотом говоришь.
– Пошляк, – шиплю и улыбаюсь, нюхаю салфетку. Неосознанно.
– А ты маньяк-извращенец.
– Ой-ой, а кто мои трусы нюхал?
Ты шлепаешь меня по попе и притягиваешь, я падаю на тебя.
– Это те, со стразами?
– Всшш! больно же, – шиплю. – Все. Ты все нюхаешь.
– О, прости, малыш, – ты смотришь мне в пах. Ты это не мне сказал, а моему…мда.
– Придурок, – смеюсь. – Ты без меня уже совсем того… пока дрочил, тоже разговаривал со своим?
Ты громко смеешься, а я перешагиваю и сажусь на свое место, подтягивая ногу к себе и забираясь в штанину. Тоже вытаскиваешь салфетку, протираешь себе и ловко натягиваешь джинсы. Принимаешься вытирать живот, тщательно так, потом берешь все салфетки и выбрасывает … в окно.
– Ты чего мусоришь?
– Не кощунствуй. ЭТО не может называться мусором.
– Во придурок.
– Зато твой, – чмокаешь меня в нос.
– Мой, – согласительно улыбаюсь.
Ты смотришь на меня. Я сижу и жду, улыбаясь.
– Мне так хорошо.
– Мне тоже. Я бы согласен был даже умереть так. Если бы на нас наехал грузовик, например.
– Дурак. Никогда не шути так, ни про себя, ни про нас… вообще о живых.
Да, ты не суеверный, но часто говоришь такие вещи, над которыми приходится задуматься. Ведь и правда, так нельзя. Дурак я.
– Я дурак. Не буду больше так говорить.
– Не говори. И не думай.
И мы снова приникаем друг к другу. И так хорошо!

Дальше мы ехали спокойнее. Дурачась и разговаривая.
Это лишь один день из нашей суетной жизни. Даже не день. В суматохе между концертами, турами, репетициями всякими встречами мы создаем себе свой островок. Островок счастья. Куда никому нет права входа. Только нам с тобой. И этот домашний уют создаешь мне ты. И пусть мы часто ссоримся, кричим друг на друга, мы не перестанем скучать и любить друг друга. И хоть разлука бывает нечастой, потому что мы стараемся везде быть вместе, каждый раз мы встречаемся, как в первый раз.
Доволен ли я тем, что у нас есть? Верю ли в то, о чем мечтаем? Да, верю. Потому что другой жизни я не представляю. Жизни без тебя. Без твоей любви.

Снег, уже ставший мелким дождем, весело стучит в окна. Ты обнимаешь меня, даже во сне собственнически прижимая к себе. Утыкаюсь тебе в шею и вдыхаю твой запах с еле уловимым ароматом моего подарка. Мой король. Мой глоток воздуха.
– Ты мое счастье… Слышишь?


12.11.2009