Настроение сейчас - undescribable

СКАЗКА О ДЕВОЧКЕ, КОТОРАЯ ЛЮБИЛА СМЕРТЬ

Дымок от сигареты отражается в запотевшем от холода окне. Вокруг густая теплая темнота и тишина, которая, кажется, живая, движущаяся, дышащая, смотряшая. Так всегда бывает, когда Он рядом. Я чувствую его - каким-то шестым чувством, которое нельзя объяснить рационально.
Да какое тут, к черту, рациональное объяснение?!
Из приоткрытого окна дует холодный ветерок, но он растворяется в давящей тишине, не долетая до мне. Уже не просто тепло, а даже жарко, хотя тело бьет дрожь. От холода или от страха, теперь уже не разобрать. Самое страшное - это постоянное напряженное ожидание. Я не знаю, в какой момент Он решит "заговорить", но Его взгляд, изучающий, в какой-то мере даже презрительный, чувствуется все время, безотрывно. И тишина извивается, растягивается, как будто вот-вот разлетиться к черту на куски, и из ее ран польется чистый, животный Ужас...

ВИДЕНИЕ_1

Над городом плыли тучи. Не облака, а просто затянувшая все серая пелена, сожравшая собой солнце. По дороге ветер разметал мусор и листья. Стояла удушающая тишина, но какие-то шорохи и звуки все же еще жили в ней.
Она медленно шагала по асфальту, который почему-то оказался весь в трещинах и проломах, словно ему было уже много лет. Дома смотрели на нее мрачными провалами черных глазниц. Они были живые - это она знала точно, и поэтому не приближалась к ним.
Но вот ее дом. Она открыла дверь подъезда, вошла внутрь. Свет с улицы, холодный, белый свет, проникал через разбитые окна и неумолимо освещал все углы здания. Потрескавшаяся штукатурка кое-где отвалилась от стен и лежала на полу, вперемешку с побелкой, обломками перил и какими-то кирпичами. Но самое странное было в том, что в доме отсуствовали лестницы.
Их просто кто-то стер ластиком.
Она подняла глаза, глядя, как крутятся счетчики возле каждой квартиры. В них еще кто-то был, наверное, смотрел телевизор или готовил, и все, ВСЕ они понятия не имели, что случилось с их домом.
А может быть... может быть, ничего и не случилось?
Она моргнула, и морок исчез. Лестницы были на месте, подъезд был освещен теплым желтоватым светом лампочек. Тучи на улице разошлись, открывая далекое зимнее солнце. Тишина перестала быть Тишиной, в ней родились звуки скрипящих половиц, отдаленных голосов, шума машин за окнами.
Она поднялась в свою квартиру, но когда попыталась открыть дверь своим ключом, то поняла, что руки ее дрожат.

--------------------------

Я так больше не могу. Банальные, казалось бы, слова, но именно они точно отражают терзающее меня сейчас ощущение. Не_могу. Это ожидание убивает меня. Я не хочу, чтобы Он пришел - каждый раз после этого я чувствую себя несчастной и раздавленной, мой разум изнасилован, моя душа унижена. Но не ждать я не могу - все лучше, чем эта пустота.
Чтобы хоть как-то отвлечься, я докуриваю сигарету и прижимаю горящий ее конец к предплечью. Кожу обжигает боль, и я невольно закусываю губу, попутно отмечая количество шрамов на левой, да и на правой тоже руке. Чувствую запах чего-то паленого, и понимаю, что это моя собственная плоть.

ВИДЕНИЕ_2

Обыкновенный день. Тогда она еще училась в школе, в последнем классе, и ей приходилось каждый день ездить на автобусе около получаса. Тогда, в февральский полдень, она возвращалась домой. Чтобы пройти от одной остановки к другой, ей нужно было преодолеть узкий проезд, в котором, как она отлично знала, никогда не горели фонари даже ночью, а днем было темно, словно вечером.
Тонкий стук шагов, ровное дыхание - вот все, что осталось от звуков, когда она вошла в проезд. Почему-то она больше не слышала ни шума машин, ни других звуков большого города - сумерки, царившие в проезде, словно проглотили их, переварив в отвратительнейшую, тепловатую, сырую тишину. Она почувствовала, как комок застрял в горле, и напряженно сглотнула. Скорее бы дойти до конца, туда, где виден свет дня...
Какой-то звук наполнил ее уши, странный, неравномерный звук, как будто кто-то долбил стену с другой стороны большим молотком. Она повернулась, ища источник звука, но через мгновение поняла, что это был вовсе не посторонний звук.
Это билось ее собственное сердце, бросившееся в адскую свистопляску и оказавшись где-то в животе.
Шаг, еще один. Быстрее, быстрее. Она побежала.
Но вот ее шаги перестали быть единственным звуком в тишине. Она заметила, что стук шагов стал как бы двойным. Каждый раз, когда она делала шаг вперед, кто-то делал шаг вместе с ней. Она остановилась. Неизвестный тоже остановился.
Обернись.
Эта мысль возникла в ее голове так неожиданно, что она впала в ступор. Откуда она взялась? Такие четкие мысли никогда не приходили ей в голову. Они будто светились, горящими буквами вычерчивая приказ в ее разуме. ОБЕРНИСЬ.
Ей было страшно, не так, как бывает страшно, когда тебя преследует кто-то на улице в темном проезде; не так, когда внезапный звук разрывает тишину и ты вздрагиваешь от неожиданности; нет, это был страх перед чем-то большим. Страх перед тем, что она пока не могла ни понять, ни объяснить, но чему не могла не повиноваться.
В следующее мгновение, когда она решилась медленно повернуться на сто восемьдесят градусов и всмотреться в темный конец проезда, ее грудь пронзила боль. Резкая, сильная, обжигающая боль - и она услышала звук выстрела. И увидела пару тлеющих желтых глаз и смотрящее на нее дымящееся дуло пистолета.
...Она потрясла головой, посмотрела вниз. Ее сумочка лежала рядом, отброшенная во время падения, в снегу. Ее тело била мелкая дрожь, и девочке понадобилось несколько секунд, чтобы напрячь силы и встать с колен. Ее слегка шатало, а сердце до сих пор нервно и неровно билось, в ужасе от пронззившей только что его боли.

-----------------------

Почерневшая кожа на руке пульсирует болью, но это приносит облегчение. Ненадолго, но все же лучше, чем ничего, и мозг немного приходит в себя. Закрывается дверь в безумие, приоткрытая Тишиной. Закрывается на несколько минут, чтобы дать передышку и позволить все обдумать и вспомнить.
Я беру листок бумаги, ручку и начинаю лихорадочно писать - записывать все то, что происходит со мной сейчас, через три года после того, как ЭТО началось. И вспоминать то, КАК это началось и КОГДА. Почерк скачет, но это уже не нервы - просто рука все еще дрожит от боли. Пока Тишина снова не овладела мной, я стараюсь записать все, чтобы потом попытаться разобрать и придать этому какой-то оттенок законченности и понятности. Что ж, тяжелая работа - все равно, что записывать трип-репорты, а потом пытаться их перечитать.
Тишина угрожающе притаилась в углах, смотрит на меня, злобно дыша, и ждет, пока я отвернусь, чтобы опять влиться мне в глаза, в мозг, в душу, опять заставить замереть в ужасе и ждать, ждать, ждать Его прихода...
Я стискиваю зубы, беру лежащую на столе иглу и медленно втыкаю в обожженную руку. Боль на этот раз в тысячу раз сильнее, организм вопит в возмущении, что его так бесцеремонно раздирают. Но зато тот амебообразый кисель, в который Тишина превращает мозг, постепенно собирается в одно целое и снова способно мыслить.
Я пишу дальше, вытаскивая на свет божий скользкие, черные воспоминания. Они медленно, лениво ползут по воздуху передо мной, как пиявки, я их ловлю, а они растекаются мутной жидкостью и капают сквозь пальцы.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.