.просто загадочный рыжий вихрь,
что прослыла неплохим поэтом.
просто любила она двоих
и не стеснялась сказать
об этом.

-

В сердце - четыре камеры: маме с папой, эта - любимому, эта - себе любимой,
а у меня пародия на гестапо, и не стучит - стреляет из карабина, мама - на месте,
папа давно в могиле, вычеркнула себя: послужные списки - это когда проплыл без потерь под килем, в узел скрутил огромного василиска; я - не добилась звания героини, просто плету интриги, стихи и нервы тем, кто на мне сидит как на героине, и принимает как есть меня внутривенно, очередная камера под завязку в кипах пока непроданных мною книжек,
это моя трясина: тепло и вязко, эй, посмотри, как я опускаюсь ниже.

Две одиночки - мальчикам, но не с пальчик, старше меня, но не всегда умнее, как им не жаль себя об меня испачкать, я пожимаю плечами и каменею. Я полигамна, будто бы амазонка, будь моя воля - я бы влюбилась в небо, только оно не любит, хохочет звонко, и не дает очистить ладошки снегом, может, полюбит, если я стану льдышкой, может, тогда я буду к нему причастна, только пока мне что-то живое дышит в волосы, я захлебываюсь от счастья.

Мне говорят, с кем-то одним расстанусь, это как русская, черт подери, рулетка, только прошу еще на последний танец - выступлю в роли смерти, закрою клетку. Плавали, знаем, задано, проходили, только совсем немножечко подкосило, помню, пустила в камеру крокодила, только сейчас я стала стократ красивей, там проживает новый, взрослей гораздо, белая-белая-белая гложет зависть - то, что он пишет, черт не полюбит разве, только я неприручённая оказалась. Слишком умён, узником быть не годен, кроме того, ему далеко за двадцать.

Зря я считалась смелой - снимите орден, мне не решиться даже поцеловаться, что уж там больше, воздух пропах металлом, это я так кольцо на руке натерла, вот бы случайный выстрел, исход летальный, пусть остывает тело и стынут свёрла, пусть озаряет солнце пустое сердце, камеры обезлюдевшие внезапно...только живая и - никуда не деться - снова коктейль любви выпиваю залпом, но никогда не выскажу слов заветных, только стихами вновь взбаламучу воду, только опять бояться, носиться ветром, и да получит каждый свою свободу.

Только я снова мерзну на остановке, слушаю на повторе, живу мгновеньем, в новой очаровательнейшей обновке выпишу эту исповедь, откровенье, но как всегда, выписываю рецепты, лекарь-калекарь, неразличимой вязью, все - что мне нужно - это одна зацепка, клякса чернил на свадебно белой бязи, чтобы распасться, чтобы расстаться с кем-то, выпустить в небо стайкой крылатых мыслей, и улетать за ними пустым пакетом, чтобы без надписи, чтобы как я - без смысла, без предрассудков и без приставки "недо" - ведь недотрогу не понимают люди. ..

Может, в тогда-нибудущем это небо всею лазурью берлинской меня полюбит.
Может, мне правда стоит глаза попроще? Мне бы пошел, как думаешь, нежный имидж? Только пока решусь, опустеет площадь, титры - дождем... ты меня не обнимешь.