Настроение сейчас - слегка сдвинутая крыша

 

Каждый раз, как у нас проходит семестр зарубежки (то есть определённый период истории литературы), что-то остаётся от него. В этот семестр осталось особенно много. Французские символисты, Уайльд, декаданс. И вот ещё - Маяковский.

Хех - у нас в общаге до сих пор висит картина, на ней изображена Красная площадь, а на переднем плане стоят Максим Горький и Владимир Маяковский. Да здравствует незалежная Украина - в Измаиле всё ещё Советский Союз [показать]

 Так вот - я Маяковского воспринимаю не только как "красного поэта" (хотя и так тоже, со своей коммунячьей душой - не зря ж записала себе "Стихи о советском паспорте" и нарисовала здоровенный серпомолот на полях), но и прежде всего как футуриста. Когда читаю его стихи, вижу реальность в них в экспрессионистско-кубистском стиле. Что-то вроде Бекмана или Дикса. 

Когда мы на семинаре проходили "Облако в штанах", все жаловались на то, что совершенно не могут понять, о чём пишет автор. Преподша сказала, что она тоже не понимает. Ну по ходу, Маяковского поняла только я.

А вот нравится мне, как он пишет. Так что, помимо "Послушайте!", "А вы могли бы?", "Нате!" и "Стихов о паспорте" я записала себе кучу самых любимых своих цитат. Докладываю.

"Я одинок, как последний глаз 
у идущего к слепым человека!"
"Несколько слов обо мне самом", 1913

"В дырах небоскрёбов, где горела руда
и железо поездов громоздило лаз - 
крикнул аэроплан и упал туда, 
где у раненого солнца вытекал глаз.
И тогда уже - скомкав фонарей одеяла - 
ночь излюбилась, похабна и пьяна,
а за солнцами улиц где-то ковыляла
никому не нужная, дряблая луна".
"Адище города", 1913

"Улица провалилась, как нос сифилитика".
"Я вышел на площадь, 
выжженый квартал
надел на голову, как рыжий парик".
"И бог заплачет над моею книжкой!
Не слова - судороги, слипшиеся комом;
и побежит по небу с моими стихами подмышкой
и будет, задыхаясь, читать их своим знакомым".
"А всё-таки", 1914

"...и подошвами сжатая жалость визжала:
"Ах, пустите, пустите, пустите!"
"...а с запада падает красный снег
сочными клочьями человечьего мяса".
"Война объявлена", 1914

"Ах, закройте, закройте глаза газет!"
"Мама и убитый немцами вечер", 1914

"Тревога жиреет и жиреет, 
жрёт зачерствевший разум.
Уже у Ноева оранжереи
покрылись смертельно-бледным газом!"
"Всё равно!
Это нам последнее солнце - 
солнце Аустерлица!"
"Я и Наполеон", 1915

"За человечье слово - 
не правда ли, дёшево?
Пойди, 
попробуй, -
как же,
найдёшь его!"
"Дешёвая распродажа", 1916

"И нет ни в одной долине ныне
гор, вулканом горящих.
Судья написал на каждой долине:
"Долина для некурящих".
"Гимн судье", 1915

"...кажется, будто разлагается в газете
громадный и жирный официант".
"Гимн критику", 1915

"...загнём рукоять на столовом ноже,
и будем все хоть на день, да испанцы".
"Эй!", 1916

"досыта изъиздеваюсь, нахальный и едкий".
"Вот и вечер
в ночную жуть
ушёл от окон,
хмурый, декабрый".
"Меня сейчас узнать не могли бы:
жилистая громадина
стонет,
корчится.
Что может хотеться этакой глыбе?
А глыбе многое хочется!
Ведь для себя не важно
и то, что бронзовый,
и то, что сердце - холодной железкою.
Ночью хочется звон свой
спрятать в мягкое,
в женское".
"Будет любовь или нет?
Какая - 
большая или крошечная?
Откуда большая у тела такого:
должно быть, маленький,
смирный любёночек".
"Упал двенадцатый час,
как с плахи голова казнённого".
"Слышу: 
тихо, 
как больной с кровати,
спрыгнул нерв.
И вот, - 
сначался прошёлся
едва-едва,
потом забегал,
взволнованный,
чёткий.
Теперь и он и новые два
мечтуся отчаянной чечёткой.
Рухнула штукатурка в нижнем этаже.
Нервы - 
большие, 
маленькие,
многие! - 
скачут бешеные, 
и уже
у нервов подкашиваются ноги!"
"Видите - спокоен как!
Как пульс
покойника".
"Помните?
Вы говорили:
"Джек Лондон,
деньги,
любовь,
страсть", - 
а я одно видел:
вы - Джиоконда,
которую надо украсть!"
"...а самое страшное
видели -
лицо моё,
когда
я
абсолютно спокоен?"
"Мама!
Ваш сын прекрасно болет!
Мама"
У него пожар сердца.
Скажите сёстрам, Люде и Оле, - 
ему уже некуда деться".
"Дайте о рёбра опереться.
Выскочу! Выскочу! Выскочу! Выскочу!
Рухнули.
Не выскочишь из сердца!"
"Я над всем, что сделано, 
ставлю "nihil".
"А оказывается - 
прежде чем начнёт петься,
долго ходят, размозолев от брожения,
и тихо барахтается в тине сердца
глупая вобла воображения.
Пока выкипячивают, рифмами пиликая,
из любвей и соловьёв какое-то варево,
улица корчится безъязыкая - 
ей нечем кричать и разговаривать".
"А улица присела и заорала:
"Идёмте жрать!"
"...а во рту
умерших слов разлагаются трупики,
только два живут, жирея - 
"сволочь"
и ещё какое-то,
кажется - "борщ".
Поэты,
размокшие в плаче и всхлипе,
бросились от улицы, ероша космы:
"Как двумя такими выпеть
и барышню, 
и любовь,
и цветочек под росами?"
"...присосавшихся бесплатным приложением
к каждой двухспальной кровати!"
"Проповедует,
мечась и стеня,
сегодняшнего дня крикогубый Заратустра!"
"Но мне - 
люди,
и те, что обидели -
вы мне всего дороже и ближе.
Видели, 
как собака бьющую руку лижет?!"
"вам я
душу вытащу, 
растопчу,
чтоб большая! -
и окровавленную дам, как знамя".
"Пришла
и голову отчаянием занавесила
мысль о сумасшедших домах".
"Почти окровавив исслезённые веки,
вылез,
встал,
пошёл
и с нежностью, неожиданной в жирном человеке,
взял и сказал:
"Хорошо!"
Хорошо, когда в жёлтую кофту
душа от осмотров укутана!
Хорошо,
когда брошенный в зубы эшафоту,
крикнуть:
"Пейте какао Ван-Гутена!"
И эту секунду,
бенгальскую,
громкую,
я ни на что б не выменял..."
"солнце моноклем
вставлю в широко растопыренный глаз".
"Невероятно себя нарядив,
пойду по земле,
чтоб нравился и жёгся..."
"Вы думаете - 
это солнце нежненько
треплет по щёчке кафе?
Это опять расстрелять мятежников
грядёт генерал Галифе!"
"...потненькие,
покорненькие,
закисшие в блохастом грязненьке!"
"Пришла.
Пирует Мамаем,
задом на город насев.
Эту ночь глазами не проломаем,
чёрную, как Азеф!"
"Я, воспевающий машину и Англию,
может быть, просто,
в самом обыкновенном евангелии
тринадцатый апостол".
"Как в зажиревшее ухо втиснуть им тихое слово?"
"Не бойся,
что у меня на шее воловьей
потноживотые женщины мокрой горою сидят, - 
это сквозь жизнь я тащу
миллионы огромных чистых любовей
и миллион миллионов маленьких грязных любят."
"любящие Маяковского!" - 
да ведь это ж династия 
на сердце сумашедшего восшедших цариц".
"...и вина такие расставим по столу,
чтоб захотелось пройтись в ки-ка-пу
хмурому Петру Апостолу. 
А в рае опять поселим Евочек:
прикажи, -
сегодня ночью ж
со всех бульваров красивейших девочек
я натащу тебе.
Хочешь?
Не хочешь?"
"Всемогущий, ты выдумал пару рук,
сделал, 
что у каждого есть голова, -
отчего ты не выдумал,
чтоб было без мук
целовать, целовать, целовать?!"
"Крыластые прохвосты!
Жмитесь в раю!
Ерошьте пёрышки в испуганной тряске!
Я тебя, пропахшего ладаном, раскрою
отсюда до Аляски!"
"Эй, вы!
Небо!
Снимите шляпу!
Я иду!
Глухо.
Вселенная спит,
положив на лапу
с клещами звёзд огромное ухо".
"Облако в штанах", 1914 - 1915