-
Тетушка.
-
-
Одна моя тетушка говорила,что когда-нибудь я окажусь из-за своих идиотких поступков в крупных и совершенно неприглядных обстоятельствах. Тогда она говорила полнейшую глупость. Так вот, если бы она была жива, она непременно бы несказанно обрадовалась, потому как сейчас ее слова из глупости превратились в умное и законное утверждение. Но это, конечно, не ее заслуга.
-
На самом деле, заслуга это — моя.
-
Забавно отмечать, что все те чопорные люди, наблюдающие меня и предрекающие плохой конец моих кульбитов, правы исключительно благодаря моей расторопности. Собственно говоря, тут я обычно и прихожу к выводу, что я и только я являюсь венцом творения. Да-да, я не первый раз об этом думаю. Не стоит удивляться, озираться по сторонам, надувать щеки и укоризненно качать головой. Когда твоя действительность, веселая и раскосая, как умалишенная, оказавшаяся вдруг на свободе, без смирительных рубах, без транквилизаторов, ударяется бежать по улицам босыми потными ступнями, сбивает на ходу прохожих, хохочет, тыкает пальцем, потому что теперь, - о, мой бог, - теперь можно! В конце концов, пролетев пару несчастных кварталов(не так много, да?), запыхавшись на бессмысленном бегу, но все еще гогоча от счастья, она, конечно, падает в ту самую яму на дороге. Идиотский приступ прекращается в той же яме, ей вдруг становится стыдно, больно, обидно, словом она чувствует то, что чувствуют самые обычные действительности, те, которых никогда не пеленали в смирительные рубашки. И чтобы окончательно не потерять хоть паршивенькие части своей невменяемости, она из принципа, совершенно как ребенок, остается лежать в своей яме. Стиснув руки, поджав губы, набычившись, так и останется лежать в дерьме.
-
- Я не смогу внести залог, Эми.
- Да ладно, не расстраивайся, я все равно хотел когда-нибудь посидеть в тюрьме. - я улыбнулся ей, но вместо утешения вышла, конечно, какая-то херня.
Видимо, она тоже так думала, потому что в ту же секунду испуганно подняла глаза на меня.
- У меня просто денег нет.
- Да не оправдайся, перестань. У половины города нет таких денег, поэтому они не позволяют себя такую роскошь — попасться с поличным.
- Но ты, конечно, другой вопрос, - она наклонила голову и улыбнулась, но как обычно так, чтобы я ничего не увидел. Будто от ее улыбки я мог расстроиться. Будто весь мир должен впасть во мрак оттого, что я здесь. Моему эго хватит и пару улиц.
- Позвони в Хельсинки, я прошу тебя.
Я отрицательно покачал головой.
- Я не могу.
- Позвони же брату.
- Нет.
- Ты из принципа готов получить срок?
- Ради принципа я и не такое пойду.
- Позвони тогда ради меня. Ну прошу тебя, - она моляще сложила руки, и на кистях выступили белые костяшки.
- Ну не могу я. Не могу.
- Тогда я сама ему позвоню.
- Ну, это будет свинство с твоей стороны, - пожал я плечами.
- С каких это пор попытка помочь тебе называется свинством?
- Ну, вот с этих пор. Это ж помощь мне, я волен ее называть любыми идиотскими словами.
- Про идиотские ты очень верно подметил.
- Рад, что ты наконец со мной согласилась.
- В любом случае, ты — здесь, развлекаешься с сокамерниками, я - свободный человек, и я могу позвонить, если сочту необходимым.
- Зачем ты давишь на самое больное, а? Сокамерники!
Она усмехнулась, но тут же сдвинула брови, как сердитая учительница, которую вдруг некстати развеселила шалость учеников.
- Я просто скажу, какой залог они попросили, он приедет, заплатит, и все. Это не так трагично, как тебе кажется.
- И первое, что придет ему в голову, - это, конечно, что я снова показал себя с лучшей стороны. Вот радости-то будет.
- Ты боишься его ранить? Думаешь, он будет разочарован?- ехидно сощурила глаза она.
- Ах, ну что ты, конечно, нет.
- Так ты оказывается, нежный и внимательный брат под равнодушной оболочкой?
- Это моя худшая черта.
- Перестань. Это очень трогательно. Я даже немного огорчена.
-Чем?
- Ну, получается, ты не так идеально плох, как кажешься.
Я недоверчиво наклонил голову:
- Это должны были быть мои слова.
- И тебе не идет оранжевый, - кивнула она в довесок на мою казеную рясу, которая призвана была то ли выставить меня идиотом, то ли клоуном.
- Хоть бы приталенный сшили, да?
Она улыбнулась и взяла меня за руку. Печально сложила губы. В зале стойко висел гомон, неукротимый, бесконечный, иногда бессмысленный, просто ради того, чтобы не было тихо.
- Тебе наверное ужасно обидно, из сотен дилеров и наркоманов они взяли именно тебя.
- Да, такая блестящая карьера загублена. И где мое будущее теперь? Все потеряно, пропито и перезаложено.
- Ты же это не всерьез?
- Дорогая, я всегда серьезен.
Она скривила губы:
- Не называй меня «дорогая», я чувствую себя геем.
- Брось, тебе нечего бояться, ты слишком часто морализируешь, чтобы примерять такие маски.
За соседним столиком кишела орава малолетних детей, у меня начинала болеть голова. Ладони потели, в воздухе пахло всем набором человеческих ароматов: от пота до спиртовых адеколонов, от чьего-то воняющего рыбного пирога до мускуса женских духов.
Нет ничего утомительнее этих коротких бессмысленных встреч.
Я был несказанно рад, когда в дверях неожиданно вывалился силуэт охранника, поднимающего руку, и гомон, одуревший от того, что его, наконец, приказано прекратить, колыхнулся, сбавил частоту и униженно принялся пятиться задом. Прощались, вскидывали руки, целовались и торопливо шаркали ногами. Какой-то ребенок зарыдал, хочется верить, что от счастья, что ему позволили покинуть душный мерзкий зал свиданий.
Кирси, под впечатлением этого спектакля, схватила меня за руку снова, принялась что-то быстро шептать, хотя вот уже пять минут, как мы сидели молча. Я ничего не услышал, коснулся губами ее щеки и разжал ладонь.
-
-
-
Залог внесли, я знал это уже с утра, когда вопреки заведенному обычаю за мной повсюду тянулись не соболезнующие взгляды, робкие, жалостливые и даже просительные, а взгляды завистливые, цепкие и пристающие, в общем, совершенно другого характера. Будто в огромный бассейн, в котором меня безжалостно оставили тонуть себе на здоровье, кто-то бросил спасительный круг, да еще сверкающий, приметный, чтобы спасти меня не просто из смиренной необходимости, а так, чтобы все вокруг восхищались и завидовали. Так вот, они, конечно, завидовали. Они будто почувствовали, что я теперь не такой подследственный как все. Теперь ко мне подходили как-то боком, чтобы невзначай не испортить моей божественной сути свободного человека. Суть от этого страшно возгордилась, я вам скажу.
-
-
Из комнатки с зияющей темнотой мне выдали мои старые шмотки, которые можно было с чистой совестью принять за половые тряпки, подумать только, всего два месяца назад я, оказывается, был бесконечный денди. Сколько я не пытался рассмотреть откуда вынимают вещи, ничего так и не вышло, я щурил глаза в темноту, присматривался к охранникам, и счел необходимым признать, что этот фокус действительно волшебный.
-
Одежда была настолько рваная, что мне стало не по себе, старый я не очень нравился моему новому я.
-
К примеру, новый никак не мог понять, зачем джинсы и куртку надо было подвергать такой бесчеловечной экзекуции. Старый я никогда не задумывался о таких вещай, ему просто нравились ножницы и процесс фигурной резки. Новый я с дотошностью таксы непременно хотел знать, зачем было портить вещи, он бы с удовольствием нашел в этом какой-нибудь стыдный психологический подтекст, если бы старый я дал ему доучиться в колледже в свои времена.
-
-
На улице плотной пеленой висел туман, розоватый и тотчас показавшийся мне похабно-неестественным. Будто кто-то специально напустил пару и включил прожекторы.
-
И вот, внимание, крупный план.
-
Он выходит. Ближе камеры.
-
Возьмите край одежды.
-
Теперь лицо, лицо крупным планом.
-
У него остались сигареты! Достает сигарету. Крупный план: сигарета.
-
Дым, откатите немного. Так-так. Теперь, пошла камера сбоку.
-
Внимание внимание, не расслабляться. Подбавьте тумана!
-
-
Я курил не сходя с каменного промокшего крыльца. Сигареты и правда остались, это было первой везение в моей свободной жизни. Начинаю жизнь заново. Теперь-то уж я не сделаю ошибки. В этой жизни я умру от рака легких, решено.
- Курение на улице тоже незаконно, так что не расслабляйся
Я повернул голову(камеры тоже развернулись), конечно, широкой походкой к крыльцу шел Паули. В черном пальто свободного покроя, с шарфом, перекинутым через плечо так, чтобы было элегантно, но не слишком вальяжно. Тут я бы выдумал какую-нибудь динамичную скачущую съемку, как апофеоз действа, перед тем как кадр остановится и предрекая конец фильма, застынет на месте. Скажем, да на том же пальто.
- Привет, Эм.
Все. Моя застенчивая улыбка последним кокетливым штрихом, дополняющим ощущение незаконченности, никакого катарсиса, пустота навязчивого любопытства, расстроенно приоткрывшиеся рты зрителей, и — титры. Титры, титры, сплошным быстрой лавиной. Люди не уходят с мест, упорно просматривают весь поток до конца, до того места, как он начнет мелеть и спокойно катиться именами неизвестных гримеров и костюмеров. Уже даже включили свет в кинозале. Сидят.
Кофе.
- Привет же! - Паули легко обнял меня за плечи, продолжая широко улыбаться.
- Привет.
- Как самочувствие? Голодный?
- Запущенный, - рассмеялся я, - а ты растолстел.
- Ну, спасибо.
- Да ладно тебе, можно подумать, ты когда-то был худым.
Паули наклонил голову, взял меня под локоть кожаной шоколадной перчаткой.
- Пойдем перекусим где-нибудь, я уверен, ты тысячу лет не ел нормальной еды. Нам с тобой надо многое обсудить.
- Если я буду сыт, я не потеряю контроля, не думай.
- Тебе и нечего контролировать.
Я подумал, что, в общем, это логично, хотя и печально.
- Ты знаешь какие-нибудь приличные места, где можно перекусить?
Я пожал плечами, руки начали замерзать, несмотря на пафосность ситуации вокруг, она была чертовски холодная в проявлениях погоды.
- Я знаю зато, где подешевке можно купить...
- Не сомневаюсь даже, что знаешь, - прервал меня Паули, но так спокойно, что у меня екнуло в груди от разочарования, - Пошли в машину. И у тебя кстати, нет зависимости?
- Что ты! Ни разу. Я просто иногда принимаю наркотики.
- Это меняет дело, что и говорить.
Паули печально и жалостливо улыбнулся и так же, размашистыми шагами повел меня по улице вверх. Маленький городок спал, ни одной души не встретилось нам за целый квартал, правда, была кошка, но я не уверен, что мы ей были хоть сколько интересны. Во всяком случае, она не подала виду.
Машина стояла припаркованной на обочине тротуара, по ней лениво ползли ночные фонарные отсветы. Снега лежало мало, скромными островками он засел на асфальте и почти не прикрывал его гладкой длинной чешуи.
Мы долго искали открытое кафе или ресторан, или хоть что-то вообще открытое. Паули, привыкший к Хельсинки, уныло проезжал улицу за улицей. В конце концов мы обошлись ненавязчивыми кофейными стаканами и четырьмя бумажными тростинками сахара.
- Придется говорить тут, Эм, хорошо, что ты ничего не знал про здешние кафе, - хмыкнул Паули, - Потому что знать, в общем, и нечего.
- Избалованный столичный житель, тоже мне.
- Не пролей, я тебя прошу.
Он просто не знал, насколько виртуозно я могу обходиться с кофе.
- Обивка новая?
- Нет, но это не повод пачкать старую.
Мы замолчали. Паули скорее всего набирался силы духа, чтобы высказать мне, все, что он думает. Я пил горячий и потрясающе отвратительный кофе, готовясь выслушать то, что я, конечно, мог слышать от многих людей в жизни. Не то, чтобы это было интересно, не то, чтобы познавательно, но ради галочки это обязан сделать каждый человек Даже я обязан. Но высказывать самому себе, как ты не доволен сам же собой — достаточно бессмысленное занятие, однонаправленное. Можно, конечно, распределить роли, вроде «дурной я» и «образумившийся я», но это, конечно, будет фарс и глупость. Проще дать возможность высказаться другим людям, не Эмилям, сколько бы последних не нашлось в моем сознании.
- Ну, давай уже, скажи, как это ужасно, как я убиваю себя, как я вконец охренел и все такое. Скажи, что мне придется, пойти работать рабом на галеры, чтобы отдать тебе долг. И что, если я не отдам, ты публично меня застрелишь.
Паули покосился на меня так, будто я сказал слова из другой партии.
- Какая богатая фантазия! Ты еще не освобожден, мальчик мой. Я просто внес залог, это не конец еще. А вообще, вот что я тебе скажу, твое право соглашаться или нет. Мой уговор: ты едешь со мной в Хельсинки, и я разбираюсь с твоими проблемами, если это будет в моих силах.
- Так. И где еще более невеселая часть уговора?
- А невеселая начнется тогда, когда ты будешь сдан мне под опеку, и будешь обязан работать, не обязательно рабом, кстати. Но раз уж у тебя мечта, то я могу и с этим помочь.
Я живо представил себе галеру на зеленых волнах какого-нибудь южного моря.
- Кем работать?
- Я не знаю пока, я сказал, если получится.
- А если нет?
- Если нет, тогда, - Паули отвернулся к окну, в которое все равно было видно лишь черную дыру пустынной улицы, - тогда с этого места тебе придется отвечать за свои поступки. Какими бы глупыми, нелепыми, идиотскими и безответственными они не были.
-
Золотая от безжалостного солнца галера рассыпалась на пылинки.
-
Я по чьему-то странному сценарию тоже захотел посмотреть в косое окно машины.
-
Паули был реалистичен до ужаса, все в нем было настоящее, самый подходящим тон, спокойно-созерцательный, и такой убедительный, такой убедительный, что я на секунду даже решился подумать о своей жизни. Радовало, что это приходящее явление, плоды былой впечатлительности.
-
-Не так весело уже, да?
- Это все ты виноват.
- Ах, ну, конечно, я. Ты же сам портишь себе жизнь, и все время, как я пытаюсь тебе помочь, ты непременно желаешь все вывернуть наизнанку. Разве не так?
- Паулии... - я закрыл уши руками и скорчил такую несчастную физиономию, на которую только был способен, - Паули, ну скажи ты что-нибудь неочевидное, что-нибудь кретинское. Ну скажи хоть, что на улице лето!
- Да без проблем, ты — подающий надежды юноша, а это все — аресты, наркота, промискуитет, бомжеватый вид, наплевательское отношение к моральным ценностям, это все чистой воды ерунда! Даже не думай об этом!
Я недоверчиво раскрыл глаза:
- Так где-то глубоко в тебе скрыт нормальный человек?
- Да-да, во всех людях, которые работают, имеют семьи, хотят счастья, успеха и прочей чепухи , во всех них скрыты нормальные люди. Твоими словам, в каждой домохозяйке живет очаровательная проститутка, а в каждом менеджере чудесный сутенер. А вообще, хватит шутить. Ты поедешь в Хельсинки?
- А у меня есть выбор?
- Конечно, есть, незавидный, но что поделать.
- Это я во всем виноват, - закончил я.
- Удивительная прозорливость. Так ты едешь?
- Вот прямо сейчас?
- А что нужен почетный круг по местам былой славы?
На, самом деле, круг был ближе к прямой линии, на другом конце городка, от одной подворотни до другой, так что я с чистой совестью отказался:
- Нет никакого круга.
- Мы приготовим тебе комнату в бывшей детской, так то никто тебя стеснять не будет.
- А что Эстери?
- Она будет рада тебя видеть.
- Ну да, естественно. Она меня отравит.
Паули рассмеялся, то ли его так радовала перспектива того, что его жена подольет мне яд в коричневую жижу какао, то ли она не пользуется такими тривиальными способами убийства, а использует более современные, какие-нибудь ехидные наночипы, пробирающиеся в мозг и пожирающие его день за днем.
- Никто тебя не отравит. Только у меня есть условие, даже не одно.
- Нет, флиртовать с Эстери я не соглашусь, даже не проси.
- Ну, такой жесткий отказ все меняет. Оставайся здесь. Черт, - Паули потер виски и расстегнул верхние пуговицы пальто, - я начинаю общаться с тобой на одной волне. Так, в общем, у меня дома ребенок, сам знаешь, так что, по пунктам: никакой наркоты, никакой выпивки и... никакой выпивки, перемешанной с наркотой, кроме этого, это самое важное, слушай, никаких мужиков, где бы ты их не отыскал, и чего бы они от тебя не хотели.
- Паули, ты лишаешь меня индивидуальности. Мне останется пустым взглядом целый день смотреть в окно.
- Ничего, переживешь. Я думаю, скоро я найду тебе занятие. Ну, согласен?
Я помедлил, у меня должны были пронестись перед глазами мгновения жизни, броские отрывки свободной и сумасшедшей жизни, я ждал, но отрывков все не было, перед глазами только замаячила одинокая сигарета. Нет, это не то, это я просто хотел курить.
- Ладно, мой фюрер, поехали.
-
-
-
-
Я проспал всю дорогу, так что про живописные и романтичные местности на пути от провинции к Хельсинки, я описать не возьмусь. Наверное, были поля, наверное, дорогу встречали одинокие указатели, наверное, наверху висело северное небо, а может, мы переезжали железнодорожный переезд, машину мягко и робко тряхнуло, и снова потянулись полоски дороги. А может, и не было никакого переезда. Не знаю.
-
Я проснулся уже в городе, за пару километров от старого дома. Зевнул, снова захотел курить, но у меня кончились сигареты. В животе висел недовольный камень пустоты, мои внутренности переговаривались с пустым желудком, ныли и жаловались на меня. Сыпал снег, Паули почему-то не устал, вероятно, я был прав, и он скрывает свои иноземную сущность. Он улыбнулся, сказал, что мы почти приехали, и что от моей одежды идет ужасный запах.
-
-
Дверь нам открыла та самая демоница моей юности, все еще неприлично, вызывающе-отвратительно красивая Эстери. Она сменила прическу, перекрасилась в тот цвет, который все женщину считают натуральным, но который, на самом деле, выглядит вопиюще искусственно.
- Эмиль! Сколько лет!
Я смиренно вынес ее объятия, широко улыбнулся, но, по всем признакам, перестарался, потому что Эстери приняла улыбку за оскал и тотчас умерила свой пыл гостеприимства. Она все еще носила короткие шелковые халатики, которые я ненавидел и которые меня злили, но не потому, что они ей не шли, а с точностью до наоборот — они будто шились только на нее.
Мне всегда казалось, что вся косметика, одежда и парфюм Эстери сговорились против меня, вместе это армада работает четко, как проплаченный киллер и умело, как бывалый воин. Глыба идеальности выплывает из комнаты, тысяча средств по уходу за кожей, тонкие нюансы причесок, подобранные цвета совпадают по всем фронтам, не оставляя мелким дрожащим дезертирам вроде меня ни единого шанса. И вот, - выстрел!
Миллиметр рассчитан на миллиметр, попадание выше всяких похвал.
Это не соперничество, это ближе к ступенчатому, последовательному уничтожению одного биологического вида другим. Ради торжества эволюции, не из личных прихотей.
- Милая, у нас есть что-то перекусить?
- Конечно-конечно, я сейчас что-нибудь придумаю.
Паули подтолкнул меня в гостиную, но я растерянно и туповато застыл на месте. Он прошел вперед и скрылся на втором этаже своей шикарной( а раньше нашей пустой) квартиры.
Лазанья.
Я не решался сесть ни на один диван в гостиной, я даже боялся смотреть на торшер, настолько они все, и ковер, и стеклянная столешница, и черное зево камина, выглядели лучше меня самого. Мне даже показалось, что стальные, влитые в пол часы специально для меня издали звук, похожий на язвительный смешок. Недолгое время я посматривал на обычное кресло-качалку, которое единственное во всем окружении благоволила моей недостойности, но потом заметил, что и на плетеном теле кресла уложилась очаровательная бахрома какого-то ручного пледа. Тоже издевается.
- Ты Эмиль?
Напротив меня, будто из воздуха нарисовалась девочка. Я, вероятно, был так поглощен сравниванием себя с роскошными вещами и предметами, что потерял страх, и забыл, что у Паули водится ребенок. Девочка встала напротив меня и навязчиво сверлила мою фигуру снизу вверх темными любопытными глазами. У нее были все шансы в будущем стать Эстери, во всяком случае черты лица у них были так похожи, что я не мог отделаться от ощущения, что девочка — это тоже Эстери, только безобидная облегченная ее версия. Я так и не вспомнил, сколько ей должно быть сейчас лет, а годовых колец у детей, к несчастью, не водится.
- Так ты - Эмиль?
- Да.
Девочка сощурила нос так, будто играла роль оценщика, которому нечаянно принесли ничего не стоящую безделушку, лишенную даже грамма золотого покрытия. Фи, какой сор.
- Мама говорит, ты глупый.
- Твоя мама не может знать разницу между глупостью и умом, - саркастически заметил я .
- Это почему это?- пошла в наступление девочка.
- Потому что она тоже глупая. А глупые не могут судить, они ничего не знают, им просто все кажется и мерещится.
- Моя мама не глупая!
- Ты тоже не можешь этого знать, - пожал я плечами.
- А еще мама говорит, что ты ведешь себя как маленький!
- От маленькой слышу.
- Так нельзя говорить, это не считается. Так не разговаривают!- девочка топнула ногой и дернула меня за лоскутину джинс.
- Мама говорит еще, ты расстраиваешь папу, и они считают тебя законченным человеком, - выпалила девочка.
- Каким?
- Законченным! - гордо повторила она и взглянула на меня убийственным взглядом победителя.
- Как человека можно закончить, сама подумай?
Девочка насупилась, и сложила руки на груди в знак протеста.
- Ну как? Вот, был человек, жил себе, мороженое ел. А потом что? Закончился? Или его закончили? А почему закончили? И как?
- Не знаю, - буркнула девочка.
- Может, его по коробкам расфасовали, коробки остались, а человек закончился?
- Не знаю, - обиженно повторила она, сдаваясь под моим напором.
- Или человек — это такая книжка, которую пишут, а когда допишут, он — раз, и закончен?
Тут я, конечно, попал впросак, потому что, в общем, это недалеко от правды. Некоторые из книг похожи на детектив, некоторые на сопливый роман, некоторые имеют счастливый конец, а некоторыми легче подпереть качающийся стул, чем пытаться разобраться в написанном. Благо, девочка приняла словесные аналогии за издевательство.
- Да не знаю я!
Я улыбнулся, девочка в нокауте, а все от того, что я знаю, что такое метафора, а она — нет. Это была разгромная победа.
На ужин Эстери подала разогретую лазанью. Я наконец переоделся в те вещи, что все еще валялись по укромным ящикам и полкам. Меня попыталась охватить мягкими лапами ностальгия, а, может, просто запах старого тряпья окончательно затуманил мой рассудок. Но лазанья показалась мне пересоленой, слишком сухой, и, отмечая промахи кулинарии Эстери, я почувствовал, что все встает на свои места — она все еще из рук вон плохо готовила, значит мир не рухнул, и ты, дорогой, должен с этим смириться. Не выйдет побегать по развалинам, покидать обломками арматуры в прохожих, защемить ногу и сломать пару костей. Все спокойно стоит не своих местах, сдвинулась только робкая худая постойка на переулке, и как ни старалась впечатлить громады вокруг себя, они остались стоять. Время всосала и ее, и сколько не печалься, они все равно привыкнут.
- Я вижу, вы поболтали с Илоной? - спросил Паули.
- Кто это?
Девочка напротив меня сердито надулась.
- Ах, ну да, можно сказать, что поболтали.
- Детка, это твой дядя Эмиль, помнишь, мы смотрели фотографии?, - Эстери ласково улыбнулась. Илона тотчас стала похожа на грозовую тучу, и, не удержавшись, показала мне язык. Я не остался в долгу, и ответил ей тем же.
- Эмиль! Ну ты как маленький, ей-богу, - вздохнул Паули.
Илона победно сверкнула глазами.
- А вы, барышня, будете себя так вести за столом, останетесь без десерта.
Блестки победы несколько угасли в черных, почти неразделимых от зрачка глазах.
- А почему ему можно?
- Ты все равно первая начала, - пожал я плечами.
- У него есть проблемы похуже сладкого пирога.
- Что же это за объяснение? То, что она начала первая еще сойдет за аргумент, а вот мои проблемы, это уже никуда не годится.
- Когда у тебя будут дети, ты можешь воспитывать их в лучшем духе рок-н-ролла, я и слова не скажу.
- Ну ты же знаешь, что при моем образе жизни... - я сделал бессмысленную паузу, чтобы Паули успел вскинуть брови, а Илона любопытно открыть рот, - рок-н-ролл давно уже не актуален.
Эстери торопливо постучала вилкой по винному долговязому стакану:
- Приятного аппетита всем.
- Кстати, чем ты собираешься заняться, Эм?
- Не знаю.
Эстери натянуто улыбнулась.
- А как тебя понравился город?
- Какой? Этот? Ничего не изменилось, кажется.
Эстери заметно оживилась, как если бы нащупала стройной ножкой чуть менее топкую трясину в разговоре. Вот, уже пошли кустарники, папоротник веером попадается на глаза, значит, скоро твердая земля. Эй, поторапливай коней!
- Нет, тут много изменилось. На углу построили отличный ресторанчик, а клуб с западной стороны закрыли.
- Да? Любопытно.
Хотя на самом деле жевать невкусную лазанью было гораздо увлекательнее, но я не подал вида, и жевал достаточно лениво, а слушал ее разговор с нездоровым интересом. В моем случае это выглядит немного странно, тем более, что я все больше начинал понимать, что единственный человек, которому так же скучно, как и мне, это Илона. Но она не понимает метафор, и еще даже не началась, чтобы говорить с законченным, вроде меня.
Вообще со стороны я бы так описал картину: невысокий, с отросшими темными волосами паренек зорко вперил взгляд в стройную прекрасную даму по левую руку от себя. Будто он был бесконечно голодный, и ждал момента, когда с ее тарелки можно было стянуть остатки ужина. Для вида он периодически выдавал какую-нибудь отвлекающую фразу, чтобы она не догадалась. Иногда он перебрасывался взглядами с симпатичной девочкой напротив, подавая все признаки того, что добычу не отдаст. Солидный мужчина справа наблюдал за игрой с ноткой господствующего одобрения, так , как если бы смотрел на безнадежно больную собачонку, которую по недоразумению приволок домой.
- А кстати, как это ты так оставил свою девушку?
- Какую?
- Как это какую? Которая вместо тебя звонила мне, - Паули таинственно и пошло подмигнул, пихнул меня локтем, — Это к слову, что ты сам должен был давно позвонить.
- Она просила взять себя в жены, а я не готов брать жен.
Эстери удивленно наклонила голову, и если бы не ее воспитание, манеры, и все это женское, что мешает жить, присвистнула бы от удивления.
- Ты серьезно?
- Нет. Даже создатель не представляет женщины, которая добровольно вышла бы за меня.
- Я тебя с кем-нибудь познакомлю, - улыбнулась Эстери.
- Да не волнуйся. Но если ты кому-то хочешь отомстить, то, естественно, я к твоим услугам.
Илона засмеялась, но, вспомнив, что я ей не друг, сосредоточенно уткнулась в тарелку с лазаньей.
- Детка, не ковыряйся в еде, а кушай, - сказал Паули. Но Илона на мой старый манер тиранила куски вилкой, и художественно раскладывала по краям. До художественности мне было далеко, зато мне не было равных в крошении хлеба, утренних круассанов и тостов. Это своеобразная гимнастика преследует меня до сих пор. Значит, по сути у меня уже есть потомок, и думать о передачи своих ген можно перестать. Если в юности ей будут нравиться мужчины, то я совсем расслаблюсь.
- Что собираешься делать вечером?
- Позвоню Кэт. Может она согласится провести для меня экскурсию.
Эстери опять оживилась, она напоминала спичку, которая все никак не сдастся под напором ветра.
- Ах, обязательно сходите в кофейню в центре, такая милая обстановка. Очень советую.
- Ну, вряд ли он имеет ввиду такую разновидность экскурсии, - заметил Паули, и, как обычно, был чертовски прав.
- А какую? - Илона любопытно уставилась на меня.
- Какую-нибудь шумную и веселую, надо думать. Так ведь, Эм?
- Именно. Чем шумнее, тем лучше.
- Ты меня, конечно, не послушаешь, но я советую остаться дома. Завтра у тебя сложный день. С похмелья он будет еще сложнее.
- Ты для меня виселицу готовишь?, - ухмыльнулся я, это единственная конструкция, которая пришла мне в голову.
- Пока еще нет.
- Обдумываешь другие способы умерщвления?
- Всеее. Закрыли тему. Милая, ты поела? Илона, ну что такое? Даже с одним куском не справилась!
Илона весело качала головой. Скоро будет десерт.
-
-
Сигнализация.
-
-
Ставили на крайнего справа.
-
Кэт щурилась и хохотала без перерыва. Я курил и мысленно матерился. Во-первых, я уже не мог столько выпить, как в юности, во-вторых, по причине, что выпить хотелось больше, меня начинало тошнить, в-третьих, я завидовал Кэт, потому что ни первое ни второе ее не беспокоило.
-
Паренек, который пришел с Кэт, опасливо посматривал в мою сторону, и не понимал суть игры. Раскатами орал что есть сил танцпол, у меня в животе мерно долбали биты, отвыкший от таких развлечений слуховой проход сейчас бы предпочел суицид, но не мог себе позволить такую роскошь, и мстил мне нарастающей глухотой.
- Ты выиграла.
- Я знаю! - крикнула Кэт и опять залилась счастливым смехом, а ставка напряженно, бесконечно прилипала к ее заднице взглядом, переброшенным с той стороны танцпола.
- Еще разок?
- Я выгляжу как заключенный из концлагеря, нам нужен фетишист.
- Найдем!
- Тогда без вопросов.
Где-то на периферии заорали девчонки, по белым космам и ажиотажу можно было понять, что пришла какая-то очередная звезда. Вернее, она торопливо пробиралась через людскую массу в вип-зал, и там теперь засядет как в раковине.
- Твои друзья! - Кэт метала указательным пальцем в сторону нескончаемых визгов.
- Ты взрослая девочка, не городи ерунды, я тебя прошу. Какие они мне друзья, они даже имени моего не вспомнят.
- Но ты с ними спал. И с тем, и с тем, и вон с тем!
Паренек при слова «спал» шарахнул на меня глазами, тема секса была для него не раскрыта, он колдовал над замком, а такие, как я теперь точно знают потайной ход. Поэтому видимо, он не спускал с меня взгляда с той минуты.
- Ну, если бы не спал, может тогда они меня бы вспомнили. А теперь — без шансов.
- Действие от противного?
- Вроде того.
- Надо было ломаться подольше! Или минет делать лучше! - Кэт захохотала и повисла у меня на руке.
- Госпожа, что за разговоры? Кто бы говорил, в конце концов.
- Не паясничай, ты меня переплюнул тогда, - Кэт картинно задумалась, - И делал это регулярно.
Опять раскат хохота.
- Принеси виски, - я торопливо помахал пареньку, ради гуру сексологии он мог сейчас сделать виски хоть из воздуха, но почему-то тяжело пошел протискиваться к барной стойке.
- Братик не хочет тебя размазать по стенке кстати? - Кэт потягивала коктейль, так и продолжая висеть на моей руке.
- Нет.
- Хм. Странно. Он же у тебя такой, такой... - хохот преобразился в нервное подрагивание, - большоооой.
- Ты ржешь над словом большой? Кончай бухать.
- Ну... И сильный!
- Ну-ну.
- И богатый еще, во!
- Ну хоть в одну цель попала.
- Странно. А он к тебе приставал? Ну, не тогда, а сейчас? - Кэт приготовилась поймать мою растерянную стыдливость, и гнев, и обиду, и всю палитру эмоций, которую я оставил в другой куртке.
- Нет, не приставал.
- Хочешь, чтоб пристал?
- Нет.
- Тьфу, скушно с тобой!
- Давай я тебя изнасилую, будет весело.
Кэт от неожиданности поперхнулась коктейлем и фонтаном выплюнула на пол последний свой глоток. Она недоумевающе смотрела на меня, и, несмотря на количество выпитого, протрезвела как по волшебству.
Серьезная мина, которую я изо все сил пытался сдержать на лице, само собой свалилась. Пока я смеялся, Кэт сердито оттирала зеленый мохито от белой ткани джинс и бурчала под нос, что я кретин. Что с нее взять: настоящая женщина. Она желает стереть все границы разумного, если это касается меня, как только я отвечаю взаимностью в ее сторону, тотчас веселье пропадает.
- Пойдем отсюда.
- А как же твой кавалер?
- Он пришел исключительно поглазеть на тебя.
- Неужели слухи еще ходят?
- Честно?
- Выдай мне всю откровенность, Кэти.
- Нет. Не ходят, все вообще забыли, что ты существуешь.
- Пожалуй, это слишком откровенно было.
- Да не расстраивайся ты, пойдем отсюда.
-
-
-
Знаете, кем мы были с Кэт?
-
Мальчики и девочки, знающие цену всему на свете, кроме своей персоны.
-
Печальные бывшие подростки, которые не попробовав на вкус, скажут, что пирог соленый, а не сладкий. Бесконечные прохиндеи, желающие заплатить за то, что вообще-то отдается даром.
-
Попавшие в засаду таким феерическими способами, чтобы враг их услышал за километры, и, потный, дрожащий от голода, пришел на ужин. И они будут так презрительно высокомерны, что у зверя пропадет аппетит, и он решит, что скорее это падаль, а не святая законная добыча свалилась в капкан, недаром были и искры и взрывы ядовитого газа, и вся развратная шумиха.
-
Мы — те, кто загребает худыми ручонками всю радость бытия, но, обожравшись, проклинает радости уже над унитазом, потому что мутит и рвет.
-
-
И мы шли от подворотни клуба, орали во все горло, кричать нам давно надоело, горло хрипло и ком полз вниз. На нас лаяла какая-то собака во дворе, и мы лаяли ей в ответ. По сути, мы были давно неисправными приборами, которые вообще-то никогда как следует не работали.
- Эй, подъеееем!
- Не спааать!
Кто-то выглянул в окно, и Кэт запустила в стекло алюминиевую банку с пивом. Треснуло, и, конечно, посыпалось.
Я потащил ее за собой, потому что приводы в полиции в моем положении были бы лишними. Кэт, слабеющей походкой переходила в бег, хохотала и ловила меня за рукав. От радости она оглядывалась, и, не успевая генерировать мысли, быстро забыла, чего мы, собственно, бежим.
В переходе невысоких домов, я прислонился к стенке и, переводя дыхание, улыбнулся ей.
- Фу... Знаешь, что меня радует?
- И? - спросила она с придыханием, и схватилась за колени, - что?
- Если я бегу, значит гавань есть.
- Говори яснее, я ни черта не понимаю. Это что азбука морзе?
- Если ты чего-то боишься...
- Я ни хуя не боюсь!
- Ладно, если я чего-то боюсь, значит подсознательно верю в светлое будущее, и пытаюсь его сберечь. Звучит, как пирожное со взбитыми сливками. То есть, мне будет жаль, если все на хрен рухнет, так?
- Так.
- Не так. Мне ничего не жалко, потому что ничего нет. Но что-то внутри меня, как оборонная система, понимаешь? Включается сигнализация, красненькая такая.
- Что за херня?
- Значит, нежелание принимать всерьез — это поза? А поза позы — не принимать всерьез напоказ, а втайне гадать на ромашке «любит-не любит». Реалист запер романтика. Романтик испытывает систему охраны на прочность, реалист чинит ему препятствия, но глубоко под щетиной желает его освободить. Понимаешь?
- Шутишь? Конечно, нет.
- Значит, в этом что-то точно есть, - задумчиво проговорил я.
С улицы печально кто-то кричал, глупо, безнадежно, потому что мы стоим в подворотне и все равно не выйдем, пока не уберется полицейский.
- Тебе надо встряхнуться, - Кэт присела на корточки, прислонилась к промерзшей стене, и посмотрела на меня снизу, - Найди кого-нибудь, развейся, а то ты так скиснешь. Можно например, найти твоего бывшего и отомстить.
Я ухмыльнулся и тоже присел, ноги затекали и в кроссовках было чертовски холодно.
- Как? Зачем?
- Ну... я не знаю.
- Поджечь его квартиру и отрубить руки невесте?
- Это статья, а не развлечение.
- А все остальное уже детский сад, я играю теперь в серьезные игры.
- Хочешь его убить? - Кэт потерла руки от холода и заинтересованно вперилась в меня глазами, чуя, что рядом с ней интереснейший маньяк, и, в силу полного отсутствия чутья, жалеющая узнать его получше.
-
- Конечно хочу, я большинство людей хочу убить, чем он хуже?
- тебе нужен психолог или кокс.
-Я за второй вариант. Мне нравится, когда не задают лишних вопросов.
- Ты наркоман.
- Это самый неожиданное высказывание за весь вечер от тебя.
- Эх, Эмиль... Куда делись старые добрые времена?
-