Джорджу снится суматоха и паника.
Он слышит крики, глухие звучные удары, где-то звенит разбитая посуда, трещат обломки мебели. Джордж силится открыть глаза и встать, но что-то тяжелое, неведомое навалилось на него.
Перед глазами расцветает кровавый цветок, раскинувший свои прямые лепестки на фоне ослепительно-синего неба с гладкими перистыми облаками.
С одним, особенно ярким и сочным ударом, Джордж резко распахивает глаза и подскакивает.

- Сегодня ночью ты был какой-то беспокойный, - невнятно замечает Аарон, не вытаскивая зубную щетку изо рта. - Обычно я не против, но не перед зачетными днями же, - и тут же добавляет с явным сочувствием в голосе, - кошмары?
Джордж вяло проводит рукой по подбородку - неплохо бы побриться - и пожимает плечами.
- Какой-то горячечный бред. Геометрически-правильные цветы. Может, простудился.
Аарон перестает орудовать зубной щеткой и внимательно смотрит на него, пристально, от этого взгляда всегда становится немного не по себе.
- Температуры нет?
- Нет, нет, - отбивается Джордж и засовывает в рот зубную щетку, - просто переработал с красками.
Аарон чуть-чуть расслабляется и сплевывает в раковину.
- Ты там осторожнее, - он вытирает рот полотенцем и мимоходом хлопает Джорджа по плечу, - приходи завтракать.
Джордж что-то невнятно мурлычет в ответ.

У Аарона с утра политология, за завтраком он уже надушен и одет как полагается - строгая рубашка, галстук, идеально отглаженные брюки. Он пьет черный кофе, мельком просматривает заметки на полях своих конспектов. На фоне вещает диктор утренних новостей. Джордж чувствует себя крайне неловко, когда заходит в кухню помятый и в одних пижамных штанах, хоть и свежий как мятный бриз. У Аарона насыщенная неделя - сначала зачет, потом коллоквиум, потом ещё собрание студенческого совета (Аарон же его возглавляет, как иначе), и неплохо бы Джорджу туда явиться "хоть раз без опоздания, это ведь несложно?"
У Джорджа сегодня только философия искусства. Потом он будет завершать своей проект. Может, он сможет напомнить себе про очередное собрание?
- Тосты на подоконнике.
- Масло осталось?
- Да, и апельсиновый джем.
Аарон смотрит на часы, спешно сворачивает свои бесконечные листы с конспектами и запихивает в сумку с ключами, телефоном и паспортом.
- До вечера, - говорит он и выходит с кухни.
- Ни пуха.
Джордж надкусывает тост, наскоро намазанный джемом, и думает о приснившихся цветах.
Он опаздывает.
Диктор говорит о студенческих забастовках.
На подоконнике лежит вчерашний набросок с кирпичными стенами и растянутыми на них транспарантами.
***

Их преподаватель философии, мсье Жан Вивьер, строгий и сдержанный, все его лекции больше похожи на чтение присяги – четко, строго, как по линейке. Джордж на его парах нередко чувствовал себя новобранцев, все время подмывало вытянуться по струнке.
- Чем же является мораль для искусства? – Звучно спросил мсье Жан, цепко оглядывая аудиторию. – Мало кто задается подобными вопросами, особенно в наши дни, когда искусство стало чем-то повседневным. Связь между ними прочна, хоть и неочевидна.
Но сейчас Джордж даже не слушал – то и дело уплывал в мыслях, рассеянно чиркая ручкой в тетради. Цветы, раскрывавшие свои лепестки в его снах, ловили в свои липкие
сети.

- …предположим для примера, что человек решил совершить преступление, потому
что ему нужны деньги. Он знает, что преступление - зло, но он предпочитает
моральному благу то благо, каким являются деньги и какое позволит ему
удовлетворить свои желания. Он увлечен любовью к благу, благу
онтологическому, которое есть благо не с точки зрения Блага, но с точки
зрения его собственного вожделения. В этот самый момент он подчиняет свою
жизнь своему высшему, или конечному, благу, которое есть его Эго.
Джордж то включается, то выключается. С ним такое не впервой, но сейчас он даже толком не понимает, что занимает его мысли. Что-то смутное и тягучее внутри, словно он забыл о чем-то. Вот только о чем?
- Джордж, о чем я говорил только что?
Джордж вздрагивает, подрывается весь наверх.
- Что мораль… и искусство взаимосвязаны… Чтобы иметь возможность
свободно творить, надо иметь гарантию, что написанное не будет иметь последствий.
- Очень хорошо, Джордж, - преподаватель сухо поджимает губы, - ты отлично помнишь то, о чем я говорил полчаса назад. В конце семестра я жду твои конспекты.
И он разворачивается, продолжая лекцию.
- Эй, ты там где? – Эдди, сидящий рядом, пихает Джорджа в бок своим острым локтем и улыбается, тихо шепчет, чтобы не потревожить гладкую речь лектора, - ты словно не здесь, оставил вместо себя призрак.
- Не выспался, - говорит одними губами Джордж и царапает в тетради последние услышанные слова за мсье Жаном. – Ты идешь сегодня на собрание?
- Конечно, - Эдди наклоняется к нему близко-близко, - я сегодня опоздаю, ты уж замолви за меня словечко перед Аароном, просто я такую девчонку встретил!
Джордж проглатывает слова о том, что за него бы кто замолвил словечко за опоздания, но кивает. У Эдди в голове весна, ему нет дела до каких-то занудных студенческих дел, все его конспекты изукрашены красной ручкой для маркировок. Джордж думает о том, что же он полезного привносит в этот студенческий коммитет, смотрит на лектора, но совершенно его не видит.
***
Ему страшно.
Страх накрывает его, когда он мешает краски для того, чтобы продолжить свою картину. Он смотрит на то, что выводит на холсте – его проект связан со Стендалем «Красное и Черное», и сейчас он в красках пытался отразить натуру Жюльена Сореля, точнее, две его части – чувственность и тщеславие. Для эмоций и чувств он выбрал красный, но сейчас, глядя на пестрые мазки, Джордж чувствовал, как по всем его нервам пробегают электрические разряды, а кисточка в руках подрагивает.
- Так нельзя, - Джордж со вздохом откладывает кисточку и трет глаза. Ещё только день, а он уже устал и словно не спал уже несколько недель. Сейчас он хочет только одного – в душ и бокал красного, успокоить нервы. К тому же скоро вернется Аарон, уже прислал смс с результатами зачета и смс, что собрание пройдет у них. Неплохо бы заказать пиццы или китайской еды, в конце концов, их будет человек восемь. Джордж звонит в службу доставки и уходит в душ. Обжигающе горячие струи впиваются в него, но не приносят ясности мыслей. Он выпадает из душа вместе с белой завесой пара.
- Ты решил там свариться заживо?
Щелчок входной двери Джордж, конечно, пропустил, а вот вынырнувшего из-за облака пара Аарона – нет. Джордж пожимает плечами и сходу упирается лбом ему в скулу. Она холодит, точно мрамор. Аарон обнимает его за плечи и отдает бумажный пакет.
- Купил к ужину, говорит он, отстраняясь, чтобы раздеться.
Джордж заглядывает внутрь.
- Я заказал пиццы, - рассеянно говорит он.
- Отлично. Ребята подойдут скоро. – Аарон улыбается и забирает пакет обратно. - Как проект твой?
Джордж оставляет вопрос без ответа. Он почему-то совсем не хочет об этом говорить.
Ребята приходят вместе с курьером, и в их маленькой квартирке рядом с площадью Сен-Мишель становится тесно и оживленно.
Джордж успевает заметить только Эдди, Фрая и Саманту, когда они заполоняют прихожую. Коробки с пиццей ему всучивает Дэнни – он чей-то младший брат, а Джордж вечно забывает, чей и постоянно забывает спросить, зачем брать с собой школьника на эти посиделки – и шмыгает куда-то вглубь квартиры, Аарон смеется вслед, что надо бы этому сорванцу поставить какую-нибудь игрушку.
Ребята забиваются в тесную кухоньку, садятся вокруг Аарона, который во главе стола и с докладом. Джордж садится чуть поодаль, чтобы ему было все видно. Будь он архитектором, то обязательно высек бы профиль Аарона из камня.
На повестке дня стипендии, права студентов, свободы во время парадов и демонстраций. Аарон что-то говорит про их директора – Жюля Декарона, про необходимость повышения стипендий и о забастовках (по необходимости).
Он притягивает взгляды, умело завоевывает внимание аудитории – идеальный оратор, почти Данко, только вместо горящего сердца у него в руке студенческий устав.
Даже безостановочно болтавший о своей любви Эдди почти благоговейно обратился вслух (умудрился же придти вовремя!). Джордж жадно ловит каждое слово, даже тогда, когда серьезное собрание перетекает уже в несерьезные студенческие посиделки. Они молоды, они горячи, Джордж чувствует себя их частью и частью чего-то невероятного. Чего-то большого.
**
- Почему они идут против людей, которых должны защищать? – Саманта возмущенно тычет пальчиком в фотографии полицейских, которые стоят стеной вокруг целующейся пары – недавнее происшествие с каких-то американских волнений.
- Это их работа, - отзывается Иван откуда-то из-за спины Фрая.
- Они должны защищать государственные порядки, - пожимает плечами Джордж, наливая себе ещё вина. Аарон купил его к ужину, как прекрасно, что Аарон всегда угадывает.
- Но это же нечестно, - Саманта вздыхает и прислоняется спиной к Эдди, - они должны быть более демократичны. Ведь люди на них даже не нападают!
- И молодцы, что не нападают. А то пойдешь ты на полицейского, а он тебе так – паф! – Киллеан откупоривает бутылку с пивом, подражая выстрелу из пистолета, а Джордж замирает, не в силах объяснить себе почему. И стоит там, посреди их маленькой студенческой кухоньки, пустой и оглушенный, словно он только что умер и никто этого не заметил. Он не замечает, как к нему подходит Аарон и устремляется к Аарону, словно хмельной к земле, словно слабовидящий – на свет.
- Позволишь? - Невнятно шепчет Джордж, даже не соображая на что, черт возьми, просит разрешение, и хватается холодными пальцами за руку Аарона, и от этого прикосновения его пронзают эмоции, знакомый ток бежит по нервам.
- Конечно, - Аарон улыбается слегка (Джордж этого не видит, но знает) сжимает его пальцы и закидывает руку себе на шею. – Обопрись на меня.
Дальнейшего Джордж не помнит – он с головой ухается в ту темноту, и она обволакивает его.
***
Его прошивает темнота, пришпиливает к стене. Он бессилен, он пьян, он переполнен металлическим привкусом страха, он переполнен странным светом. Ему кажется, что он…
Джордж подскакивает, вырывается из этой липкой темноты, где пахнет порохом и кровью, и ему в глаза бьет солнечный свет.
- Доброе утро, - говорит ему Аарон с подоконника, снова поджидавший его, и солнце за его спиной путается в пене светлых волос, задевает своими острыми лучами Джорджа, пробирая его до самой глубины души, до солнечного сплетения, до сердца.
Джордж смотрит на Аарона, он ничего не говорит, только улыбается, улыбается так, что болят щеки, чувствуя, как горят его глаза.
Солнце распирает его изнутри. Чувства ослепляют.
И он до боли... до боли счастлив.