В этом кусочке моего мира в раскаленном воздухе плавятся рельсы, разбегаясь вдали. Поезда мчаться прочь, куда-то туда, но не желают возвращаться оттуда. Ветер убегает вслед за ними, позабыв принести прохладу. Вокруг бродят такие же застывшие в духоте времени клочки материи. Небо режет осколками облаков, растерявших свою акварельную мягкость.
Если закрыть глаза - становится холодно. Там, в темноте, умирает огонь, догнивая на черной массе угля. Слова, неожиданно горькие, такие обычные, и в своей обычности болезненные, оседают холодными каплями на деревьях, тлеют на конце сигарет, уносятся с дымом в небо, словно в попытке древних людей донести свои молитвы до какого-то бога. Эти слова кажутся тяжелыми, они падают с губ расплавленным свинцом. Это странно - слышать их от тех, кого еще где-то в душе помнила ребенком. Эгоистичные, резкие, угловатые дети умерли где-то, когда-то, а я, кажется, пропустила похороны. Пустующие места были заняты женщинами, такими пугающе мудрыми, с тяжелой ношей слишком обычных проблем. Когда это из ваших глаз вырвали сладкий эгоизм беззаботности, заменив лекарственно-противным взглядом уставших вековых деревьев, подпирающих тяжелый купол неба?
Холодную темноту разрывает темно-зеленая гусеница, передвигающая свои лапки по раскаленной стали. Сегодня опять разлетающиеся провода в окне, и деревья, уносимые ветром назад. Мой поезд опять встал не на те рельсы. Но обратно - уже нельзя. Я знаю - я сама буду такой же. Это больно. Это страшно. Но ничего. Как-нибудь переживу.

Настроение сейчас - пустое