Голод становится страшен только тогда, когда его уже не чувствуешь. Когда третий день не спишь или не ешь - тебе уже и не хочется, и тут, особенно во втором случае, важно не потерять адекватности, не поддасться обманчивому чувству бодрости и лёгкости и не навредить себе.
Вспоминается жизнь моя три года назад, когда я по сорок часов кряду носилась по лесам и пустыням и крошила всякую кавайную нечисть, а после восьми часов крепкого сна на лекциях была снова бодра и готова к новой войне. Скучаю даже немного )
Но кроме увлекательного занятия есть и другая причина бессонных ночей. Иногда, когда ложишься и гасишь свет, становится так невыносимо тоскливо, что не можешь даже закрыть глаза, и лежишь, ворочаясь с боку на бок, дрыгая ногой или разглядывая в темноте какой-нибудь жизнеутверждающий предмет типа резиновой уточки, пытаясь таким образом вернуться в повседневность. Или думаешь о какой-нибудь ерунде, о том, что сделать на завтрак, и кто стырил степлер со стола на работе, но это не помогает, потому что тоска сидит где-то на уровне самочувствия, а не мыслей.
Очень скоро понимаешь, что уснуть таким образом решительно невозможно, встаёшь и до утра занимаешься какой-нибудь бессмысленной фигнёй при свете и музыке.
А потом пришёл день, и был тот день понедельником, и начался он преотвратительно. Начав собираться еще до шести утра я, разумеется, вышла на сорок минут позже положенного, доковыляла до работы на одном и пять десятых каблуке, обнаружила там гневные письма об отчёте, последний срок которого - минувшая пятница, обиженную начальницу и много секса, а к середине дня начала чувствовать, что сегодня я всё-таки не спала..
Пока я с переменным успехом дремала на работе над журналом "Финанс." (Статья "Наиболее динамичные публичные компании в 2006 г."), я свято верила, что ровно в девятнадцать ноль ноль упаду ничком на диван, и - всё. Но не тут-то было. В девятнадцать ноль ноль мной овладело повышенное благоразумие, которое диктовало потерпеть немного до вечера, а в двадцать три ноль ноль всякое благоразумие вовсе меня покинуло, а взамен нахлынул какой-то нездоровый движняк, и не отпускал до двух ночи. Три часа я металась по комнате как ошалелая и размахивала руками под характерное тунц-тунц-тунц ту-ту-тунц (очень жаль, дочка, что тебе нравится такая музыка), и только в третьем часу усилием воли загнала себя в кровать.
А потом пришёл день, и начался он в шесть утра, и четыре часа сна не сделали меня готовой к новой войне. Пяля мутные красные узенькие глазки в монитор, и задрёмывая всё над той же статьёй в том же журнале, я снова свято верила, что уж сегодня, в двадцать два часа, придя после вечерних курсов, и точно упаду ничком. Но перед этим меня ждало испытание. В тот момент, когда преподавательница выводила на доске формы глагола идти в passé composé, я искренне подумала, что я совсем немножко, и, разумеется, временно, но всё-таки сошла с ума. В глубокий когнитивный диссонанс, а по-русски просто в жесткий ступор меня ввело то, что все буквы S на доске были написаны в обратную сторону. Сначала я натурально забыла, а как же она пишется правильно, но продолжала смутно чувствовать неладное.. Потом на доске появились S, написанные в правильную сторону, и это временно вывело меня из строя полностью. Позже выяснилось, что преподавательница совсем недавно ломала руку, и теперь оно вот так вот.. Я в своей жизни ломала только ногти, кровати и стёкла, и не знаю, как перелом влияет на направление написания буквы S, но, судя по всему, всё-таки влияет.
А потом пришла ночь, и пообщавшись немного с отцом (Соня, вот это вот - самая хреновая музыка из всей самой хреновой музыки какая только может быть!) я подошла к дивану, упала лицом в подушку, вытянув руки по швам, и - всё.