Спектакль марионеток на сцене жизни, кукловод - шут.
"Чем изысканнее грех, тем приятнее за него просить прощения".

Время пришло.

Пролог


По широким коридорам, их резким поворотам и темным углам разносились четкие и быстрые шаги, сопровождаемые словно пугливым перезвоном нескольких маленьких бубенцов.
Не смотря перед собой и не оглядываясь на темные стены, по пустому коридору бежал юноша, на вид не более пятнадцати лет, и рукавом на ходу стирал слезы с лица. На его руке была тонкая цепочка с маленькими бубенцами, которые чутко позвякивали от каждого движения. Их яркий звон терялся среди темноты коридора, утопая в его бесконечности, которая с каждым поворотом превращалась в лабиринт.
Остановившись, юноша прижал ладонь к груди, ощущая под ней удары собственного сердца. Оно словно просило о чем-то, но невозможно разобрать мольбы немого. Через тонкую ткань свободной рубахи кожи коснулся прохладный поток воздуха, повеявший от приоткрытой двери. Бубенцы на цепочке вновь звякнули, когда юноша отвел руку от груди и на шаг подступил к массивной двери, прислушиваясь. Слуха достигали лишь тьма и тишина, беззвучно перешептывающиеся со стенами витающей в воздухе пылью.
Коснувшись двери рукой и слегка приоткрыв ее, юноша заглянул в пустую комнату. Непроглядная тьма окружала небольшой отпечаток лунного света на полу, который очерчивал оконную раму. В холодном клочке света виднелись несколько капель на гладком полу и маска. Одна ее сторона была освещена, а вторая скрывалась в темноте, но можно было разглядеть, что она пуста. Маска не имела каких-либо узоров или же нарисованных эмоций. Лишь пустая белизна формы и прорези для глаз.
Свет померк, почти исчезая. Луну закрыла тяжелая туча, скрывая все в тишину ночи. Юноша ощутил, как мурашки побежали по коже. Он отстранился, желая закрыть дверь и уйти, но замер. Дверь не поддавалась, словно кто-то держал ее. Резко разжав ладонь, до этого лежавшую на гладкой дверной ручке, юноша сделал шаг назад. Бубенцы отозвались тихим перезвоном, но тут же глухо звякнули, словно кто-то зажал их в руке. Юноша вздрогнул, ощущая рядом чье-то присутствие.
Вскрик неожиданности и страха был ловко сдержан холодной ладонью, зажавшей рот, а по коридору разнесся тяжелый звук закрывшейся двери. Вновь воцарившаяся тишина казалась мягкой и зыбкой. Она словно наваливалась на стены и обволакивала их, забираясь в небольшие отверстия в грубой кладке.
Ночная тьма коридора едва колыхнулась, когда дверь с тугим скрипом приоткрылась и из-за нее выглянул теплый свет свечей, а из комнаты вышел молодой мужчина. Он осмотрелся и, скрыв за мраком свою легкую усмешку, закрыл дверь на ключ. Замок пару раз ржаво щелкнул, а после ключ ударился о каменный пол где-то в самом дальнем и темном углу.
По коридору размеренным и неспешным шагом шел молодой мужчина, держа перед собой подсвечник. В его сжатой ладони глухо перестукивались бубенцы, а тонкая цепочка, связывающая их, парой петель свисала между пальцев.


Акт 1: Перезвон старых бубенцов

- Вам не спится, господин? - спросил задержавшийся гость, слыша, как открылась дверь. Он закрыл книгу, которую до этого бездумно листал, стоя у камина.
- Уснешь тут. Младенец орет так, что слышно даже в соседней комнате, - нервно ответил вошедший мужчина. Он взял с круглого столика графин, полный красного десертного вина, и сел в большое кресло возле камина.
- Вы не рады своему отцовству? - усмехнулся собеседник, поправляя на шее своеобразный галстук: на тонкой полоске черной кожи было закреплено несколько бубенцов.
- Буду рад, когда он вырастет и перестанет орать сутками напролет, - отпив вина из графина, мужчина в недовольстве свел брови. Ему казалось, что даже здесь он слышит надоедливый плач месячного ребенка.
- Порой, взрослея, дети не становятся тише. Они все так же кричат, но мы их не слышим в силу своего понимания и прихоти…
- Эвиль! Я пришел сюда, чтобы побыть в тишине, а не слушать твои речи, - мужчина не дал закончить фразу, с приказом обращаясь к человеку, стоявшему перед ним. - Сегодня я уже достаточно слышал!
- Как пожелаете, - слегка поклонившись, названный Эвилем хотел удалиться, но мужчина не дал этого сделать, поймав за рукав:
- Твоя учтивость выглядит омерзительно, - сжав ткань темного сюртука, он тут же резко отпустил. - Особенно после сегодняшнего.
- Вам не понравилось? Но ведь именно для этого и нужны шуты, - отстранившись, Эвиль отвел от лица пару прядей. В свете камина и нескольких свечей его волосы выглядели темными, хотя при обычном свете были не многим темнее пепельных.
- Шуты? Ты не похож на обычного шута… - мужчина усмехнулся, вновь пригубив из графина с вином.
- Это же вы сказали и при первой нашей встрече.

Огромное поместье, окруженное садом и запахом ночных роз, не спешило угасать к ночи с первыми сумерками. С каждым часом прибывали все новые и новые гости. Осеннее солнце недолго, но атмосфера грядущего вечера от этого ничуть не страдала. Каждый говорил о своих делах и жизни, не забывая в разговоре упоминать о причине встречи, дабы оповестить тех, кто пришел без особого повода.
Семья, не лишенная чина и привилегий, праздновала рождение наследника. Граф был рад отцовству, равно как и поводу для встречи. Графиня радовалась материнству, но еще больше - временной свободе от тягот заботы и криков младенца.
Среди множества гостей, подарков, вин и поздравлений причина встречи постепенно угасала, погружая вечер в обычный бал смут и сплетен. Через раз в шуршащем шепоте мелькали упоминания о молодом мужчине в черном сюртуке, которого вроде бы никто не знал и не приглашал, но все с ним здоровались и улыбались. Девушки шептались о его привлекательности и странной повязке с бубенцами на шее, женщины в мыслях гадали об удаче с ним на вечер, юноши предлагали покер, а мужчины справлялись о его невесте.
- Граф Адье? Поздравляю, - пройдя через зал к хозяину поместья и события, молодой мужчина поклонился взглядом, опуская его и вновь возвращая к собеседнику.
- Спасибо. Мы знакомы? Я не видел вас раньше, - Граф осмотрел незнакомца, заведомо зная, что если бы видел его ранее, то обязательно бы запомнил человека с небольшим шрамом, рассекающим глаз от брови до скулы. Тонкая линия былого пореза едва виднелась на веке, а сам шрам был настолько бледен, что его не приметили бы даже те, кто любил уделять внимание деталям.
- Мое имя Эвиль. Я ваш новый шут для празднеств и муторности дней, - незваный гость улыбнулся краем губ.
- Шут? Забавно, но мы не в том веке, чтобы иметь шутов, сейчас это, кажется, называется иначе, - улыбнулся в ответ Граф, приняв сказанное за шутку, ведь шуты явно выглядят иначе.
- Да, но суть шута не меняется от его названия или же внешнего вида, - Эвиль словно прочел неозвученную мысль, глядя в глаза Графа. - Если вам будет угодно, то я займу должность, до этого принадлежавшую моему казненному предшественнику.
- Ха, а не боишься его участи? У него был слишком длинный язык, который пришлось отсечь вместе с головой. У него хватило наглости обокрасть нашу семью, да еще и похвастать этим. Видимо, считал, что успеет убежать… - Граф цинично обвел взглядом новоявленного Шута, чья должность пустовала еще с тех пор, как он помнил себя совсем мальчишкой.
Старые забавы сменялись новыми светскими беседами, но по своей сути остались тем же шутовством, с той лишь разницей, что вместо циркового клоуна в ярких одеждах детей и гостей веселили глупый фарс и сплетни за глаза.
Вспоминая о том глупом наглеце, Граф взглянул на свои руки. Они вместе с благородной сединой выдавали в нем зрелого мужчину, а новому наглецу на вид было не более двадцати пяти. Он просто не мог знать такого, ведь тогда еще не жил, а из присутствующих едва ли кто-либо говорил о подобном.
- Страх делает людей сильней и сообразительней, - лукаво прикрыв глаза, Эвиль чуть склонил голову на бок, а бубенцы на его шее тут же отозвались легким перезвоном. - Позвольте приступить к развлечению гостей?
- Ты не похож на шута… - Граф вновь оглядел Эвиля. Темный сюртук, брюки в тон, белая рубашка и нечто вроде галстука с отделкой из бубенцов не выдавали в нем яркого мастера увеселений.
- Чтобы быть шутом, не обязательно носить броский костюм, громко смеяться или же быть полным дураком. Для звания шута достаточно короля и свиты, которые будут снисходительно улыбаться и смотреть сверху, - ответил Эвиль через плечо, прежде чем скрыться в зале среди гостей.
Ловко минуя танцующих, сплетников, бегающих друг за другом детей, прислугу с подносами и прочее изобилие гостей, Эвиль подошел к лестнице. Он поднялся на пару ступеней и присел на поручне.
- Скажите, господа, что для вас дороже всего? Что ценно настолько, что равно бесценному? - хлопнув пару раз в ладоши, громко задал вопрос Эвиль, ловя на себе один за другим взгляды удивления и недовольства. - А для вас, дамы? Что дороже всего и всех?
Зал наполнился шепотом и отрывистыми фразами. Кто-то тихо отвечал на вопрос друг другу, тут же обсуждая это, а кто-то - осуждал наглеца, бесцеремонно нарушившего их беседу.
- Скажите, леди, что дорого для вас? - ловко спустившись с поручня, Эвиль хищно улыбнулся и остановился возле девушки в шикарном платье.
- Мой муж и очаг, наше счастье, - подумав с секунду, ответила девушка, слегка краснея, глядя на привлекательного Шута.
- А как же бриллианты? - уточнил Эвиль, плавно обходя девушку сзади, мимолетно проводя кончиками пальцев по ее плечам.
- Это наживное, и ведь они не могут принести счастье и тепло… как любимый человек, - еще больше смутившись от легкого прикосновения, искренне ответила девушка.
- Отлично, - отходя от нее, усмехнулся Шут. Подойдя к видной даме с юным кавалером, Эвиль встал между ними. - А что дорого для вас?
- Молодость души и счастье любви, - мечтательно отозвалась особа, прикасаясь к ладони Шута, легшей ей на плечо.
- Близкие и любимые люди, - гордо ответил ее спутник.
- Прекрасно, - вновь улыбнувшись, Шут подступил к Графине, хозяйке вечера. - А что дорого для вас, госпожа? Золото, бриллианты, жемчуг?
- Нет, - отрицательно покачав головой, женщина охотно протянула руку к склонившемуся перед ней.
- А что же? - Эвиль поцеловал руку, мимолетно проводя пальцами по запястью.
- Мой муж и ребенок - это богатство и сокровище, которые нельзя сравнить ни с чем, - с гордостью за себя ответила Графиня. Шут отстранился и, улыбнувшись, вновь отошел к гостям.
Эвиль опросил почти каждого, и всякий отвечал о своей ценности, лишенной материальности. Вернувшись к лестнице, он уже ощущал на себе заинтересованные взгляды и слышал благородные разговоры о таких великих ценностях.
- Я восхищен! Близкие люди для вас гораздо ценнее бриллиантов и жемчугов, вы достойны похвалы, - улыбнувшись краем губ, Эвиль запустил руку во внутренний карман сюртука. Когда на его развернутой ладони блеснула россыпь драгоценных камней, то гости настороженно схватились за свои шеи и запястья. - К чему лицемерие? Ответьте честно на мой вопрос… что же дорого для вас? Ведь отнюдь не любимая жена или ребенок, не любящие родители и не верный любовник, а эти камни… всего лишь ограненный мусор из недр земли.
Гости возмущенно зашумели, обвиняя Эвиля в краже и никчемном суждении. Граф тут же подошел к нему, ведь этот незнакомец поступил столь нагло, что даже превзошел былого шута. Хотя отчасти в его словах и было что-то истинное, а в ранее учтивом взгляде - смех.
- Никто из вас не говорил, что ценны именно драгоценности, но теперь, лишившись их, вы раскрыли свою ложь… Какая жалость. Вы готовы осудить и казнить, но слишком внушаемы и податливы на ложь, - отступив от Графа, Эвиль выбросил в сторону гостей все, что держал в ладонях. Люди тут же бросились искать свои драгоценности, отталкивая друг друга.
- Как ты посмел? - Граф едва не схватил Шута за горло, но тот ловко увернулся.
- Время пришло, господин, раскрыть вам небольшую фальшь, - легко отступив в строну, шепнул Эвиль, звякнув бубенцами.
- Что? - Граф резко обернулся.
- Игра завершена, остановитесь, - улыбаясь, говорил Эвиль, бесстрашно проходя мимо людей, готовых разорвать его за наглость, но при этом изрядно побивших друг друга за чужие ценности. - Посмотрите повнимательнее на свои шеи и руки. Вас так легко ослепила алчность, что вы не услышали того, о чем я говорил. Вы увидели свое в моих руках. Но присмотритесь… на полу лишь галька и песок.
Повисшая в зале тишина робко нарушилась шуршанием встающих с пола людей. Они выпускали из рук сухую гальку, в иллюзорности показавшуюся жемчугом, и слипшийся песок, ставший во лжи бриллиантами. Все драгоценности были на месте, но гости так открыто продемонстрировали ложь своих ответов.
- Браво! - крикнул кто-то из гостей, начиная хлопать, приняв все за цирковую шутку.
Спустя пару секунд все аплодировали, восхищаясь вечером и развлечением, предложенным для них.
- Да, да, все для вас! - поспешно бросил Граф, удаляясь из зала и уводя странного незнакомца за собой.
- Вам не понравилось? - спросил тот, когда хозяин дома все-таки остановился и зло взглянул сверху вниз.
- Как ты это сделал?! Ты же унизил всех этих людей! - почти выкрикнул Граф, но понизил тон, дабы никто лишний не услышал.
- Едва ли кто-нибудь из них это понял, ведь они аплодировали, - Эвиль даже не вздрогнул, спокойно отвечая на ярость человека, на которого пришел работать.
- Я это понял! - Граф схватил его за подобие галстука и прижал к стене. От резкости движения один из бубенцов оторвался и упал на пол, громко звякнув. - Как ты это сделал?
- Это лишь иллюзия, зависящая от людей, - голос обвиняемого даже не дрогнул.
- Но ведь я тоже видел в твоих руках драгоценности, - словно опомнившись от неподобающего поведения, Граф отпустил Эвиля, глядя на бубенчик, подкатившийся к носку ботинка.
- Значит, вы тоже поверили мне, - учтиво ответил Эвиль, наклоняясь и поднимая свой бубенчик.
- Нет, я не верю тебе… как ты можешь так себя вести, когда только что унизил стольких людей? - отступив на шаг, позволяя поднять незатейливую вещицу, Граф с недоверием воззрился на человека, назвавшегося шутом, но никак на него не похожего.
- Потому что это удел шута… быть учтивым перед господами, но при этом высмеивать их пороки и недостатки. Ведь только у него есть право делать это безнаказанно, вам так не кажется? - слегка прикрыв глаза, спросил Эвиль, зная как минимум пару ответов на свой вопрос.
- Да, наверное… - но Граф не знал ни одного из них, как и того, что желал услышать столь странный собеседник.

- Вы не доверяете мне, считаете фальшивым, но все же оставили в своем поместье, - возвращая книгу на полку небольшого стеллажа, Эвиль заметил в Графе явную задумчивость, похоже, тот вновь вспоминал события прошедшего вечера или же переосмысливал их.
- Мне стало интересно, - встав из кресла, Граф поставил на пол графин.
- Что именно?
- То, как ты обманул всех… как тебе это удалось? И почему ты выглядел иначе? - он подошел к собеседнику и заглянул в глаза, словно пытаясь найти в них ответ.
- Я же говорил - это всего лишь иллюзия. Все мы выглядим иначе, когда создаем ту или иную иллюзию, ведь для каждого случая есть своя маска, - загадочно улыбнувшись, Эвиль даже не пытался отвести глаз от пытливого взгляда, бесстыдно принимая его.
- Маска? Ну да, только вот нельзя быть тем, кем притворяешься, - уверенно заключил Граф. Он не раз встречал на своем пути людей, которые выдавали себя за других. Слишком сложно нести чужой крест и судьбу, ведь они двойным весом ложатся на плечи в придачу к истинным.
- Согласен, но нужно не просто надевать маску и носить, а также и совершенствовать ее, подавляя те или иные эмоции, развивая нужные. Надевая маску покорности, нужно быть готовым к усмирению своей пылкости и гордости, достойно играя роль. Или же, облачаясь в маску решимости и воинственности, следует забыть о страхе и морали, вложив в нее все свои силы, чтобы даже если и проиграть, то достойно, - Эвиль говорил так, словно это не просто касалось его, а было его частью. Маска за маской, в коих он потерял себя, но не печалился об этой потере.
- Складно говоришь, тебе бы философию старым самоубийцам преподавать, - Граф навалился плечом на стеллаж. Мысли его постепенно теряли ясность, поддаваясь шарму вина. - Зачем вообще шуту маски? Чтобы уметь обманывать?
- Чтобы уметь играть свою роль. Нет человека, который бы не носил маску или не надевал ее хотя бы на время, а шут должен скрывать свою истинную натуру, чтобы не быть пристрастным к событиям и людям, которых высмеивает.


Продолжение следует…