Окна Воздушных Замков
Глава 3

Зеркало отражает то, что видит. Или все, что выходит за его грань - лишь его отражение. Тонкость, ювелирная и хрупкая, но при этом невероятно достоверная.
Зеркало видит все, но не помнит ничего. Оно бы могло рассказать своему новому хозяину о том, как оно пережило предыдущего, или позволить утонуть в своих осколках, разнесенных в ярости и смятении.
Небольшое зеркало, покрытое множеством запылившихся царапин, висело на светлой стене, почти под самым потолком, в углу. В его старой поверхности отражался мечущийся в агонии юноша: он мотал головой, выгибался всем телом, вжимаясь в жесткую кровать. Он заводил руки за спину, силясь вырвать уродливые отростки, которые, казалось, приросли к его спине и лопаткам. Ловя их горячие концы, он крепко сжимал зубы, пересиливая боль отторжения. Темные угловатые отростки крепли и со временем обретали более похожий на крылья вид. Словно серые спицы, они вытягивались в резкий силуэт, постепенно обретая прожилки, напоминающие рваную вековую паутину.
На кровати, стоявшей подле окна, тихо спал Луитер, а его агонию отражало лишь зеркало, умевшее видеть правду, и испарина, выступившая на напряженном теле. Зеркало видело то, что происходило в действительности, а не то, что может показаться на первый взгляд. Каждый человек что-то скрывает не только от других, но и от себя, а зеркало никогда не делится своими тайнами с другими, потому что в секунду видения забывает об этом.

При тусклом свете за письменным столом сидел мужчина и с явно скучающим видом всматривался в листы бумаги, заполненные словами, набранными на печатной машинке. Его взгляд ровно проходил по каждой строчке, но даже не вчитывался в них, а лишь скользил вдоль, будто желая исправить неточность шрифта.
Он беззвучно выдохнул, когда его плеча коснулась изящная рука, осторожно поглаживая ткань рубашки. Длинные ногти неспешно прослеживали шов, приближаясь к воротнику, обводили его и монотонно отводили белую ткань от кожи. Ладонь уверенно легла на шею, ощутимо сжимая и медленно отпуская, слушая удары сердца в венах, но не чувствуя в нем жизни.
Тонкая линия, оставленная острым ногтем, быстро алела, наполняясь кровью. Медленные робкие капли скатывались по коже, нерешительно пачкая ткань.
Обернувшись, Эдвард увидел темноволосую девушку, чья изящная фигура, казалось, таяла в дрожащем свете свечей. Длинные вьющиеся локоны огибали ее плечи, а тонкая сорочка открывала меж своих расстегнутых пуговиц роскошную грудь, так искусно скрытую верхом корсета.
- Опять безлунная ночь? - без особой заинтересованности произнес он, больше даже не спрашивая, а констатируя.
- Да. Нет даже звезд. Ни одной. Сегодня они позволяют всем грехам, живущим лишь во тьме, предстать во всей красе, - перекидывая одну ногу через Эдварда, сидящего на стуле, девушка медленно села ему на колени.
- Не все грехи прекрасны, - кладя руки ей на плечи и снимая с них сорочку, он заглянул в глаза ночной гостьи. Все видят в них похоть, страсть и желание, которые одной лишь искрой могут сжечь дотла, а он видел тлен безжизненных тел и смрад безысходности.
- Все… все, что прекраснее дозволенного - грех. А сам грех - не больше, чем порыв души. Тебе ли не знать, насколько различно бывает прекрасное? - облизывая кончиком языка свои губы, девушка вожделенно смотрела на тонкие кровавые линии, желающие скрыться за тканью, которая их предавала и показывала лишь ярче.
- Знаю… как и то, что ты пришла сюда явно не об этом рассказывать, - отведя от лица седую прядь, смешав ее с черными, Эдвард провел пальцами по шее и, взяв рубашку за ворот, открыл плечо. Кровавое пятно с ткани отпечаталось на коже, словно клеймя ее.
- Да, верно… я испытываю желание, но даже сотни моих любовников не могут удовлетворить его. Они полны корысти и разврата, их кровь пуста. В ней нет ничего, даже соли слез, ведь они проливают их перед палачами судьбы, прося о помиловании, - томно вздохнув, девушка теснее прижалась к Эдварду, обвивая руками его шею. - Я помню твои слезы, безупречные, словно капли дождя в ясное утро. Ты пролил их лишь однажды, отчаявшись… и с тех пор они исчезли. По твоим венам течет кровь, наполненная твоими мыслями и… мечтами. Но умеешь ли ты мечтать? Едва ли…
- Возможно…- прикоснувшись к шнуровке тугого корсета, Эдвард медленно оттягивал шелковые ленты.
Отстранившись, девушка посмотрела на порез на его шее и, приоткрыв губы, приникла к нему, жадно гладя языком рану, смакуя терпкий привкус. Острые зубы разрывали кожу, жаждая больше крови, а мягкие губы обводили рану, не желая упустить ни одной капли. Эдвард чуть наклонил голову, позволяя терзать свою шею. Закрыв глаза, он неспешно развязывал ленты корсета, кончиками пальцев касаясь теплой кожи, и она отчего-то напоминала ему фарфоровую вазу, стоявшую на вечернем солнце.
Отпрянув, девушка провела тыльной стороной ладони по шее, на которой не осталось и следа от ее терзаний. Светлая тонкая кожа и едва выступающие вены вновь наполнялись кровью. Протянув руку, она взяла со стола перьевую ручку и, выпустив из нее чернила на пол, обтерла перо о полы своей сорочки, спавшей к локтям.
Острие тонко разрезало кожу на груди Эдварда, выводя известные лишь девушке символы. Они медленно покрывались кровью, капли которой, едва выступая, слизывались горячим языком. Девушка повторяла им контур символов, и они тут же исчезали, словно она слизывала не только кровь, но и раны.
Когда она выгнулась, облизывая губы, Эдвард потянул за один конец шнура, и корсет, послушно ослабнув, опал на пол, обнажая и без того узкую талию и пышную грудь. Однако вся полость ниже груди была пуста, а за темными ребрами виднелось разложившееся нутро.
- Твое сердце опять сгнило? - проводя кончиками пальцев посередине ее груди, Эдвард слегка улыбнулся.
- Да, во всех телах, в которых мне приходилось существовать, оно сгнивало первым. Кажется, и это тело вскоре придется заменить, - прижимая ладонями грудь и чуть сгибаясь, чтобы заглянуть в нутро, девушка недовольно прищурилась и, вновь распрямившись, подняла руки, запуская их в волосы. Приподняв их, она взглянула на Эдварда. - Но… разве это не прекрасно?
- Более чем.
- Жаль будет его выбрасывать… и, кстати, может быть, ты отдашь мне тело юнца, что сейчас терзается в агонии в комнате наверху? - опуская руки и упираясь ими позади себя в колени Эдварда, девушка выразительно посмотрела вверх.
- Нет. Для него уготована другая роль. Его тело, несмотря на безгрешность, пахнет грехом. Каждый миллиметр его кожи источает этот терпкий запах…
- Понятно… а мне бы хотелось в новом теле побыть юношей. Женские тела уже поднадоели, - зевнув, девушка вернула взгляд на Эдварда и, устроившись поудобнее, прикоснулась ладонями к его лицу, оглаживая, скользя пальцами от висков к затылку, пропуская сквозь них волосы. - У тебя появилось много новых седых прядей… ты опять чем-то увлекся?
- Я дал тому юнцу крылья… свои.
- Что?! Зачем ты это сделал? - резко переменившись в лице, девушка схватила Эдварда за воротник рубашки.
- У него не было крыльев… никогда. В отличие от тех, кто сам себя их лишил. Он не умеет мечтать, но я научу, осквернив его тело своими крыльями, - убирая от себя ее руки, он усмехнулся. - Мне не суждено было ими воспользоваться, ведь я отказался от небес.
- Ха-ха-ха! Неужели ты думаешь, что ангел протянет руку грешнику и покажет ему мечту? Тот, у кого есть крылья, никогда не обернется и не позовет за собой того, кто осквернил его, - зло рассмеявшись, девушка сложила руки перед собой, прикрывая грудь.
- Мне не нужно того, чего не может быть… я получу лишь то, что хочу.
- Кажется, я начинаю понимать тебя… твое извращенное представление о прекрасном говорит за тебя.
- Я утоплю его в грязи греха и протяну руку, когда он взмолится о спасении.

Свет из единственного в комнате окна заливал пол алыми и рыжими красками заката. Откуда-то издали доносился звон колокола, но тут же исчезал в первых каплях дождя, падающих на сухую землю. Умирающая в осени природа больше не вздыхала от него с облегчением, а продолжала увядать и вязнуть в грязи.
Забившись в угол кровати и крепко сжимая подушку, Луитер боязливо оглядывал пустую комнату. Каждый раз, когда угасало солнце, из темных углов появлялись жуткие твари со скользкими руками и длинными языками, которые холодными и влажными касаниями обвивали стан. Они раздвигали его ноги и с омерзительными влажными звуками проникали в тело, подавляя крики, заполняя собой и рот. Все сопротивления были напрасны, и чем больше Луитер отталкивал их, тем больше их становилось. Во рту стоял несмываемый вкус горечи, а тело покрывалось царапинами и слизью, но она, высыхая, не оставляла под собой ни одной раны.
И сейчас, наблюдая, как последние лучи солнца теряются в тучах, Луитер дрожал, ощущая кожей чье-то присутствие.
- Они больше не придут, они насытились тобой и умерли, впитав твои крики. Но из их тел родятся новые, готовые пожирать каждый твой вздох и стон, - из дальнего угла медленным шагом приближался Эдвард, держа в руках перед собой небольшой поднос, накрытый белой салфеткой.
Луитер лишь еще больше напрягся, помня, что Эдвард не открывал двери и не заходил сюда.
- Я всегда был здесь, все эти ночи. Ты был прекрасен… каждая твоя судорога была идеальна, каждое движение красиво, каждый вздох невесом, - ощущая на запах его мысли, ответил Эдвард, остановившись в шаге от кровати. Что бы ни делали обитатели теней, Луитер не утратил своего изначального запаха. Другой бы уже смердел тленом и гнилью разложившейся души, а он все так же источал притягательный аромат. - Ты напряжен, но не боишься… ни меня, ни ночных гостей. Ты чувствуешь, как внутри твое сердце бьется иначе? Оно свободно от чужой воли и привязанностей, страхов и боли.
Луитер встряхнул головой, прогоняя наваждение. Каждое слово, произнесенное Эдвардом, рассыпалось разными тонами и голосами и вновь сплеталось, отдаваясь эхом истинного голоса.
- У тебя теперь есть крылья… но ты не сможешь больше мирно спать. Каждый твой сон будет воплощением той или иной мечты, и каждый раз она будет рушиться, разбиваться на сотни частей. Не жалей о них, они не настоящие. Реально лишь то, от чего ты можешь отречься, не задумываясь и не сожалея, - сняв с подноса салфетку, Эдвард открыл взгляду лежавшие на нем медицинские инструменты и плитку шоколада.
Луитер шумно сглотнул, глядя на поднос, на металлические предметы, в которых переливались последние упоминания света среди туч за окном. Он не чувствовал страха, но испытывал трепет перед неизвестностью намерений Эдварда. Луитеру казалось, что за неподдающееся исчислению время, проведенное в этом помещении, он забыл большую часть своей жизни. Точнее, не мог вспомнить, было ли что-нибудь вообще. Он помнил только цветные витражные окна церкви, голоса хора и звон колокола; яркий свет и вспышки боли, чьи-то слова и прикосновения, но и это казалось лишь сном. Он помнил Эдварда, его образ был самым ярким из всех; помнил, как видел его, смотрящего на разрушенную часовню. Было еще несколько нечетких образов, но эти люди казались совершенно незнакомыми. В голове возникали картины жестокого суда и окровавленные тела, которые, падая, подбирали с пола маски и, надев их, вновь вставали.
Луитер вздрогнул, словно его что-то укололо и, вспомнив о недавней боли, прикоснулся к спине. На ней не было тех горячих отростков, что он так силился вырвать. По-крайней мере, он не чувствовал под пальцами ничего, кроме озноба на коже и проступающих позвонков. Но слова Эдварда мешали мыслям о том, что это был лишь сон.
Поставив поднос на край кровати, Эдвард достал из-под нее несколько свечей и расставил их по полу.
- В грозу не стоит использовать электричество, - плавно зажигая свечи, произнес он за момент до того, как за окном сверкнула молния.
Закончив, он остановился возле кровати, всматриваясь в бледное лицо Луитера, которое приобретало мягкий оттенок от свечей.
Синяки под глазами подчеркивали его неимоверно усталый взгляд; длинные волосы спутанными локонами огибали узкие покатые плечи; несвойственные мужчине тонкие руки крепко держали подушку; стройные худые ноги были поджаты, а бледная кожа с проступающими венами дополняла вид. Можно было бы вполне подумать, что этот юноша провел не один год тяжкой работы где-то в подземельях, лишенный света и хорошей еды.
Тяжелый взгляд Луитера заметил среди острых медицинских приборов небольшую плитку шоколада. Он смотрел на нее не столько голодно, сколько заинтересованно. Он был чертовски голоден и даже не помнил, когда последний раз что-то ел и что именно это было, но не решался протянуть руку и взять ее.
- Хочешь кусочек? - подойдя ближе и присев одним коленом на кровать, Эдвард тоже взглянул на шоколад и медленно перевел взгляд на Луитера, огибая взглядом изящную шею и то, как приподнялся и вновь опустился кадык, когда юноша, чуть облизав губы, проглотил невидимый ком.
- Хочу… - повернув голову и посмотрев на него, Луитер кивнул. Его взгляд стал более четким и словно просящим разрешения.
- Можешь взять, - ровно ответил Эдвард, указывая рукой в сторону подноса и присаживаясь удобнее.
Проследив плавное указание руки, Луитер отложил в сторону подушку и, наклонившись вперед, осторожно приблизился к подносу. Немного помедлив, он все же приподнял плитку шоколада и отломил от нее одно звено. Кусочек, как и оговаривалось. Луитер замер, опираясь перед собой одной рукой и коленями в матрац, поднося кусочек шоколада в другой руке к губам. Он сделал глубокий вдох, вдыхая сладко-горький запах, от которого по телу прошлось приятное тепло, и положил ароматный кусочек в рот. Шоколад медленно таял на языке, расплываясь невероятно приятным сочетанием сладости, горечи и пряностей. Как бы сильно ни был голоден Луитер, он не спешил тут же проглотить вожделенную еду и взять еще, словно вспоминая, каково это вообще - чувствовать сытость и вкус.
Эдвард наблюдал за каждым его движением, восхищенно глядя на то, как человек, будучи невыносимо голодным, может так себя ограничивать и так спокойно смаковать горечь шоколада до тех пор, пока не останется лишь его привкус.
Когда Луитер немного подался назад, садясь на колени, тонкое покрывало, до этого скрывавшее его по пояс, спало, открывая взгляду узкие бедра. Он, казалось, не обращал на это внимания, пока не почувствовал прикосновение к своей ноге, которое, оглаживая, поднималось к пояснице. Подсев ближе, положив вторую руку ему на бедро, Эдвард прошелся взглядом по выступающим позвонкам на спине и чистой коже. Крылья, нарисованные им, полностью исчезли, впитавшись гораздо глубже, чем в плоть. Он знал, что Луитер будет подчиняться ему, но не предполагал, что настолько. Либо это не подчинение, а именно то, почему Эдвард заинтересовался им, его плавными движениями и ровными шагами.
- Любой бы на твоем месте без особого разбора съел это, даже не пытаясь испытать вкус, - он проследил пальцами несколько позвонков и, отступив от них, тыльной стороной ладони провел по боку Луитера, от ребер и до бедер.
- Ощущение отвращения во мне сильнее, чем чувство голода… от тех тварей во рту горечь, меня тошнит… а этот шоколад приглушает ее, - Луитер лег на бок, стирая с губ остатки шоколада, проглотив который, он ощутил еще больший голод. Тошнота и горечь отступили, оставив после себя невыносимое ощущение.
- Они первые, но не последние, кто будет осквернять тебя… но ни один из обитателей тени и греха не способен осквернить человека так, как человек, - упершись рукой в плечо Луитера, Эдвард развернул его и заставил лечь на спину. Склонившись ближе, он вдохнул запах его путающихся мыслей, но среди них не было и помысла о сопротивлении.
- Это сделаешь ты? - нервно вздохнув, Луитер посмотрел на легкую ухмылку на тонких губах, а по коже проходила дрожь от тех мест, к которым прикасались руки Эдварда.
- Нет, я предпочитаю наблюдать, - гладя прохладной ладонью плоский живот, Эдвард обводил взглядом каждую черту тела, распростертого перед ним. - Ты бы хотел, чтобы это был я?
На секунду задумавшись, Луитер отрицательно помотал головой, широко раскрыв глаза, видя, как Эдвард протянул руку и взял с подноса скальпель.
- Кому бы из людей ты позволил сделать это? - проводя ладонью по груди Луитера, он словно смерил ее взглядом и поднес скальпель к впадине между ключиц.
- Никому… но… если нет больше выбора, то пусть это будет тот, кого я никогда не видел и не знал, - закрывая глаза от холодного прикосновения рукоятки скальпеля к своей коже, Луитер опасливо вздрогнул. Он знал, что выбора не представится, так же как и то, что именно подразумевалось под осквернением. Поэтому он предпочел не знать этого человека, чтобы испытывать меньшее отвращение. Он не знал, для чего все это нужно, но просто не находил в себе сил противиться, равно как и смысла. Рядом с этим человеком он ощущал себя марионеткой, но не видел ни одной нити.
- Почему? Разве тот, кого ты будешь знать и доверять ему, не будет приятнее? Но… добровольное согласие и чувство к мужчине, которому отдаешь себя, гораздо более грязно и порочно, чем насилие незнакомца, - оставив небольшой порез на груди, Эдвард отложил скальпель в сторону и, наклонившись, прошептал это на ухо Луитеру. Каждое слово, произнесенное ровным тоном, отвлекало от боли раны.
- Значит… я буду непорочен… - запрокидывая руки за голову, соприкасаясь локтями над лицом и прикусывая губу, когда Эдвард коснулся пореза языком, выдохнул Луитер, ощущая жжение, словно его касалась не плоть, а раскаленное железо.
- Вероятно. А до тех пор… ты будешь воплощать мои желания, - стирая с губ кровь, Эдвард прикрыл глаза. Проводя тыльной стороной лезвия по ране, он наблюдал за каждым изменением на бледном лице: сведенные в напряжении, иногда подрагивающие брови; крепко закрытые глаза, закушенная губа и отчетливая истома… или же… усталость? Тяжелая и неподъемная, от нее кружится голова и нет сил даже для того, чтобы открыть глаза, но и уснуть невозможно.
Отстранившись, Эдвард заинтересовано посмотрел на скальпель, на небольшие капли крови на идеальном лезвии, и медленно перевел взгляд на Луитера, который лежал на спине, обхватив руками голову, и чуть поджал ноги, сгибая их в коленях. Пальцы медленно отпустили пряди волос, и руки расслабленно легли на матрац, полураскрытыми ладонями вверх на уровне плеч.
Еще один взгляд… и Луитер поднял расслабленную руку. Эдвард плавно взял ее и провел скальпелем по тыльной стороне ладони, оставляя неглубокий порез. И как только он проследил тонкий след пальцем - рука резко опустилась.
Наклонившись, он рассек вторую ладонь, оставляя такой же порез на ее внутренней стороне. Скользя кончиками пальцев по телу, он спустился к ногам и осторожно провел скальпелем по щиколоткам. Тонкие разрезы быстро заполнялись кровью, по которой скользила рукоятка скальпеля.
Как только Эдвард отвел руки, Луитер сильнее поджал ноги, поворачиваясь на бок, неуверенно сжимаясь и обхватывая колени руками.
- Ты заслужил свободу действий… я не буду заставлять тебя. Ты не труп, ты - живой человек, - кладя скальпель на поднос и закрывая его салфеткой, Эдвард едва заметно улыбнулся. В этой улыбке смешались неосуществленный вздох и увлеченность. Он обрезал все нити, благодаря которым чужое тело подчинялось его немым приказам. Пусть повиновение и не было полным, Эдвард посчитал это куда более занимательным. В конце концов, он желал подчинения, а не управления.

Резкий вдох. Луитер открыл глаза, часто и тяжело дыша, глядя в потолок. Казалось, еще секунду назад он видел и чувствовал, как Эдвард проводит по его коже скальпелем, оставляя болезненные порезы, от которых по жилам тут же разливалась тяжесть.
Привстав, он видел все ту же комнату. За окном сквозь тучи светило тусклое солнце, а в стекло порывами бился ветер. Сев, спустив ноги на пол, Луитер закрыл лицо ладонями, ощущая головокружение, граничащее с болью. Сделав пару глубоких вдохов и медленно выдыхая, он отвел руки от лица и увидел порезы с едва высохшей на них кровью. Рана на груди саднила больше других, и, прижимая к ней ладонь, он заметил, что одет в свободную рубаху и брюки, штанины которых были слишком длинными для него и поэтому он наступал на них. Встав, Луитер неуверенным шагом подошел к двери и прислонился к ней плечом, крепко зажмурив глаза. Постепенно кружащая тяжесть в голове угомонилась, давая возможность стоять более уверенно. Он испытывал желание покинуть это место, нутром ощущая нечто давящее и необъяснимо душное в прохладном воздухе.
Пару раз дернув дверь за ручку, Луитер разочарованно развернулся и прижался к ней спиной. Она была закрыта настолько плотно, что даже не дрогнула, когда он ударил в нее ногой; лишь босая стопа горела от удара. Несмотря на абсолютную пустоту в мыслях, Луитер отчетливо помнил каждое прикосновение скользких тварей и слова Эдварда, от чего просто передергивало. Дернув плечом, он подумал, что из него пытаются сделать марионетку, если уже не сделали. Ранее он ощущал, что до этого даже двигался по чужой воле.
Порыв ветра ударил в окно, и стекло глухо звякнуло, отражая удар. Подойдя к нему, Луитер увидел длинный темный переулок, заканчивающийся неизвестностью и мраком. Он протянул руки, чтобы открыть окно, но за спиной послышался звук открывавшейся двери и размеренные шаги. Эдвард беспристрастно наблюдал за тем, как Луитер осторожно обернулся и боязливо взглянул на него, но так и не опустил рук от задвижки окна.
- Хочешь сбежать? - спокойным тоном поинтересовался он, оставаясь стоять на месте, слыша, как за спиной тихо закрывается дверь.
Луитер кивнул, не до конца открыв окно и, повернувшись к Эдварду, крепко сжал рубашку на груди, скрывая под ней порез, который начинал болеть под его взглядом.
- Ты можешь выйти отсюда, но не сбежать, - ловя одной рукой дверь позади себя и подступая к ней на шаг, Эдвард открыл ее, взмахнув другой рукой, словно предлагая выйти через нее. Склонив голову, повторяя немое приглашение, он усмехнулся. - Я всегда и везде найду тебя.
По спине Луитера прошли мурашки от холодного потока воздуха, исходящего из приоткрытого окна. Он прекрасно понимал, что его сопротивление ничего не даст, но терзался вопросами о том, для чего его действительно здесь держат, и чем чаще он вспоминал о том, что его ожидает, тем омерзительнее себя ощущал. Единственное, чего хотелось в этот момент - почувствовать несуществующую свободу.
- Нет… - быстро обернувшись и распахнув окно, произнес Луитер, взбираясь на подоконник, и, на мгновение обернувшись, спрыгнул на улицу. Он сделал несколько шагов в темный переулок, но вновь обернулся. Эдвард по-прежнему стоял, безмолвно глядя вслед, словно и не думал следовать за ним.
- Прогуляйся, если так хочешь… позже ты сам пожелаешь, чтобы я пришел за тобой, - подойдя к окну, Эдвард закрыл его, взглянув на небо, туго затянутое тучами.
Луитер бежал по холодной дороге переулка, вдохновленный светом где-то в его конце, но от чего-то даже не чувствовал радости свободы и побега. Остановившись, он осмотрелся: светом оказался маяк вдалеке. Дома позади смешивались с тенью, а в окнах отражалось хмурое небо. Из-за большого дома вышли несколько человек, они о чем-то тихо говорили и брезгливо фыркнули, увидев юношу, стоявшего посреди дороги. Луитер подошел к ним, но натолкнулся на презрительный взгляд.
- Пожалуйста, помогите мне… - он протянул руку, но в ответ получил лишь удар в плечо от резко приблизившегося и толкнувшего его мужчины.
- Пошел вон, грязное отродье! - крикнул мужчина и плюнул в его сторону, когда Луитер упал, не устояв на ногах. - Чертов оборванец… - пнув ногой по пыльной дороге, посылая ее грязь в сторону юноши, он ушел вслед за другими людьми, не обратившими на это никакого внимания.
Тяжесть и слабость в теле не позволяли сразу встать, а в голове вновь отдалось болью. С трудом поднимаясь, Луитер почувствовал первые капли дождя, холодно касающиеся плеча, видневшегося из-под широкого ворота.
Все-таки встав и поправив рубашку, он подошел к дому и оперся о стену спиной, сдерживая жалобный всхлип. Кажется, польстившись на свободу, он забыл, что люди никогда не помогут тому, у кого нечего взять взамен. Они ходят в церковь замаливать грехи и каяться в них, но за ее пределами никогда не вспоминают, что обещали стать лучше.
Поежившись, Луитер отвернулся от сильного порыва ветра, холодно ударившего по коже. Мимо прошли еще несколько человек, но и они предпочли не обращать на него внимания, даже когда он просил о помощи. Луитер закрыл глаза от отчаяния, как вдруг кто-то схватил его за предплечье и потащил за угол здания, в узкий темный переулок.
- Давай, быстро доставай все, что у тебя есть, и останешься невредим, - грубый мужской голос прозвучал резко и властно, а шершавая ладонь сдавила горло.
- У меня… ничего нет… - прошептал Луитер, стараясь разжать руку, сжимающую шею.
- Ты что, попрошайка, шутить вздумал? - приложив его спиной о стену, мужчина приблизился к лицу, обдавая резким запахом перегара. - Украл новое тряпье?
- Н-нет… я не…
- Хватить притворяться, я вас, уличную шваль, всех знаю! И если хочешь тут продержаться, то должен платить! Хотя… тебя я раньше не видел, иначе запомнил бы, - схватив за подбородок, он внимательно осмотрел юношеское лицо, задержав взгляд на бледных дрожащих губах. Второй рукой он грубо прошелся по телу, по-хозяйски осматривая пояс брюк и карманы, оказавшиеся абсолютно пустыми. - Деньги клянчишь? Или воруешь? Что-то для уличного попрошайки у тебя слишком чистая кожа, а для проститутки тем более.
- Нет, отпусти!
Звук рвущейся ткани преградила довольная усмешка. Мужчина с силой дернул Луитера на себя, когда тот почти вырвался и попытался убежать.
- Похоже, сегодня мне повезло. Пошли, щенок, я найду тебе применение, - схватив его за волосы, он выволок его за собой из переулка.
Луитер силился вырваться, когда мужчина отпустил его волосы и взял за руку, но мог лишь безрезультатно просить о милости. Когда дома сменились полуразвалившимися и прогнившими бараками, мужчина уже нес его, закинув себе на плечо.
Зайдя в один из покосившихся сараев, незнакомец бросил юношу на низкий стол. Из дальней темной комнаты к ним подошла женщина, услышав мольбы Луитера о помощи.
- Смотри, что я нашел, - рукавом утирая со лба пот, обратился к ней мужчина.
- И зачем он нам? Разве что волосы можно остричь и продать… - женщина оценивающе осмотрела Луитера, запуская руку в его волосы.
- Не только. Его можно продать тому человеку, который каждую ночь стоит в порту.
- Да ну, тщедушный он слишком, такого не купят… хм… у него такое знакомое лицо, кажется, я его где-то раньше видела… - задумчиво протянула женщина, похлопав почти бессознательного Луитера по щеке, который шепотом не переставал просить пощады.
- Не мудри, ты вечно тут сидишь, а я каждый день хожу по улицам и то ни разу не видел его.
- Нет, я точно видела его… И я выхожу отсюда! В церковь… Ох! Точно! Там-то я его и видела! Он там служит! - воскликнула она, поворачиваясь к мужчине. - Церковная мышка, ха-ха… Поднимай его, навестим одно место, там за его невинное тело немало выложат.
- С чего ты взяла?
- Он же патер! Понимаешь?
- Ну… да…
- Вот! Там это точно оценят! Сейчас, говорят, в высшем свете любят, когда вместо девушки ублажает юноша, - довольно улыбаясь, женщина в предвкушении потерла руки.
Луитер лежал, краем возвращающегося сознания слыша незнакомые голоса и разговор, пытаясь собраться с последними силами. Но единственное, что он смог сделать, так это схватиться за выступавшую в столе доску, перед тем как мужчина вновь поднял его. И когда незнакомец дернул его на себя, заставляя отпустить доску, она вырвалась. Бездумно замахнувшись, Луитер ударил ей мужчину. Длинный гвоздь, торчавший из доски, удачно прошел между ребер и вонзился в сердце. Глухо вскрикнув, мужчина бросил Луитера на пол, судорожно хватаясь за край стола и оседая на пол. Он глотал воздух, стараясь что-то сказать подбежавшей к нему женщине.
Луитер привстал, опираясь перед собой руками. Увидев на полу тень, которая приближалась к нему, он неуклюже встал, а женщина ударила топором по полу, всего в паре дюймов от него.
- Ах ты! Я убью тебя… убью! - надрывно кричала она, стараясь вырвать из пола глубоко засевший топор.
Луитер не верил, что смог встать, и, увидев дверь, бросился к ней. Он бежал, умоляя себя продержаться еще чуть-чуть и не падать замертво от нехватки сил, но остановился, услышав позади себя истошный вопль. Женщина, побежавшая за ним, споткнулась и упала на спину, а выпавший из руки топор, взмывший вверх, упал ей на грудь, ломая ребра. Луитер тяжело дышал, но, так и не обернувшись, побежал дальше. Его передвижение замедлилось, когда под ногами оказалась холодная и мокрая трава. Не чувствуя себя, он медленно осел на колени, глядя перед собой пустым взглядом.
Утес. Темное небо у самого края неспокойного моря не пропускало ни одного луча уже почти севшего солнца, а высокие волны словно пытались взобраться по резкому обрыву. На противоположной стороне, среди скал, стоял маяк, разрезая своим светом мглу.
Обессиленно подавшись назад, Луитер ощутил чье-то присутствие за своей спиной. Холодные ладони легли на плечи, успокаивающе поглаживая.
- Твои мысли сейчас пахнут так неистово прекрасно. Ты измотан, слаб, разочарован и… зол? - одна рука поднялась по шее, отводя волосы и заправляя их за ухо. - Ты злишься на себя, на людей, на все… и сожалеешь. Ты убил человека…но они хотели убить тебя. Ничто не совершенно… за исключением грехов.
Эдвард, стоявший позади, склонился к Луитеру, шепча его же мысли ему на ухо, глубоко вдыхая запах души, познавшей убийство. Неимоверно тонкий аромат ласкал умение ощущать фибры чужой души.
- Это ты… это все ты… зачем я тебе? - опуская голову, прошептал Луитер, чувствуя, как раны на руках начали вновь кровоточить.
- Ты - источник прекрасного, - помедлив и убрав от него руки, Эдвард очертил взглядом изящную шею, по которой скатывались редкие капли дождя.
- Ложь… все ложь… все гниль… надоело! - резко привстав, упираясь одним коленом в землю, выкрикнул Луитер. Он не знал и не понимал, для чего все это. Для чего непонятные слова и жизнь, похожая на спектакль? Зачем все?..
Встав, пошатываясь даже от несильного ветра, он сделал пару шагов к краю обрыва.
- Я для чего-то нужен тебе?.. - не оборачиваясь, спросил он, глядя на темные волны.
- Да, - кивнул Эдвард.
- Для чего?
- Разве это важно? Важно то, что нужен… а кому и для чего - нет. Как вещь. Они не задаются этим вопросом, они просто ждут, когда ими воспользуются, и ради этого существуют.
- Я не вещь…
- Я знаю. Людей в этом понятии отличает лишь то, что они хотят быть нужными кому-то, а не для чего-то. Это менее практично, потому что этот кто-то может перестать нуждаться.
- Я нужен тебе? - глубоко вздохнув, Луитер обернулся.
- Да, - прикрывая глаза и улыбаясь краем губ, повторил Эдвард.
- Тогда... если я нужен тебе… спаси меня… - делая неуверенный шаг вперед, Луитер закрыл глаза. И, не медля и мгновения, не желая спасения, спрыгнул вниз.
Упав в холодную воду, он тут же ощутил, как его тело сдавило словно тугими тисками, заставляя дыхание вырваться. Один резкий и болезненный выдох… и невыносимое удушье. Так хочется вздохнуть, но кругом лишь вода.
- Нет ни дня, ни ночи… пустые слова и знакомые голоса… - отходя от обрыва, тихо напевал Эдвард. Его голос постепенно угасал, сливаясь с ветром. - Никто не ждет, но каждый скучает… там, в вышине…
Последний воздух покидал легкие, впитываясь в кровь. Луитер зажимал руками рот, стараясь удержать остатки. Его тело постепенно расслаблялось, но он вновь резко дернулся, когда за ногу его схватило что-то еще более холодное, чем вода. Луитер открыл глаза… и в воде потерялся его крик. Он видел, как его ногу держала почти сгнившая рука. Он пытался оттолкнуть от себя поднимающиеся со дна трупы, протягивающие к нему свои костлявые руки.
Многие любят море, но не все возвращаются из его манящей дали. И даже прибрежные воды никогда не остаются одиноки. Множество утопленников, лежавших на илистом дне и догнивавших свой век, услышали голоса, о которых помнили до последних секунд жизни: они звали и манили, незримо подчиняя себе и заставляя подняться.
Разложившиеся трупы, от коих остались лишь полусгнившие жилы и кости; распухшие тела, недавно притянутые ко дну камнем, все, что когда-то имело душу, поднялось из мути и желало прикоснуться к телу, от которого исходило тепло жизни.
Как только они вытолкнули Луитера на поверхность воды - тот сделал вдох и тут же закашлялся. Холод воды сдавливал тело, мешая вновь дышать, а трупы грубо сжимали, относя к берегу.
Почувствовав под собой дно, по которому уже почти тащили, Луитер пытался оттолкнуть от себя этих жутких утопленников, выползающих за ним на берег, все так же хватающихся за него. Двое из них, обладавших целым телом, встали и, не разгибаясь, подняли Луитера за руки и ноги.
Выйдя из воды на пару шагов, они бросили его к ногам Эдварда.
Упав на бок, Луитер закашлялся. Изо рта вытекала невыносимо горькая вода, позволяя легким вновь наполняться воздухом.
Эдвард щелкнул пальцами, и тела, все еще стремящиеся выползти на берег, остановились. А те двое, что стояли, в это же мгновение упали, разбивая сгнившую плоть о землю.
Луитер тяжело и шумно дышал, чувствуя, как по холодным щекам скатываются горячие слезы.
- Не сдаешься, да? Ты не мой пленник, но и свободным никогда не был. Я отдал тебе свободу, но она связана со мной… Ангел, взмывший в небо, никогда не протянет руку грешнику, смотрящему на него с земли. Можно поймать Ангела, вырвать ему крылья вместе с душой, но нельзя заставить перестать стремиться ввысь. Лишенный крыльев, он будет скучать по небесам, но никогда их не забудет. Воздушные замки мечты никогда не разрушатся, потому что невозможно перестать мечтать о них. Всегда найдется тот, кто будет звать и манить и так же скучать по падшим… - присев, Эдвард стянул с Луитера мокрую одежду и, накинув на него свой пиджак, поднял на руки. Его голос переливался сотней тонов, звуча неповторимо красиво, а печальные оттенки рисовали несуществующие картины.

Продолжение следует...