14 апреля 2008 года.
Сергей и Вика идут по улице. Дует прохладный ветерок, заставляя кутаться в куртку.
Длинный, скучный дом тянется вдоль дороги, по которой они идут. Прохожих не видно,
улица безлюдна.
Сергей постоянно дергает левой рукой, ему что-то мешает. Это что-то – повязка со
свастикой. Первый раз он одел ее час назад и никак не может привыкнуть к стягивающему
руку символу. Жжет, ярким огнем жжет его руку эта повязка, но Сергей убеждает себя, что
все нормально и он сможет привыкнуть.
Навстречу им идет старичок в шапке. Он тяжело дышит и приседает на одно колено.
Вика подбегает к прохожему:
— С вами все в порядке?

Человек молчит, рукой хватаясь за сердце. Сергей снимает куртку и укутывает в нее
мужчину, который явно мерзнет в одной рубашке. Вика набирает телефон скорой помощи –
что она еще может сделать?
Сергей оттаскивает старика к ближайшей лавочке. Тот задыхается. Внезапно он
прищуривается и кашель проходит. Он куда-то смотрит. Сергей понимает, что старик увидел
повязку. Рука тянется к ней, пытаясь сорвать. Слышен треск ткани. Сергей инстинктивно
отходит назад, но цепкие пальцы не выпускают свастику. Старик содрогается от мощного
приступа кашля и валится набок, бормоча что-то гневное, но неразборчивое, тряся рукой,
которая вырвала повязку:
— Фрицы...! юррхх...грязь. Грязь!
Тело оседает, старик потерял сознание. Потрясенный Сергей оглядывается на Вику.
Она стоит молча, держа в руке сотовый телефон. Подходит к человеку, вытаскивает из его
кармана корочку. Это паспорт.
— Минаев Валентин Андреевич, двадцатого года рождения., — читает она, —
Значит воевал.
«Воевал», — эхом отозвалось в голове у Сергея, — «Зачем я снял куртку, он же все
увидел».

23 декабря 2007 года.
Полуподвальное помещение. Открывая тяжелую стальную дверь, Сергей и еще пара
человек заходят внутрь. Включают свет, чуть-чуть приоткрывают маленькие окна,
расположенные у самого потолка. Это репетиционный зал. Сергей с интересом разглядывает
расположенные у задней стены барабаны, смотрит на расставленные тут и сям гитарные
комбики. Но Сергей не умеет играть, он пришел послушать чужую игру.
— Садись куда-нибудь, кроме бас-бочки, — сказал, настраивая электрогитару, Борис,
— щас мы тебе чего-нибудь тяжеленького сбацаем.
— Не парься, наш концерт называется «Добро пожаловать в ад!!», — ударяя по
барабанам, прохохотал Глеб.
Сергей немного погрустнел. В песнях он обычно слушал слова, а музыку считал
второстепенной, но петь сегодня никто не собирался. Его друзья еще не собрали
полноценный состав и приходилось обходиться такими, полу-любительскими репетициями в
бывшем бомбоубежище.
Парни погрохотали тяжелыми аккордами и мрачными соляками. Разобрать в этой
громкой какафонии какую-либо мелодию было сложно, но Сергей старался. Борис и Глеб
были талантливыми музыкантами со стажем – правда, один закончил музыкалку по классу скрипки, а другой – пианино. Но настоящий музыкант умеет играть на всем.
Сыграли еще какую-то песню. Потом Борис положив руку на струны, сказал:
— Все! Перекур.
Ребята заговорили о всяком. Обсудили прошедшие недавно выборы в Госдуму. Сергей
усмехнулся:
— Я вообще анархист и политика мне по барабану. И не вздумайте меня переубеждать!
— Вступи в партию, — сказал Гриша.
— В партию анархистов? А такая бывает? Что за бред?!
— Да он гонит, у них не может быть партии, они же анархисты, — заметил Борис, —
у всех есть партия, а у анархистов нет. Вот, бери пример с Вики, у нее политические взгляды
взгляды вполне сошлись с возможностью куда-нибудь вступить.
— Что она там сделала уже? — прошлое высказывание удивило Сергея.
— В партию вступила, — Борис был явно доволен тем, что первым приподнес другу
такую шикарную новость, — только не столько важно, что вступила. Важно – в какую.
Его пальцы пробежались по грифу гитары, выдав визжащую мелодию.
— Она в «Новый порядок» вступила. В фашистскую партию. Круто, правда?
— Аж тошнит, — подтвердил Гриша.
Сергей был в шоке – не мог поверить, что Вика стала нацистом.
— Резкий поворот сюжета. И давно она так? — сказал он, плохо скрывая свою
растерянность.
— Месяц где-то. Странно, что тебе она не сказала.
— Знаете, я лучше пойду. Мне переварить это как-то надо.
Сказал, встал и ушел. А парни продолжили играть металлические гимны, иногда
понимающе переглядываясь между собой с мыслью: «Бедный Сергей, во встрял!»
Он пришел домой, включил компьютер. Сел читать про «Новый порядок», что это за
партия, какие у нее лозунги, с чем ее вообще едят. Один вопрос мучил Сергея, неужели это
доподлинный фашизм, неужели Вика действительно в состоянии делить людей по расам на
лучших и проклятых? Больше всего он боялся ошибиться в своем лучшем друге, в человеке,
которому безоговорочно верил, с которой прожил так много трудностей и бед.
Глаза заскользили по строчкам, а мысли полнились воспоминаниями о прожитых днях.
Познакомился он с Викой еще в десятом классе, когда, бросив свою бывшую школу,
перешел в другую. В школу, в которой училась Вика. Они сразу сблизились, но общение
обычно состояло из споров обо всем на свете – и обе стороны никогда не могли прийти к
компромиссу.
На экране компьютера высветились строчки:
Новообразованная партия «Новый порядок». В сентябре 2007 года откололась от
«НБП» из-за разногласий по поводу вступления нацболов в движение «Верните нам
Россию!». Официальный лидер партии – Кронин А.С.
Партийная программа строится на неонацистской идеологии. Восходит к идеям
Жосефа де Гобино и Гитлера о неравенстве человеческих рас. Перенесенная на русскую
почву, идеология дополняется экскурсами в перуновское язычество и заявлениями о
неоднозначном характере Великой Отечественной войны.
Сергей поморщился. Прочел еще немного. Зашел на сайт этой «партии». Слишком
крайними показались ему эти теории, слишком кровожадными и
человеконенавистническими. Тем более был он удивлен викиному поступку.
Ему нужно было срочно ей позвонить, но руки так и не подняли телефонную трубку.
Сердцем чувствуя, что к беседе следует подготовиться – она грозит вылиться в нечто большее, чем их обычные споры о литературе или каких-то конкретных мыслях.
Чтобы отвлечься, Сергей включил фильм. Под милые и несерьезные проблемы некой
американской семьи, сознание расслабилось и Сергей уснул.

31 декабря 2007 года.
Квартира. Огромный стол, сзади увешанная мишурой елка. Множество людей в
разнообразнейших положениях. Кто-то смотрить телевизор, кто-то допивает бутылку
коньяка. Сергей сидит в сторонке, не обращая на суету особого внимания.
— А вот и торт! — влетая в комнату, кричит Вика, — Только ничего не трогать пока
не прозвенят куранты!
Доностится нестройный гул. Кто-то спрашивает “Сколько время?”
— Без десяти Новый Год! — она смеется.
Все подтягиваются к телеэкрану, президент начинает свое выступление. Сергею явно
скучно, он встает и уходит на кухню.
Проходит полчаса. К нему приближается Вика. За окном падает снег, но он
разглядывает разводы на стекле.
— Что ты стоишь? Иди в зал.
— Нет.
— Блин, ты можешь не портить праздник? Что случилось? Ну, колись.
— Вика, а ведь ты должна сама понимать, что происходит. Нет, слушай меня, не уходи.
Сколько мы знакомы, столько я думаю о тебе и мне что-то постоянно мешает.
— Нет.
— Что “нет”? О, лучше уйди, точнее, я пойду домой, мне тут нечего делать, только
порчу все...
— Ничего ты не портишь. Ну, праздник же. Что ты паришься?
— Тебе не будет интересно.
— Конечно, ты же мне ничего не сказал, — прыснула она, — вначале пойми, что
происходит и причем тут я, а потом уже обращайся.
— Я скажу, давай завтра еще поговорим.
— А чем тебе сегодня не нравится? — она повернулась боком и исподлобья
посмотрела на Сергея, — А?
Еще немного постояла и ушла. Сергей оделся и выскочил на улицу. В небе громыхали
салюты, пахло дымом и хотелось кашлять. Какие-то смутные вереницы людей проходили из
стороны в сторону. Но Сергею не хотелось на них смотреть. Он перебирал в голове все
воспоминания о Вике и пытался разобраться в своем к ней отношении. Все больше и больше
он понимал, что привык к ней, что привык к причудам ее характера и к строю ее мыслей,
кроме, конечно, вступления в “Новый порядок”.
Сергей одиноко брел по тротуару, пиная пустую бутылку. Он знал, что все его друзья
сейчас шумно отмечают веселый праздник, но ему совсем не хотелоль в нем участвовать.
“Я хочу сейчас быть рядом с ней. Хочу постоянно быть рядом, чтобы она всегда
говорила только со мной. Мне нравится ее голос и ее мысли, они держат меня и не дают
развалиться. Но тем не менее, я иду по этому темному проспекту, мне холодно и доносятся
звуки праздника и веселья из каждого окна. Они слышны так сильно, будто празднуют у
меня в голове, внутри. Так больно. И страшно.
Почему я ушел, почему ничего ей не сказал? Что за черт вечно повисает на моем языке,
когда я вижу Вику? Ведь нужно что-то с этим делать, не могу же я вечно молчать, понимая,
что каждый миг разлуки с ней давит на меня, как асфальтовый каток? Блин. Как противно и
мерзко. Вот стою я. Я хочу только одного – просто стоять рядом с ней и чтобы она видела во
мне не просто друга, а стремилась ко мне, не могла без меня. Я эгоист. Я хочу привязать Вику, а это нехорошо.
Господи, да что за глупости я только что подумал! С чего бы ей стремится сблизиться
со мной, если я сам ничего для этого не делаю. Стою, молчу, когда нужно сказать о своих
эмоциях, или ничего не говорю, или обрываюсь на полуслове, не досказывая самого
нужного. Понятно, что она чувствует неестественность и это отталкивает Вику.
До чего же я запутался! Ничего не понимаю, точнее, понимаю все, но не могу сделать.
Как обухом ударяет по ногам в самые нужные моменты. Я так напряжен, мне не хватает
естественности, честности, легкости. Почему же я, все понимая, веду себя как дурак? Вот,
например, сегодня. Ну, ушел на кухню. Постоял. Зашла она. Выставил себя шизофреником,
которого мучают кошмары наяву. Психанул, ушел из квартиры. Чего-то там наплел, про то
что думаю, но мне мешает. Да я сам себе больше всего мешаю!
Противно.
Бррр...”

15 января 2008
— Вика, привет!
— Привет. Как делишки?
— Нормально. Слушай, я хотел у тебя спросить, что это за слухи про твое вступление в
“Новый порядок”? — сказал Сергей.
— Ну, вступила. А что, нельзя?
— Да мне просто интересно. Нацисты – они же изверги.
— Нет. Это бред. Никогда так не было.
— Я требую подтверждений. Не зря же я на историческом факультете учусь. Садись,
сейчас я тебе чая заварю. Нам это нужно обсудить.
— Зачем?
— Потому что я не понимаю тебя.
— Спасибо за чай. Но я больше кофе люблю. Ладно, не важно.
Они удобно расположились в стоящих друг против друга креслах.
— Расскажи мне как ты до такого докатилась – до нацизма, — бросил Сергей, пытаясь
поймать взглядом взгляд.
— Завтра демонстрация, придешь и там тебе все расскажут. Вместе пойдем, хорошо?
Он промолчал. Снова промолчал. Зачем узнавать о нацизме от кого-то другого, если его
интересует только викино мнение?
Вика отвернулась, направив взгляд на монитор. Включила песню.
— Вот, послушай, думаю, понравится.
Заиграла музыка, певец затянул строчки, рассказывая о своей любви к Родине.
Красивый текст, лиричный. И не государственно-патриотический, а похожий на поэтику
Есенина, Рубцова. Сергею действительно понравилось, в последнее время он очень много
музыки перенял у Вики, слушая в песнях не тексты, не звуки, а саму Вику. Сергею очень
хотелось принять весь ее внутренний мир полностью, даже ценой отказа от своей
собственной реальности, настолько ему нравилась эта девушка.
До его слуха донеслись слова песни про деда, Берлин, Прагу, про салют победы. Строки
резанули его ухо: “И она слушает это? Как может соотноситься нацизм и радость победы в
Великой Отечественной? Или я неправильно понимаю идеологию ее партии, или я глупец.
Может, “Новый порядок” - это совсем не то, о чем я подумал? Я слишком верю Вике, чтобы
не допустить такую возможность.”
Песня закончилась. Вика сидела, задумавшись. Сергею стало неудобно:
— Я пойду уже? Вижу – тебе не до меня сейчас.
— Позвонишь мне завтра сам. Где-то в одиннадцать пойдем. Я пока посижу, одна. Спасибо.
Сергей ушел. Вика выключила надоевший компьютер. Не хотела она читать, не хотела
смотреть телевизор, не хотела вообще открывать глаза.
Сидела и рассматривала узор обоев. В доме больше никого не было,
металлопластиковые окна надежно скрывали шум улицы, тишина обволокла ее тело и разум.
Но как Вика не старалась, так и не смогла расслышать звук биения своего сердца,
только чувствовала его телом. Думать она тоже не очень хотела, множество мыслей
сбивались в очереди и толпы и мешали друг другу.
Внимание, способность к сосредоточению – это как прожектор, то более яркий, то
почти потухающий, который направляет свой свет на определенные вещи или мысли в мозге,
выхватывая их из общей темноты. И чем сильнее этот прожектор, а, следовательно, и
внимание, тем лучше видна мысль и тем легче с ней работать. Но иногда прожектор дает
сбой и, или совсем не светит, или бъет слишком ярко, ослепляя все.
Но у Вики в голове все было иначе: будто десяток маленьких лампочек включились
одновременно, освещая разные участки большого зала, заполненного всякой всячиной. И
невозможно было “смотреть” только на одну “вещь” или мысль, их было слишком много и
они мешали друг другу. Вика попыталась усилием воли выключить ненужные лампочки, но
ничего не получилось: меньше их не становилось. Где-то далеко, на самом краю, лампочка
высветила образ Сергея. И он уже не потухал никогда, мешая думать, спать и вести
нормальный образ жизни. Причем мысль о нем не приносила ей никаких чувств – ни
положительных, ни плохих. Она постоянно висела в сознании и только.
Вика мучалась, пыталась сделать что-то с собой, как-то отвлечься. Включила на
полную громкость зажигательную музыку, но от нее только заболела голова. Смотрела
дурную телепередачу, но она только опутошила мысленное пространство.
А мысль о Сергее все висела на краю сознания, не увеличиваясь и не уменьшаясь, пугая
своим постоянством и невыраженностью. Если бы это была ненависть или любовь – Вика бы
не беспокоилась, зная, как с ними бороться. Но его образ был абсолютно нейтрален и именно
это больше всего пугало. Что-то не нравилось ей в его поведении, подсознание пускало
сигнал тревоги, но он не был расшифрован.
Ворочаясь на кровати, Вика заснула неспокойным, часто прерывающимся сном. На
утро эффект включенной лампочки исчез.

14 апреля 2008 года.
Сергей стоял возле памятника с огромным букетом роз. Вика опаздывала на встречу, но
он терпеливо ждал, рассматривая прохожих. У Сергея была одна маленькая секретная игра,
которую он очень любил и о которой никому не рассказывал. Он часто наблюдал за
незнакомыми людьми, придумывая им историю жизни, по внешности выстраивая характер и
события, повлиявшие на внешность человека.
Вот пошел один, на вид ему лет тридцать. Несмотря на сохранившийся с зимы холод,
идет без шапки. Рыжие волосы развеваются по ветру. Руки спрятаны в карманах.
“Он улыбается. Наверно, любит детей. Может быть, он – воспитатель в детском саду?
Нет, не верно. Идет слишком осторожно, проверяя каждый шаг. Руки держит в карманах,
значит, скрытен. Да, он прячет себя от внешнего мира, как будто боится сприкосновения. Но
все равно, несмотря на все невзгоды светится добротой. Кем же он может работать?
Определенно, с людьми. В собесе? А может, он вожатый в лагере? Ну, нет. Тут я гоню.
Лагеря не работают круглый год, тем более, что в столице их и нет. Лагеря, такие как
“Орленок”, расположены на побережье и работают только в теплое время года.
Подошел к дверям отдела милиции. Показал охраннику какую-то корочку. Неужели он
там работает? Хм, интересная задачка, правда, Сергей? Что-то я сам с собой говорить стал. Но неважно, рыжий гораздо интереснее. Наверно, он работает...м-м-м...А! С трудными
подростками. Вот, точно. Он любит детей, но тут они трудные, а это травмирует его рыжий
мозг. Так-с. Становится интересно. Он уже, скорее всего, зашел в свой кабинет, но не в нем
же он принимает всю эту ораву? Как четко я вижу этих странных, оборванных подростков,
искалеченных жизнью!”
Мягкие, теплые руки закрыли Сергею глаза.
— Хм. Это ты?
— Как ты угадал? Ой, а что это за веник, то есть цветы? Это мне? Ну, дари же скорее!
Вика и не повела ухом, вырвав из его рук букет.
— Спасибо! Куда пойдем?
— Гулять, куда еще? - ответил Сергей.
Пока они шли, ему вспоминалась та давняя январская демонстрация “Нового порядка”,
потрясшая его до глубины души.
Как ни странно, проходила она в театре. Кулисы были занавещены и на сцене, на
маленьком помосте, выступали ораторы.
Зал бился битком от молодежи. Людей старше тридцати почти не было. Сергей и Вика
расположились в восьмом ряду (вход осуществлялся по билетам и пригласительным).
Наконец начал выступление сам лидер партии Кронин Алексей Симеонович:
— Здраствуйте. Я рад приветствовать всех собравшихся, но возникает вопрос, для чего
же мы все сюда сегодня пришли? Оглянитесь на своих соседей – среди них нет тех, кто
вырос при советском строе. Вам, сегодняшнему поколению немного повезло – когда вы
родились Советский Союз разваливался или уже развалился, а сегодняшняя грабительская
государственная машина еще не набрала силы. Я родился гораздо раньше, и теперь завидую
вам, новому поколению, которое может повлиять на свою жизнь и будущее!
Громадный монстр Советский Союз умер, проиграв идеологическую войну Западу. На
освободившемся месте власть захватили грабительские псевдогосударственные
группировки, и мощь их гнета мы ощущаем на себе все сильнее день ото дня. Выйдите на
улицы! Что вы увидите кроме воровства госчиновников и всеобщей неустроенности? В
России сейчас живут 140 миллионов человек, из них 120 миллионов – за чертой бедности.
Остальные 20 миллионов – это те, кого мы видим с обложек глянцевых журналов, та
баснословно богатая элита, накопившая свои богатства за счет остального населения. Эта ли
система подходит для нашего будущего? С полной уверенностью могу сказать: “Нет!”.
Куда не обрати свой взгляд – на США, на Европу, на мусульманский Восток – нигде
истинно русский человек не найдет оправданного долговременным успехом
государственного устройства. Скептики рассмеются мне в лицо после этой фразы, но что –
не так?! Отнимите у арабов нефть, покажите Европе и США к чему на самом деле приводят
их хваленые “демократические” ценности – и что мы увидим? Дикие орды на Востоке, и
толпы людей, прячущихся в частных коттеджах и глотающих наркотики или
антидепресанты, на Западе.
Наш сегодняшний мир плох и катится все ниже! Но не стоит впадать в панику и
считать, что сделать ничего нельзя. Я утверждаю, что есть идеология, система
государственного устройства, не вычитанная в книге, а реальная, действовавшая и
принесшая успех и благосостояние. Точнее, принесшая бы – ибо была уничтожена в самом
своем зародыше обьединенными усилиями всего остального мира.
По залу прошел неясный гул. Сергей был захвачен речью – она ему нравилась, но не
было ясно, к чему ведет свои мысли автор. Вика напряженно стенографировала слова
оратора в своем блокнотике.
— Да, я говорю о Третьем рейхе. С самого начала обреченный на смертельную борьбу
со своими соседями он не мог не стать жестоким и тоталитарным, потому что только полным
напряжением и перенапряжением всех сил и ресурсов одна страна могла добыть с оружием в руках право на существование. Немцы вполне оправданно ненавидели другие народы,
которые мешали им свободно жить, ограничивая Германию с трех сторон. Униженная
Версальским “мирным” договором, попавшая в экономическую еврейскую кабалу, она не
могла не взбунтоваться. Режим нацистов менее чем за десятилетие поднял страну с колен и
сделал ее самой мощной во всем мире. Экономический взлет был феноменален, и нам нужно
знать на чем он был основан – на вере, сплоченности и злости. Вере в себя и свои
безграничные возможности, сплоченности, когда люди в едином порыве достигают ранее
невиданных высот, и злости на остальных людей, своим вялым существованием
разрушающих нашу планету!
Прошло более чем полвека. О Третьем Рейхе сложено множество басен, не стоит верить
школьному курсу истории. Режим не был таким бесчеловечно-жестоким, и большинство
репрессий было оправдано. К сожалению, рамки моего сегодняшнего выступления
вынуждают меня быть кратким, но вы как умные и ищущие люди сможете найти
необходимую историческую литературу и по ней узнать правду о Второй мировой войне.
Подводя итог, хочу сказать следующее. Чтобы спасти Россию и сделать ее великой
страной мы не найдем другой идеологии, другого способа, как перевести ее развитие на
германские рельсы тридцатых годов. Нацистская идеология должна очистить наш мозг от
шелухи официальной пропаганды, и привести наше движение к победе вначале в стране, а
потом уже и на мировой арене. Ведь русские, как народ, оказались сильнее немцев в
сороковых, а это говорит о нашей избранности. Русские – святой народ, но почему же мы до
сих пор живем в грязи?
Конец речи утонул в бурных аплодисментах.
Сергей был пострясен этим выступлением, про себя отметив ловкость оратора, с
дьявольской легкостью перенесшего нацизм на русскую почву. Сергей встал с места и
пробился в толпу журналистов, окруживших микрофонную стойку в глубине зала, чтобы
задать вопрос Кронину.
Сергею повезло и он смог пробиться. Его голос зазвучал, заполняя весь зал:
— Здравствуйте. У меня к вам есть один маленький уточняющий вопрос. Вот вы
просили нас оглянуться на весь остальной мир и не нашли в нем примера для подражания.
Вы упомянули США, страны ислама, Евросоюз. Но вы, как мне кажется, забыли одну
маленькую страну. Вы забыли про Израиль, который выстоял в тяжелейшей борьбе против
многократно превышающих его по потенциалу арабских стран, и не просто выжил, а по
уровню жизни населяющих его людей смог выйти на 17 место в мире. Что вы мне на это
ответите? Спасибо.
И отошел от микрофона, прямо в замерший и напряженный зал, приготовившийся
отторгнуть смелого провокатора. Сергей не решился вернутся на свое место, увидев
обращенные на себя взгляды толпы. Несмотря на интеллигентность лидера партии Кронина,
рядовые партийцы добротою как-то не отличались.
Наконец Кронин начал говорить:
— Израиль как государство сейчас умирает и нечего на него равняться. Его
существование – это нонсенс, ведь история любит шутить с людьми. Вот именно! Построив
страну на костях убитого Рейха, приписав ему страшные убийства евреев и потребовав за это
плату в виде репараций, евреи смогли выжить. Но мы, русские, не пойдем дорогой
спекуляций и наглого вранья. Надеюсь, теперь ясно, почему израильский курс нам не
подходит? — с явной издевкой закончил Кронин.
Но Сергею не было ясно. Он спешно уходил из театра, не обращая внимания на косые
взгляды стоящих в партере людей.

Они стояли посреди пустынного переулка. В Викиных руках бесполезно повис букет.
Сергей опустился перед задыхающимся стариком. Послышался тихий гул сирены скорой
помощи. Глаза ветерана остановились, пристально смотря на зажатый в руке клок ткани с
нарисованной свастикой.
Вика удивленно спросила:
— Ты же был так против, почему же нацепил повязку? Делать что ли нечего? А, Сергей?
— Я... я вступил в партию, — ответил Сергей
— Так что ты сейчас смотришь на старика как на второе пришествие? В чем дело? Я
думала, вы, нацисты, не имеете жалости.
— Почему ты говоришь “вы”? — сказал Сергей.
— А с чего мне причислять себя к нацистам?
— Вика, что за бред? Ты же в партию вступила еще раньше меня.
— Сергей, ты дурак? Я же по работе, — как само собой разумеющееся, заметила Вика,
— Я для газеты цикл статей о “Новом порядке” пишу, и мне пришлось вступить в
партию, чтобы увидеть ее изнутри. А ты что, подумал, я серъезно?
Подъехала скорая помощь.