____________________________________"посвящается моему бывшему другу."

А это надо же – он вернулся из Рождества целым и невредимым, даже борода пышной осталась! Он пьет кофе, дети сбегаются посмотреть на дедушку, не рискуя приближаться вплотную. Красные и запотевшие стекла наваливаются на оконные рамы, не давая морозу проникнуть внутрь помещения. И камин еще не выгорел и поленья почти не дымят. Зеленая ленточка, случайно оставшаяся от праздничного украшения, одиноко свисает, зацепившись одним свои концом за люстру.
Он сидит на вертящемся стуле и крепко, обоими руками, сжимает горячую, белую кружку, касается губами поверхности бодрящего напитка. Жидкость содрогается согласно ритму его дыхания, а сердце успокаивается после пережитого, замедляет свои удары.
В соседней комнате играют на пианино, но только гаммы. Вверх-вниз, но не имеющие души звуки начинают надоедать. Вдруг звук застыл – что-то тяжело грохнуло на пол. Мерно загудели сразу все струны инструмента, мерно, нудно и надрывно. Как-будто тело человека врезалось в пианино.

Он поставил кружку на край раковины, но небрежно. Кружка соскользнула с края и разбилась о чугунную поверхность. Но, не обращая особого внимания, он уже выбежал в коридор. Там сильно дуло – форточка почему-то оказалась отворенной. Снежинки влетали в окошко, плача от тепла таяли и умирали. Ворсинки на ковре съеживались от непривычного холода. Мячик медленно закатился под шкаф, и порывы ветерка уже не имели достаточной силы, чтобы выкатить его оттуда обратно.
Сердце разгоняется, оно уже выскакивает, пытаясь оборвать сосуды и пробить ребра. Зрачки неуютно сужаются, фокусируясь на увиденном. Девушка лежит подле инструмента, ее руки застыли в судороге, а голова выгнута назад. Правая нога еще цепляется за стул, на котором она сидела во время игры.
Гудение пианино медленно затихает, но, пытаясь ухватить само время, оно продолжает бередить тишину. Столбняк охватывает человека. Он не может заставить себя подойти ближе к своей дочери. Даже язык отказывается пошевелиться. Смутные образы проносятся в его голове, но пауза длится не более секунды. Лицо наклоняется над лицом – он смотрит ей в глаза, а руки шлепают по щекам. Пытается нащупать пульс, но руки девушки тверды, как дерево, и сосуды не отзываются на прикосновение.
Он переворачивает дочку на спину и плачет. Он не знает, что делать, паника врывается в клетки мозга, руки потеют. В комнату прибегают другие дети и его жена. Она звонит в больницу, а другой рукой отталкивает малышей прочь из комнаты. Но они молчат и упираются.
Из аптечки извлекается бутыль нашатырного спирта и клочок ваты. Аптекарский запах заставляет морщиться чуткие носы, но только не лежащую девушку. Она не дышит, и ее даже невозможно перевернуть на спину – все тело свела сильнейшая судорога.
Приехавшая через десять минут скорая увозит девушку в реанимацию, оказывается, ее еще можно спасти, оказывается, девушка еще жива, оказывается, это всего лишь приступ какой-то болезни, и врачи знают, как это лечить.
Пышная борода обмякла от слез. Вернувшийся из Рождества человек, играющий Санта Клауса на детских праздниках, после бессонной недели постоянных выступлений, сбривает бороду и едет в больницу.
По дороге туда он молчит, бросая испуганные, дерганые взгляды на сидящую в соседнем кресле автомобиля свою жену:
­─ Юля, только не... не надо...
Но женщина продолжает плакать, не отвечая.


Александр ведет машину, вспоминает свою молодость, о сегодняшнем потрясении стараясь не думать, по крайней мере – до того момента пока не зайдет в больничный покой.
Он был несдержан в свои восемнадцать лет. Ненавидел, по обычаю своего возраста, правила, взрослых и своих друзей. Боролся с призраками в родном городе, уехал в Грецию, где полностью сменился круг общения, обычаи и стереотипы в окружающем мире. Но не изменился сам Саша, продолжил на новом месте свое разрушительное существование. Не выдержал, вернулся через два года на Родину.
Подтянутый, амбициозный юноша с рыжей кучерявой прической, пишущий стихи и играющий в футбол и на пианино, он не мог усидеть на месте. Влекомый внезапно взявшей его под руку моложавой музой, он шел по коридору школьного общежития, оценивающе разглядывая свою будущую возлюбленную и разговаривая с ней на окололитературные темы.
И он и она писали стихи, мнили себя свободными и независимыми – это не могло не сблизить два яростно огрызающихся на всякое давление извне сгустка человеческого материала, которому еще только предстояло сформироваться в две личности.
­─ Саша, а зачем ты пишешь?
­─ Знаешь, я тебе расскажу, как я написал первое свое стихотворение. Мне было двенадцать лет, и это был один из самых противных вечеров – мои родители о чем-то громко спорили, точнее, противно ругались. Мама, моя мама, кричала на папу, а я сидел в своей комнате. Один. Я встал и выбежал из квартиры. Подошел к речке. Облокотившись о перила, отделяющие набережную от воды, я стоял и думал. Вытащил из кармана блокнотик, стоял, записывал в него какие-то очень грустные четверостишия, комкал исписанные бумажки, складывал их в пустую банку из-под кока-колы. Потом размахнулся и зашвырнул бутылку подальше в воду. А вдруг кто-нибудь выловит бутылку, развернет и прочитает блокнотные листики, вдруг кто-то сможет меня услышать и понять? Вот так я начал писать. Мне нужно быть услышанным любой ценой, понимаешь?
Девушка молчала. Она воспринимала свое писание стихов, которые и за стихи пока не считала, как вариант личного дневника, как простые разговоры с самой собой, как монолог, не требующий зрителя. Почему кто-то должен услышать ее, если она сама еще на понимает своего бормотания? Она знала, что ответ на вопрос отрицателен и молчала, слушая своего спутника, время от времени сжимая его руку еще крепче и заглядывая ему под ресницы. Она долго не могла поверить себе, что начинает влюбляться в Александра, не могла понять, что же в нем такого, отличного от всех других парней, ее окружающих.
«Да ничего такого, через полгода я в нем разочаруюсь и брошу, как всех предыдущих. Ничего, ничего нет и ничего быть не может. Худощавый, заносчивый, иногда грубый – но со мной почти всегда ласковый. Требует внимания со стороны, хочет играть роль лидера среди своих знакомых. Единственного лидера, надо сказать. Не терпит противников, желает, хотя себе в этом не сознается, уничтожить их, подчинив своей воле.
Сложный, надменный, ленивый к школьной учебе. Но играет, поет, сочиняет. Может доказать свои мнения, тверд, не гонится за сиюминутным вниманием, желает добиться постоянной поддержки и восхищения.»
Пара присела на лавочку, стоящую в тени. Говорили они еще долго, каждое яркое откровение сменялось еще более шокирующим и нестерпимо личным. Они рассказывали друг другу о самых сложных и волнующих детских кошмарах, о светлых и наивных заоблачных мыслях о возможном будущем.
Так начиналась дружба, основанная на откровенности и доверии, и появилась любовь, рвущая все слова и взгляды на бессмысленные части, оставляющая в отношениях только ничем не прикрытую жажду касаться не только души своего собеседника. И то и другое переплелось в их жизни, создав прочную корзину, покрывшую двух молодых людей защитой и заставившую идти одной общей дорогой.
Вечер подходил к концу, солнце зашло за горизонт. И возвышенные разговоры о творчестве и истоках существования сменились на более приземленные и простые вещи, не несущие в себе мотивов предопределенности.
Пара просто радовалась, проводя ничем не занятое время вместе, и не задумывалась больше о терзающих вещах. Они просто смеялись, им было хорошо...


Машина развернулась, паркуясь в больничном дворе. Юля стерла слезы и вышла на мороз. Почему ей и Александру категорически запретили сопровождать дочь в карете скорой помощи, осталось неизвестным. Никаких координат, кроме адреса больницы, супругам не оставили. Как-будто врачи сами были в панике и не могли действовать цивилизованно.
Александр подошел к регистрационному окошку. Серые больничные потолки производили угнетающее действие. Только яркие красные стулья, расставленные вдоль стен коридора, как-то не вязались к строгому окружению.
- Простите, вы мне не можете подсказать, в какой палате сейчас находится Белла Грабина? Ее только что должны были госпитализировать.
Двое подростков кидали монетки в автомат с чипсами и кока-колой. Автомат натужно выдал надпись о том, что у него нет сдачи и вернул деньги обратно. Никогда ничего в нем купить было нельзя, чипсы с питьем лежали в нем со дня установки в коридоре больницы. Извращенная логика администратора, давшего указание на установку этого агрегата с чудо-возможностями, видимо, нашла здесь свое высшее проявление. Громадным антирекламным лозунгом вредной для здоровья пищи стоял автомат, загораживая половину прохода между двумя отделениями больницы. Подростки, наверно, в первый раз столкнулись с чудом инженерной мысли и стояли, несколько задумавшись. Так как ближайшим источником воды являлся кран в общественном туалете и пить из него было невозможно, юноши стояли обуреваемые сильной жаждой, мучительно и тихо споря о источниках воды в этом сером здании.
Кто-то пронзительно заверещал в отдалении. Девушка в регистратуре перегнулась через бортик и начала старательно разглядывать кричащую женщину, явно позабыв про существование Александра и про его вопрос.
Немного смущенный, он слегка тронул девушку за плечо. Та обернулась в его сторону, гневно блеснув взглядом:
- Мужчина, не распускайте руки! Сейчас я проверю в списках и отвечу, где ваша Белла. Стойте и не волнуйтесь.
А как тут было не волноваться, когда твоя дочь непонятно где и неизвестно в каком состоянии, и вообще, жива ли? Несмотря на сделанный приехавшим врачом укол, который снял судорогу, и ставшее после этого заметным беллино дыхание, Александр все еще очень сильно боялся.
Юля стояла, облокотившись на стену и молчала. Наконец, Александр отошел от регистратуры с зажатой в руке бумажкой.
Осталось найти кабинет врача Шаповалова Н.Н. который оказался лечащим врачам дочки и располагал всей интересующей Юлю и Александра информацией. Где лежит Белла, так никто еще не сообщил.

Белле недавно исполнилось 17 лет. День рождения она отметила, выступая в первом отделении концерта симфонического оркестра с сольной фортепианной партией. Она обожала классику и могла играть ее на очень высоком уровне.
Талантливая дочь много переняла у своих музыкальных родителей – и Александр и Юля тоже пели и играли, хотя так и не вышли за рамки школьных выступлений и подвальных репетиций с меняющимся каждые полгода составом музыкантов.
Когда они только-только познакомились, учась в Греции в одном классе в русском общежитии – единственном на страну, то в их распоряжении оказалась масса свободного для музыки времени. И если Александр в основном сочинял и пел свои песни с собранной из одноклассников панк-группой, то Юля просто пела на праздничных школьных концертах. Школа была с музыкальным уклоном, так что конкуренция в ее стенах была немалой и не удивительно, что основным фактором была способность петь песни на греческом языке – и девушки, приехавшие раньше, чем Юля, у нее это соревнование поначалу без особого труда выигрывали. Но прошел год, она освоилась с языком, и стала основной вокалисткой в школьном ансамбле. А прежде свысока смотревшие на нее девочки так и остались певичками в хоре, пока не выпустились из школы с достаточно неплохим аттестатом, завертелись, начали работать, учиться в университетах и пение ушло из их жизни. Юля просто пела, хотя и сама была не прочь поучаствовать в закулисных интригах, просто пела и не считала свое занятие серьезным делом. Поэтому и не бросила вокал и впоследствии.
Александр же хотел связать всю свою жизнь с музыкой, с выступлениями, с группой. Видел во снах толпы фанатов, которые шли не на его концерт – и постоянно просыпался в холодном поту.
Осознав, что в Греции с русскоязычными песнями в альтернативном рокерском стиле ему не светит пробиться даже во второй музыкальный эшелон, после двух лет блаженной жизни в общежитии на полном государственном обеспечении он уехал в Петербург, на полное обеспечение своего отца-бизнесмена. Уехал, вдребезги испортив отношения с Юлей, своей девушкой, уехал, никого не предупредив и не попрощавшись, уехал, бросив только вставшую на ноги группу, оставив ее без вокалиста и песен, уехал, бросив почти все вещи и оставив зерна раздора среди своих друзей и врагов. Можно сказать, просто сбежал.
Но каждый сам выбирает свою дорогу и презирать его, как сделали большинство одноклассников, не было особой причины.
Тем более что, по прошествии шести лет, когда Александр снова встретился с самыми дорогими своими друзьями, уже ставшими греческими гражданами, нашедшими место в чужой стране, он смог найти в себе силы признать некоторые ошибки молодости, которые по прошествии стольких лет стали мелочью. Смог восстановить, казалось бы, порушенные навсегда отношения.

Дверь открылась. Доктор протянул руку Александру:
- Вы, я смею полагать, Грабин? С вашей дочерью все в порядке, в смысле – ее жизнь вне опасности. Присаживайтесь. И вы, и ваша жена. Да, вот сюда, на эти кресла. Сейчас я расскажу, что же, собственно, происходит.
Эта болезнь называется византийской лихорадкой. Заболевание передается генетически, поэтому мне нужно будет узнать о вашей родословной. Белла сейчас лежит в отдельной палате, она спит. Судороги прошли, точнее мы сняли их рядом лекарств. Мы взяли у нее кровь на анализ, чтобы быть стопроцентно уверенными, что это именно византийка.
- Может быть, у нее другая болезнь? Неизлечимая?
- Нет, симптомы слишком ярко выражены, но всегда стоит удостовериться еще раз. Теперь о лечении. Лучше всего отправить ее в специализированный санаторий на несколько месяцев, где она будет под постоянным наблюдением, а потом, через полгодика, ваша дочь сможет вернуться к нормальной жизни. Только будет пить несколько видов таблеток, но приступы повторятся не будут. Византийскую лихорадку, как и другие генетически обусловленные заболевания, полностью излечить невозможно. Но симптомы снять можно.
- Доктор, а мы, у нас еще двое детей, а как это повлияет на внуков?
- Посмотрим, я не знаю точно, как именно передается эта болезнь. Может быть, никто точно не знает. Сейчас я проведу вас к дочери, а потом займемся оформлением в санаторий, хорошо?
Юля поднялась с кресла. Ее взгляд рассеянно заскользил по стене, по картине, висевшей немного криво, по развешанным тут и там дипломам и грамотам. Руки ее невольно сжались. Доктор открыл двери и жестом пригласил к выходу. Александр обхватил руку жены и прошептал ей на ухо что-то успокаивающее. Юлины глаза перестали блуждать и она сделала шаг.
«Замечательно», - подумала она, - «Я сейчас тоже слягу, так что надо держатся, а не киснуть. Вперед!».
Подошли к лифту. Он долго оставался закрытым. Доктор нервно оглядывался по сторонам, цепким взглядом курсируя по узкому пространству коридора. Юля и Александр стояли, обнявшись.

Юля и Александр стояли, обнявшись друг с другом первый раз в жизни. Вечернее солнце медленно заходило за горизонт, младшеклассник задорно разглядывал эту парочку, стоявшую прямо перед входом в столовую, и радостно ухмылялся.
Но они не обращали никакого внимания на все происходящее вокруг. Им было не до таких пренебрежительно малых и суетных вещей. Они даже и не пытались разглядеть все это. Зачем, если у каждого из них близко-близко перед глазами такое красивое и неизведанное лицо любимого человека?
Брови. Черные, указующие, свежие. Глаза – застенчивые и восхищенные, постоянно двигающиеся. Как приятно знать, что рассматривают они сейчас именно тебя! Нос. Дыхание - ноздри раздуваются, а на вдохе немного прогибаются внутрь, как будто зовут тебя, вслед за воздухом, внутрь, к сердцу человека. Губы, своими губами ты ощущаешь чужие, нет, уже не совсем чужие губы.
Лицо, невероятно глубокие и нежные черты лица девушки, они нестерпимо горячи и влекущи, если и внутри тебя так же тепло. К черту размышления и рассуждения о искусстве и стихах! Все, созданное человеком, меркнет в такие минуты, когда разум уступает чувству.
«Касание...как оно необходимо!», - загнанным волчонком, где-то у самой поверхности черепа, ненужная, забывшая погибнуть в эту слишком эмоционально окрашенную минуту, мысль вертелась в голове у Александра, - «Красота и величие простого и вроде бы незаметного прикосновения – как же она глубока и широка по своей сути! И никакие мысленные открытия и прозрения, сочиненные строки, нарисованные пейзажи не сравнятся с простым касанием. Скульптуры не создают, чтобы на них смотреть. Скульптуры надо трогать, пальцами воспринимая заложенную в них красоту. Любовь, признательность, внимание и забота выражаются через прикосновения. Печатать приятней, чем писать от руки. Когда печатаешь, каждый палец участвует в создании текста, касаясь кнопок клавиатуры. Не зря пожимают руки, начиная общение, здороваясь друг с другом, приглашая начать обмен информацией, энергией. Когда прощаются - просто машут рукой, давая понять, что разговор окончен. Именно касание обозначает совместную деятельность. Именно касаясь, мы даем понять, что нуждаемся друг в друге.
Да, черт возьми, это просто невероятно приятно!»
И, свернувшись калачиком, мысль уступила, не выдержав потока ощущений, захлебываясь в бесконечно повторяющихся поцелуях, мысль уступила, а Юля и Александр все стояли – вроде обычные люди, подростки, но совсем не такие, как остальные.
В этот вечер они стали на капельку больше, чем весь остальной мир вместе взятый, и касание было тому символом, ярко подтверждая их необычность.
По группе поползи сплетни: «А ты разве еще не знаешь – Саша и Юля встречаются!» «Слушай, ты их видел? Это же вообще бомба»
Кто-то дико завидовал, кто-то не обратил внимания, кто-то смиренно улыбался, понимая, что никогда не дотянется до таких высот, ибо Юля была одной из самых красивых и желанных девушек в классе и добиться ее считалось верхом юношеской чести. Но были и те люди, которые просто улыбнулись вослед услышанному, просто порадовались чужому счастью.

Белла привстала на кровати и посмотрела на свою мать. Несмотря на свой тридцатипятилетний возраст она совершенно естественно выглядела и немного потеряла от красоты своей юности. Выглядела Юля, стоя в палате перед своей заболевшей дочерью, несмотря на слезы и вытянутые до пределов нервы, женственно и чарующе. Стройная и высокая, она даже без каблуков почти сравнивалась ростом со своим достаточно высоким мужем.Черные, длинные, прямые, мягко ложащиеся на плечи волосы, немного спутанные после всех тревог этого дня. Плавные очертания фигуры, ставшие более округлыми с возрастом, но не потерявшие своей притягательности для глаза и чувства. Острые черты лица только оттеняли нежность тела, придавая юлиному облику законченность и некие дикие цыганские нотки.
Белла молчала и улыбалась. Родители сидели рядом.
­─ Мы не могли сразу приехать, ­─ сказал Александр, ­─ и так испугались за тебя.
­─ Ничего, папа. Я все равно не помню, ­─ ответила дочка, ­ ­─ ничегошеньки не помню после того, как сидела за пианино! Мам, а когда мы поедем в Афины? Ты обещала!
Девочка улыбалась и вела себя как маленький ребенок.
­─ Ну, долго я тут буду сидеть? Ни телефона ни телика, даже книжек нет! Хочу уехать!
­─ Да, да. Мы поедем, но потом. Честно, ­─ кивнула Юля.
Они поболтали еще минут десять. Дверь открылась и зашла медсестра с извечным: «Пациентке нельзя сейчас переутомляться, выйдите, пожалуйста».
Александр и Юля оглянулись на Беллу и вышли в коридор. Там их ждал доктор.
Он смотрел озабоченно и даже как-то слишком растерянно для врача, как будто искал совета. Жестом позвал идти за собой и завел супругов за угол.
­─ Вы состоятельные люди? ­─ спросил он.
­─ А что? ­─ удивилась Юля.
­─ Девушке потребуется сложное лечение. Давайте зайдем в кабинет, я вам покажу несколько новых вещей. Вот, видите – это анализ крови, а это – исследование ДНК.
­─ Я вижу, Николай Николаевич, только для меня это наскальная живопись пока что.
­─ Может, скажете уже человеческим языком, что происходит, или как?
­─ Я понимаю. Вы волнуетесь. Да я сам волнуюсь. Я писал диссертацию по этой болезни, более того – я единственный, кто занимается византийкой на всей территории России. Вам повезло, что девушку сразу направили сюда, что вы живете в Петербурге.
Врач перекладывал бумажки из одной стопки в другую и старался не смотреть на Александра и Юлю.
­─ Но все равно...болезнь – это одна маленькая ошибка в генотипе и поэтому у девушки в организме вместо серотонина время от времени вырабатывается вещество, сходное по действию с ядом кураре. Этот яд, попадая в тело, связывает нервные окончания, не давая проходить импульсам. Человек попадает в паралич и умирает. При византийской лихорадке почти тоже самое, но иногда импульсы в клетках начинают проходить немного быстрее, чем следует. Почему так – я не знаю. Никто не знает. У Беллы этот случай.
­─ Николай Николаевич, и чем это грозит? ­─ спросил Александр.
­─ Она станет очень импульсивной, будто бы постоянно под кайфом. И обычные успокоительные не помогут.
­─ Так пропишите ей необычных! ­─ бросила Юля
­─ Очень смешно. Я, я не знаю. Может быть, я плохой доктор – но гены не изменишь. Сколько бы мы не пытались избавиться от ядовитых веществ, которые вырабатывает ее тело, мы никогда не сможем сделать так, чтобы ткани перестали их выделять. В-общем, больше месяца она теперь не протянет. Крепитесь.
­─ Что? ­─ только и смогло сорваться с уст Александра и Юли одновременно, ­─ Повторите, что вы сказали.
­─ Девушка при смерти, и вы видели какое у нее теперь поведение – скачет на кровати, смеется, даже когда одна. И это только начало. Я вколол ей одно лекарство, у меня была одна бутылочка. Истеротамол очень дорогой, и делают его только в одной лаборатории в Коннектикуте. Вот почему я спросил вас о ваших финансах. Если закажем это лекарство – оттянем неизбежную минуту на какое-то количество времени. Но оно будет стоить очень дорого.
­Супруги сидели , как будто сами подхватили византийку. Александр почувствовал резь в сердце, и схватил стакан с водой. Она оказалась холодной и все равно не помогла. Доктор подал таблетку валидола. Юля растерянно смотрела в пол, еле сдерживая слезы.
У Александра помутилось в глазах.

Они снова сидели на лавочке, как в первый вечер знакомства. Александр знал, что завтра улетает, но никому ничего не говорил, обманывая администрацию и Юлю, что едет на выходные к знакомым. Он тщательно скрывал от всех сам факт своего будущего побега, наверно, в глубине души стыдясь.
Последние несколько месяцев они наполнили склоками и постоянными выяснениями отношений. Юле постоянно казалось, что Александр неискренен, а ему – что Юля чего-то боится. Они были умными подростками и чувствовали все верно.
Саша действительно заврался, прежде всего – перед собой. А она – запуталась в придуманных воздушных замках, которые обернулись совсем не воздушными капканами и комнатами пыток.
Она и любила и не любила одновременно, то бросаясь в сашины объятья, то демонстративно флиртуя с кем-нибудь другим. Те полгода, которые они провели вместе счастливыми и не ведающими о том что такое ссора, кончились. Обычно, после начала постоянных стычек пары расходятся, выпуская пыл и тем самым, спасая свою психику от лишних потрясений.
Но Александр и Юля не могли окончательно отойти друг от друга, как будто оказавшись в центре урагана, когда создающий сильнейший вихрь воздуха отталкивает любого, кто рискнет прорваться в полосу ветра и шторма, обратно к спокойной середине.
Солнца снова заходило, было прохладно. После очередной порции ругани они молчали. Как много претензий еще остались невысказанными, как много слов хотелось друг другу сказать в тайной надежде, что собеседник сможет исправится и станет, наконец, идеальным партнером. Но Александр и Юля имели разные идеалы и разные неисправимые недостатки.
А время завтрашнего отлета все приближалось. И Александру нужно было как-то об этом сказать. Иначе бы он никогда бы не смог найти в себе сил поднять телефонную трубку и позвонить в Грецию своим бывшим друзьям. Позвонить Юле, наконец. Поэтому Александр старательно растягивал паузу, готовясь произнести сакраментальную фразу.
Но не получилось. Юля встала со скамейки, взглянула на своего бывшего парня и сказала:
­─ Мне с тобой больше не о чем разговаривать. Прощай!
Сказала, развернулась и пошла в свою комнату. И это был просто импульсивный поступок, не основанный на логике. Юля не знала, к каким последствиям приведет этот уход.
А Александр остался сидеть в одиночестве на скамейке, так и не решившись раскрыть правду, так и не разобравшись в самом себе. И отлет стал просто необходимым для его души, израненной ежедневными стрессами, порою выдуманными, а порою и нет.
Солнце зашло, окрасив аллею, скамейку и Александра прощальными красными лучами.

Прошло несколько лет. Александр жил в Петербурге, порою вспоминая о ярких и болезненных днях, проведенных в Греции. Как будто два человека говорило в нем, один просил вернутся в интернат и снова увидеть Юлю, а другой, страстно ненавидя свое прошлое, отказывался это сделать – в голове у Александра развилась шизофрения, и жил он в Петербурге, но в психиатрической клинике.
Каждое Рождество больной играл Санта Клауса, веселя других больных, а по ночам, когда воображение брало верх над всеми остальными чертами его характера, ему снилась другая жизнь – жизнь, в которой он был женат на Юле, жизнь, в которой у них было трое детей. Но каждый раз сон заканчивался одним и тем же – старшая дочь умирала, и жизнь превращалась в ад. И Александр с криками просыпался и санитары кололи ему успокоительные, а потом снотворное. И он засыпал. Но уже без сновидений.